В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Началась осень, похолодало, погода стала ещё более непредсказуемой. Мама начала помогать Марку в магазине, а меня отправили учиться в самую настоящую школу. Сначала меня долго тестировали, определяя мои знания, потом сделали выводы, что «девочка развита неравномерно», разработали целую программу по моему обучению и зачислили в третий класс. Я посещала вместе с остальными детьми основные занятия, а вот английский мне втолковывали дополнительно, расширяя мой словарный запас.

Зато остальные предметы давались мне на удивление легко. Я запоминала уроки с первого раза, мне нравилось отвечать, это радовало учителей, но почему-то именно за это одноклассники меня не любили и называли «выскочкой». А я никак не могла удержаться и выкрикивала прямо с места:

— Да, да, это Парфенон! Это в Афинах! Я была в Афинах!

Или:

— Полярная звезда всегда указывает на север!

Из-за этого меня дразнили Выскочкой. А еще Дикаркой. Я раньше мало бывала в обществе детей, поэтому держалась иначе, чем все остальные.

Анжела, белокурая отличница в розовых лакированных туфлях, однажды сказала мне:

— Попридержи свой язык, Выскочка, иначе тебе будет худо.

— Почему я должна молчать? — спросила я.

— Потому, что самая умная в классе — я!

— Ну и что? Я тоже не дура, — отзывалась я.

Анжела почему-то рассердилась и замахнулась, чтобы ударить меня. Я ловко увернулась, нагнулась и дернула её за ногу. Анжела звонко шлепнулась на попу. Все засмеялись.

В тот же день после уроков меня окружили мальчишки, вырвали из моих рук школьный рюкзак и швырнули его в грязную лужу. Рюкзак был тканевый, книги и тетради промокли.

— Дикарка, Дикарка! — кричали они. — Убирайся на острова!

Я плакала и сказала родителям, что никогда больше не пойду в школу. Мама охала и всё расспрашивала меня, что же произошло? Папа оказался понятливым. Он сходил в школу, договорился о чем-то с директором и сказал, что я буду учиться дома. В итоге я ходила в школу с мамой и только для того, чтобы писать тесты. Дома учеба продвигалась лучше.

Зима была такой холодной, что даже выпадал снег. Рождество и подарки меня не обрадовали. Я очень скучала по теплому морю, ясному небу, плеску волн и покачиванию нашей родной «Ники». «Ника» между тем стояла в доке, её чинили и красили. Я уговаривала маму навещать её, и мы ходили к ней почти каждый день.

— Когда мы вернемся домой? — спрашивала я маму.

— Куда, золотце? Мы теперь живем в Нью-Йорке. И наш дом — в Бруклине, — не понимала мама.

В Бруклине нам жилось неплохо. У меня была своя комната, большая, с розовыми обоями. Но меня тянуло обратно к нашей кочевой жизни.

— Мамочка, я хочу обратно, — просила я.

— Куда, милая?

— На «Нику» и в море, — говорила я.

— Разве тебе здесь плохо? — спрашивала мама.

— Не знаю. Здесь непонятно. Словно мы пережидаем шторм.

Я очень сильно тосковала, и когда наступила весна, папа сдался.

— Мы уезжаем из Нью-Йорка. Возвращаемся домой, на «Нику», — сказал он однажды так буднично и спокойно, что я даже не поверила своему счастью. Потом бросилась папе на шею и разревелась.

— Папочка! Миленький! Спасибо!

Больше я ничего не могла сказать.

Мы собрались очень быстро и без сожаления оставили за кормой суетливый Нью-Йорк, укутанный неожиданным апрельским снегом. На воздухе было ещё холодно, но топлива на «Нике» имелось достаточно, и мне казалось, что проложи папа курс в Северный Ледовитый океан, я бы с радостью приняла и это известие. Но мы двигались на юг, вдоль восточного побережья Америки, во Флориду. По правому борту по вечерам светились города, и казалось, что ушедшее солнце оставило в них часть своего света. Папа рассказывал мне историю Америки, которую я совсем не знала. Про первых поселенцев и уничтожение индейских племен, про работорговлю и гражданскую войну. Он называл мне штаты, мимо которых мы двигались, а я искала их на карте, сравнивая береговую линию и неожиданно находя соответствующие поселения.

Во Флориде, в порту Салерно я снова пошла в школу. От пристани, где была пришвартована «Ника», до школы и обратно около трех километров. В то время как остальных детей привозил школьный автобус или родители, мы приезжали как настоящие ковбои, на сверкающих серебристых конях. Больше я ничем среди детей не выделялась. Накрепко запомнив свой первый школьный опыт, я вела себя тихо, отвечала только, когда меня спрашивали, и вела себя со всеми любезно, поэтому ни Выскочкой, ни Дикаркой меня уже никто не дразнил.

Когда после выпускного я узнала, что мне предстоит ещё целый год учиться в начальной школе, а потом ещё бесчисленное время в средней и старшей, я сильно опечалилась. Мама была непреклонна и даже склонялась к классической католической школе для девочек (брали верх её ирландские корни). Тогда я бросилась к папе.

— Папочка, неужели я всю свою молодость должна провести в душных классах, с чужими людьми и с наставниками, которые весь свой ум вычитали в книжках? Лучше я буду каждый день вести бортовой журнал и помогать тебе в расчетах. Я прочитаю все-все книжки на свете, я буду делать всё, что ты велишь. Только, пожалуйста, не отдавай меня снова в школу!

Или я была очень убедительна, или у папы были на этот счет свои планы, но он обнял меня за плечи и сказал:

— Начинаются каникулы, деточка! Мы идем в Карибское море! Море капитана Колумба, капитана Флинта и Черной Бороды.

— В Карибское?! — подхватила я. — Как здорово! А там нет пиратов?

— Ну, если только немного, возле Ямайки, — усмехнулся папа.

К несчастью, он оказался прав.