Скромница для злодея

Услышав это, Фелисити с негромким вскриком вскочила с кровати и резко повернулась, вглядываясь в дальний конец комнаты, укутанный тьмой. Там все выглядело как обычно.

Высоко подняв свечу, она всмотрелась в углы, и в конце концов свет коснулся пары безупречно начищенных сапог, в которые были обуты вытянутые, скрещенные в лодыжках ноги. В носок одного сапога упирался сверкающий серебряный наконечник трости.

Это он.

Здесь. В ее спальне. Как будто это совершенно нормально.

Этим вечером вообще не было ничего нормального.

Сердце ее заколотилось сильнее, чем тогда, на балу. Фелисити попятилась к двери.

— Полагаю, вы ошиблись домом, сэр.

Сапоги не шелохнулись.

— Я попал туда, куда нужно.

Она моргнула.

— В таком случае, вы определенно ошиблись комнатой.

— И комната та, которая нужна.

— Это моя спальня!

— Не мог же я посреди ночи постучаться в дверь и попросить разрешения с вами поговорить, верно? Соседи пришли бы в ужас, и куда бы это вас привело?

Она удержалась и не сказала, что утром соседи в любом случае придут в ужас, ведь к этому времени весь Лондон будет знать, что она наврала.

Он как будто услышал эту мысль.

— А зачем вы солгали?

Девушка проигнорировала вопрос.

— Я не разговариваю с незнакомцами в моей спальне.

— Но мы уже не незнакомцы, милая. — Серебряный наконечник постукивал по кончику сапога в медленном, ровном ритме.

Ее губы дернулись.

— Я не трачу время на людей, которые не думают о последствиях.

Хотя он оставался в темноте, ей показалось, что она услышала в его голосе улыбку.

— И сегодня вечером вы это продемонстрировали, верно, Фелисити Фэрклот?

— Я не единственная, кто сегодня лгал. — Она прищурилась, вглядываясь в темноту. — Вы знали, кто я такая.

— Вы единственная, чья ложь достаточно велика, чтобы уничтожить этот дом.

Фелисити нахмурилась.

— Вы победили, сэр. Какова ваша цель? Нагнать на меня страх?

— Нет. Я не хочу вас пугать. — Голос мужчины был таким же тяжелым, как тьма, которая его окутывала. Низкий, тихий, но при этом отчетливее, чем пистолетный выстрел.

Сердце Фелисити колотилось все сильнее.

— А я думаю, именно это вы и хотите сделать. — Серебряный наконечник снова стукнул, и она раздраженно посмотрела на него. — А еще я думаю, что вам следует уйти прежде, чем я решу, что вместо страха мне следует испытывать гнев.

Пауза. Тук-тук.

А затем он шевельнулся, подавшись к кругу света, и она разглядела длинные ноги и высокую черную шляпу на одном бедре. Перчаток на руках не было, в пламени свечи блеснули три серебряных кольца — на большом, указательном и безымянном пальцах правой руки. Черное пальто безупречно обтягивало его плечи. Круг света остановился на подбородке, остром и чисто выбритом. Фелисити подняла свечу еще выше и увидела его.

Она резко втянула в себя воздух, не к месту вспомнив, как чуть раньше сочла красивым герцога Марвика. Больше она так не думала.

Потому что, конечно же, на свете не могло быть мужчины красивее этого. Он выглядел в точности так, как звучал его голос. Как низкий, звучный рокот. Как соблазн. Как грех.

Одна сторона его лица оставалась в тени, но та сторона, которую она видела — о, та была великолепна! Длинное, худощавое лицо, все состоящее из острых углов и затененных впадин, темные, раскинутые, как крылья, брови, полные губы, умные блестящие глаза (Фелисити могла поспорить на что угодно, что своими знаниями он никогда ни с кем не делился) и нос, посрамивший бы любого короля — безупречно прямой, словно созданный при помощи острого, уверенного клинка.

Волосы темные, коротко постриженные — настолько коротко, что угадывалась форма его головы.

— Ваша голова безупречна.

Он самодовольно усмехнулся.

— Я всегда так думал.

Фелисити опустила свечу, отправив его обратно в темноту.

— Я имею в виду — безупречной формы. Как вам удается подстригать волосы так близко к коже?

Он поколебался прежде, чем ответить.

— Это делает женщина, которой я доверяю.

При этом неожиданном ответе ее брови взлетели вверх.

— Она знает, что вы тут?

— Нет, не знает.

— Ну, поскольку она регулярно подносит лезвие к вашей голове, вам лучше уйти прежде, чем вы ее расстроите.

Послышался негромкий рокот, и у нее перехватило дыхание. Это что, смех?

— Я не уйду, пока вы не скажете мне, почему солгали.

Фелисити покачала головой.

— Как я уже сказала, сэр, в мои привычки не входят беседы с незнакомцами. Пожалуйста, уйдите. Тем же путем, каким вошли. — Она помолчала. — А как вы вошли?

— У вас есть балкон, Джульетта.

— А спальня моя на третьем этаже, не Ромео.

— И очень крепкие шпалеры.

Она услышала в его голосе ленивый смешок.

— Вы взобрались по шпалерам?

— Собственно говоря, да.

Она частенько воображала, как кто-нибудь однажды взберется по этим шпалерам. Только не преступник… а зачем он вообще здесь?

— В таком случае, эта трость не для того, чтобы помогать при передвижении.

— Не такого рода передвижении, верно.

— Это оружие?

— Все что угодно может стать оружием, если человек испытывает в нем необходимость.

— Превосходный совет, так как в моей комнате, похоже, находится злоумышленник.

Он неодобрительно поцокал языком.

— Вполне дружественный.

— О да, — фыркнула Фелисити. — Дружественный — как раз то самое слово, каким я бы вас описала.

— Если бы я собирался вас похитить и утащить в свое логово, то уже сделал бы это.

— У вас есть логово?

— Вообще-то, есть, но у меня нет ни малейшего намерения тащить вас туда. Во всяком случае, сегодня.

Она бы соврала, если бы сказала, что это уточнение не возбуждает.

— А значит, в будущем я могу спать спокойно, — сказала Фелисити.

Он засмеялся глухим негромким смехом, похожим на свет в этой комнате.

— Фелисити Фэрклот, вы совсем не такая, как я предполагал.

— Вы произнесли это так, словно сказали комплимент.

— Так и есть.

— И это останется комплиментом, когда я тресну вас подсвечником по голове?

— Вы не причините мне боль, — отозвался он.

Фелисити совсем не понравилось, как точно он понял, что она всего лишь храбрится.

— Вы кажетесь чересчур уверенным для человека, который совершенно меня не знает.

— Я знаю вас, Фелисити Фэрклот. Понял в ту секунду, как увидел на балконе запертой оранжереи Марвика. Единственное, чего я не знаю, какого цвета было ваше платье.

Она посмотрела на свое платье — цвета ее щек, модного в прошлом сезоне.

— Розовое.

— Не просто розовое, — произнес он голосом, полным обещания и еще чего-то, что ей не понравилось. — Оно цвета рассветного неба над Девоном.

Ей не понравилось, как эти слова заполнили ее, словно в один прекрасный день она увидит то небо и сразу же подумает об этом мужчине. Словно он мог оставить метку, которую она не сможет стереть.

— Ответьте на мой вопрос, и я уйду.

«Почему вы солгали?»

— Я его не помню.

— Конечно, помните. Зачем вы наврали тому сборищу неудачников?

Описание показалось настолько нелепым, что она едва не рассмеялась. Едва. Но он явно не считал его забавным.

— Не такие уж они неудачники.

— Они чванливые, испорченные аристократы, так высоко задравшие носы, что даже не догадываются, что мир быстро движется вперед, и очень скоро их место займут другие.

У нее отвалилась челюсть.

— Но вы Фелисити Фэрклот. — Он дважды стукнул тростью по сапогу. — Ваше место не займет никто. Поэтому я спрошу снова. Почему вы им наврали?

Потрясенная то ли его описанием, то ли прозаичным тоном, каким он все это проговорил, Фелисити ответила:

— Мое место никому не нужно. — Он ничего не сказал, и она поспешила заполнить тишину. — Я хочу сказать… мое место — это ничто. И находится нигде. Когда-то оно было рядом с ними, но с тех пор… — Она замолчала. Пожала плечами. — Я невидимка. — А затем, не сумев удержаться, негромко добавила: — Я хотела наказать их. И хотела, чтобы они взяли меня обратно.

Правда, заключавшаяся в этих словах, была ей ненавистна. Может, ей следовало быть достаточно сильной, чтобы повернуться к ним спиной? Меньше об этом переживать?

Слабость, которую он заставил ее проявить, тоже была ненавистна.

И его она за это тоже ненавидела.

Теперь Фелисити ждала ответа из темноты. Это странно напоминало ей посещение Королевского энтомологического общества и увиденную там огромную бабочку, застывшую в янтаре. Прекрасную, изящную, безупречно сохранившуюся, но навеки замершую во времени.

Этот мужчина не захватит ее. Не сегодня.

— Думаю, я сейчас позову слугу, чтобы он вывел вас из дома. Вам следует знать, что мой отец маркиз, а входить в дом аристократа без разрешения незаконно.

— Незаконно входить без разрешения в любой дом, Фелисити Фэрклот, но позвольте сказать вам, что я в достаточной мере впечатлен титулом вашего отца — и брата тоже.

— И почему считается, что сегодня вру только я одна?

Повисла пауза, затем он произнес:

— Так вы признаете это.

— Почему нет? Завтра об этом будет знать весь Лондон. Фелисити Фэрклот с ее красавчиком женихом.

Это его не позабавило.

— Знаете, титул вашего отца смехотворен. И вашего брата тоже.

— Прошу прощения? — сказала она, не зная, что вообще сказать.

— Бамбл и Граут. Боже милостивый! Когда нищета в конце концов поймает их в ловушку, они всегда смогут стать аптекарями. Продавать микстуры и укрепляющие средства в Ламбете.

Он знает, что они обеднели. Неужели об этом знает весь Лондон?

Неужели она последняя, кто об этом узнал? Последняя, кому сказали, потому что семья хотела использовать ее, чтобы все исправить? При этой мысли снова вспыхнуло раздражение.

А незваный гость продолжал:

— И вы, Фелисити Фэрклот^[2], девушка, чье имя непременно должно быть в книге сказок.

Она метнула на него сердитый взгляд.

— Меня так сильно интересует ваше мнение о наших именах!

Он не обратил внимания на этот резкий отпор.

— Принцесса из сказки, запертая в башне, отчаянно мечтает стать частью мира, загнавшего ее туда… мечтает быть принятой им.

Все в этом человеке нервировало, было странным и смутно бесившим.

— Вы мне не нравитесь.

— Нет, вам не нравится правда, маленькая вы врушка. Вам не нравится, что я вижу ваше глупое желание — добиться фальшивой дружбы от сборища манерных, надушенных аристократов, не понимающих, какая вы на самом деле.

Ей бы следовало на него злиться — он находился слишком близко, хоть его и скрывала тьма. И все-таки…

— И какая же я?

— Вдвое лучше, чем те шестеро.

Его ответ вызвал у нее легкий прилив удовольствия, и она почти позволила себе поверить этому мужчине, который (выпей она чуть больше шампанского, ее бы запросто в этом убедили) словно был создан из магии.

Но вместо этого Фелисити покачала головой и приняла надменный вид.

— Будь я принцессой, сэр, вас бы тут не было. — Она направилась к стене, снова собираясь дернуть за шнур.

— Разве не это всем особенно нравится? То место, где принцессу спасают из башни?

Фелисити оглянулась.

— Спасать должен принц. А не… кем бы вы ни были. — И потянулась к шнуру.

Он произнес прежде, чем она успела за него дернуть:

— А кто мотылек?

Охваченная стыдом девушка резко повернулась к нему лицом.

— Что?

— Вы хотели быть пламенем, принцесса. А кто мотылек?

Щеки ее запылали. Она ни слова не сказала про мотыльков! Откуда он вообще знает, что она имела в виду?

— Вам не следовало подслушивать.

— Мне не следует находиться и в вашей темной спальне, милая, однако я тут.

Фелисити прищурилась.

— Надо полагать, вы не из тех людей, которые обращают внимание на правила.

— А вы заметили хоть раз на протяжении нашего знакомства, чтобы я им следовал?

Девушка почувствовала раздражение.

— Да кто вы такой? Почему притаились возле Марвик-Хауса, как какой-нибудь бесчестный… шпион?

Он ничуть не взволновался.

— Значит, я притаившийся шпион?

Похоже, этот человек, как и все в Лондоне, знал больше, чем она. Он знал все о полях сражений и умел вести войну. А она все это ненавидела.

Фелисити послала ему испепеляющий взгляд.

Никакого эффекта.

— Еще раз, милая. Если вы пламя, то кто же мотылек?

— Уж точно не вы, сэр.

— Какая жалость.

Оскорбительная дерзость этих слов ей тоже не понравилась.

— Меня мое решение более чем устраивает.

Он коротко хохотнул. Этот негромкий рокот делал с ней что-то странное.

— Сказать вам, что я думаю?

— Лучше не надо, — огрызнулась она.

— Думаю, что вашего мотылька заманить очень сложно. — Фелисити поджала губы, но ничего не сказала. — Однако я могу его для вас добыть. — У нее перехватило дыхание, а он упорно продолжал: — Того самого, которым вы похвастались половине Лондона, дескать, вы уже опалили ему крылышки.

Фелисити от души радовалась тому, что комната освещена так тускло — ведь он не видит ее пылающее лицо. Или ее потрясение. Или ее волнение. Неужели этот мужчина, каким-то образом сумевший в глухую ночь пробраться в ее спальню, сейчас говорит, что она не погубила ни свою жизнь, ни шансы семьи на то, чтобы выжить?

Надежда билась в ней, как обезумевший, испытывающий панику зверек.

— А вы можете его добыть?

Тут он засмеялся. Смехом низким, рокочущим и вряд ли веселым, от которого она снова затрепетала.

— Как котенка к блюдечку с молоком.

Фелисити нахмурилась.

— Не надо дразниться.

— Когда я начну вас дразнить, милая, вы это сразу поймете. — Он снова откинулся назад, скрестил ноги и начал постукивать по сапогу этой своей дьявольски раздражающей тростью. — Герцог Марвик может стать вашим, Фелисити Фэрклот. И Лондон никогда не узнает правду о вашей лжи.

Она дышала поверхностно, прерывисто.

— Это невозможно. — И все-таки почему-то верила ему.

— Разве на свете существует что-то, по-настоящему невозможное?

Она выдавила смешок.

— Помимо завидного жениха герцога, выбравшего меня среди всех женщин Британии?

Тук-тук. Тук-тук.

— Даже это возможно, старая, невзрачная, упрямая, конченая Фелисити Фэрклот. Это та часть в сказке, где принцесса получает все, о чем когда-либо мечтала.

Да только это не сказка. И этот человек не может дать ей то, чего она так хочет.

— Обычно эта часть начинается с какой-нибудь феи. А вы определенно не выглядите воздушным созданием.

Низкий рокочущий смех.

— Тут вы правы. Но помимо фей существуют и другие создания, иногда занимающиеся тем же ремеслом.

Ее сердце снова заколотилось, и Фелисити возненавидела безумную надежду на то, что странный человек из темноты сможет выполнить свое несбыточное обещание.

Это было настоящее сумасшествие, но она все же шагнула к нему, снова его осветив. Девушка подходила все ближе и ближе, в конце концов она остановилась там, где заканчивались его невозможно длинные ноги, где заканчивалась невозможно длинная прогулочная трость, и подняла свечу, еще раз вырвав из мрака его невозможно красивое лицо.

Да только на этот раз она увидела его целиком, и безупречная левая сторона совсем не походила на правую, где от виска до подбородка тянулся ужасный, грубый шрам, неровный и белый.

Она резко втянула в себя воздух, и он тотчас же отвернул лицо от света.

— Какая жалость. А мне так не терпелось услышать ваш нагоняй. Даже и не думал, что у вас так легко вызвать отвращение.

— О, вы не вызвали никакого отвращения. По правде сказать, я даже рада, что вы больше не самый безупречный мужчина, какого я когда-либо видела.

Он снова повернулся и мрачно уставился на нее.

— Рада?

— Конечно. Я никогда толком не понимала, что нужно делать с чрезмерно безупречными мужчинами.

Одна бровь взлетела вверх.

— Что с ними делать.

— Помимо очевидного.

Он склонил голову набок.

— Очевидного.

— Смотреть на них.

— А, — сказал он.

— В любом случае, теперь я чувствую себя куда лучше.

— Потому что я больше не безупречен?

— Вы все еще ужасно близки к этому, но теперь вы уже не самый красивый мужчина на свете, — солгала она.

— Я чувствую, что должен оскорбиться, но как-нибудь это переживу. Исключительно из любопытства — а кто узурпировал мой трон?

«Никто. Если уж на то пошло, шрам сделал тебя еще привлекательнее».

Но он не тот мужчина, которому можно сказать подобное.

— Строго говоря, он занимал трон до вас. Так что просто получил его обратно.

— Буду благодарен за имя, леди Фелисити.

— Как вы назвали его раньше? Моим мотыльком?

Он застыл на мгновенье — недостаточно долгое, чтобы это заметил обычный человек.

А вот Фелисити заметила.

— Я-то думала, вы этого ожидали, — насмешливо произнесла она. — С вашим-то предложением заполучить его для меня.

— Предложение остается в силе, хотя я не считаю герцога красивым. Вообще.

— Не вижу смысла спорить об этом. С эмпирической точки зрения он красавчик.

— Ммм, — протянул он, явно не убежденный. — Скажите, почему вы соврали?

— Скажите, почему вы так хотите помочь мне исправить это?

Он долгую минуту смотрел ей прямо в глаза.

— Вы поверите в то, что я добрый самаритянин?

— Нет. Что вы делали у дома Марвика во время бала? Что он для вас значит?

Незнакомец пожал плечом.

— Скажите, почему вы не верите, что он будет в восторге, став вашим женихом?

Девушка усмехнулась.

— Во-первых, он понятия не имеет, кто я такая.

Один уголок его рта дернулся, и Фелисити на мгновенье задумалась, каково будет увидеть его полноценную улыбку.

Откинув эту безумную мысль, она добавила:

— И, как я уже говорила, чрезмерно красивым мужчинам до меня нет дела.

— Вы говорили не так, — поправил ее он. — Вы говорили, будто не знаете точно, что делать с чрезмерно красивыми мужчинами.

Она немного подумала.

— И то и другое — чистая правда.

— Почему вы считаете, будто Марвику нет до вас дела?

Она нахмурилась.

— Мне кажется, это очевидно.

— Вовсе нет.

Фелисити скрестила руки на груди, словно защищаясь.

— С вашей стороны грубо о таком спрашивать.

— С моей стороны грубо забираться по шпалерам и вторгаться в ваши комнаты.

— Тоже верно. — А затем, по причине, которую она так до конца и не поняла, Фелисити ответила на вопрос, позволив себе погрузиться в досаду, тревогу и очень реальное ощущение надвигающейся погибели. — Потому что я воплощение заурядности. Потому что я не красива, не занимательна, не выдающийся собеседник. И хотя когда-то было невозможно поверить, что я превращусь в старую деву, вот она я, и никто никогда меня по-настоящему не хотел. И я совершенно не жду, что это вдруг случится сейчас, с красавчиком герцогом.

Некоторое время незнакомец молчал, и ее смущение все усиливалось.

— Пожалуйста, уйдите, — добавила она.

— В разговоре со мной вы очень даже выдающаяся.

Фелисити предпочла не обращать внимание на то, что с остальными ее утверждениями он не спорил.

— Вы незнакомец в темноте. В темноте все всегда проще.

— Ничто не проще в темноте, — возразил он. — Но это не имеет значения. Вы ошибаетесь, и я здесь именно поэтому.

— Убедить меня, что я хорошая собеседница?

Сверкнули зубы, и он поднялся, мгновенно заполнив собой комнату. Фелисити трепетала, разглядывая его фигуру, невероятно высокую, с широкими плечами и узкими бедрами.

— Я могу дать вам то, чего вы хотите, Фелисити Фэрклот.

Она вздрогнула от обещания, прозвучавшего в его шепоте. Что это, страх? Или что-то другое?

Фелисити покачала головой.

— Вы не сможете. Никто не сможет.

— Вы хотите стать пламенем, — мягко произнес он.

Она покачала головой.

— Нет, не хочу.

— Конечно, хотите. Но это не все, верно? — Он сделал шаг к ней, и она учуяла его запах, теплый и дымный, словно он явился из какого-то запретного места. — Вы хотите всего. Весь мир, мужчину, деньги, власть. И еще кое-чего. — Он шагнул еще ближе, навис над ней, и ее окутало его головокружительным, искушающим теплом. — Чего-то большего. — Его голос понизился до шепота. — Чего-то тайного.

Фелисити сделалось жутко. Как ужасно, что этот незнакомец как будто видит ее насквозь. Ужасно, что ей хочется ему ответить.

— Больше, чем я могу получить.

— А кто вам это сказал, миледи? Кто сказал вам, что вы не можете иметь все это?

Ее взгляд упал на его руку, сжимающую длинными, сильными пальцами серебряный набалдашник прогулочной трости. Серебряное кольцо на указательном пальце подмигнуло ей. Она всматривалась в рисунок на серебре, пытаясь его разобрать. Ей показалось, что прошла вечность. Наконец, она все же подняла глаза на незнакомца.

— У вас есть имя?

— Дьявол.

Сердце ее пустилось вскачь — имя показалось нелепым и одновременно идеально ему подходившим.

— Это не настоящее ваше имя.

— До чего странно, сколько значения мы придаем именам, верно, Фелисити Фэрклот? Называйте меня, как пожелаете, но я человек, который может вам все это дать. Все, чего вы хотите.

Она ему не поверила. Разумеется. Ни единому слову.

— Почему я?

Он протянул к ней руку, и она знала, что должна отступить назад. Знала, что нельзя позволять ему прикоснуться к себе. Только не его пальцам!

Они пробежали по ее левой щеке. Щека теперь пылала, словно он перенес на нее свой шрам, свою метку, вещественное доказательство того, что он тут был.

Но ожог от прикосновения вовсе не причинял боль.

— А почему нет? — наконец ответил он.

Почему не она? Почему она не может получить то, что хочет? Почему бы ей не заключить сделку с этим дьяволом, что появился из ниоткуда и скоро исчезнет в никуда?

— Я хочу, чтобы мне не пришлось тогда солгать, — сказала Фелисити.

— Я не могу изменить прошлое. Только будущее. Но я могу сдержать свое обещание.

— Превратить солому в золото?

— А, так значит, мы все-таки находимся в сказке.

Его послушать, все было так просто… так возможно, словно он умел ночами совершать чудеса, не прикладывая к этому никаких усилий.

Разумеется, это полное безумие. Он не может изменить то, что она сказала. Произнесенную ею ложь, самую большую из всех возможных. Сегодня вечером для нее захлопнулись все двери, преградив ей путь ко всем мыслимым и немыслимым дорогам. Перекрыв будущее. Будущее ее семьи.

Снова вспомнилась беспомощность Артура. Отчаяние матери. Их общая обреченность. Невскрываемые замки.

А теперь этот человек… потрясает перед ней ключом.

— Это может стать правдой.

Его рука повернулась, жаром обдав щеку, подбородок, и на мгновение он стал волшебным королем.

— Сделать-то это просто. Но ведь это не все, чего вы хотите, верно?

Откуда он знает?

От его прикосновения по ее горлу растекся огонь, а его пальцы уже ласкали плечо.

— Расскажите мне все остальное, Фелисити Фэрклот. Чего еще желает принцесса в башне? Весь мир у ее ног, и семья снова разбогатеет, и…

Его голос затих, но слова словно повисли в воздухе, заполнив собой пространство. И тут у нее вырвался ответ:

— Я хочу, чтобы он был мотыльком. — Дьявол убрал руку с ее плеча, и она остро ощутила потерю. — Я хочу быть пламенем.

Он кивнул. Губы его изогнулись в улыбке, манящей, как сам грех, и без того темные глаза еще сильнее потемнели, и она подумала, что смогла бы хоть немного выйти из-под его влияния, если бы разглядела, какого они цвета.

— Вы хотите соблазном привлечь его к себе.

Вспыхнуло воспоминание — муж, отчаянно желающий свою жену. Мужчина, отчаянно желающий свою любовь. Страсть, которую нельзя отрицать — к женщине, обладающей бесконечной властью.

— Хочу.

— Будьте осторожны с соблазнами, миледи. Это опасное предложение.

— Вы говорите так, словно сами все это испытали.

— Потому что испытал.

— К вашей цирюльнице? — Кто эта женщина — его жена? Любовница? Любовь? И почему Фелисити это волнует?

— Страсть — вещь обоюдоострая.

— Совсем не обязательно, — ответила она, внезапно почувствовав себя невероятно легко и уютно рядом с этим мужчиной, которого совсем не знала. — Я надеюсь в конце концов полюбить своего мужа, но не обязательно должна быть полностью поглощена им.

— Вы хотите, чтобы поглощены были вами.

Она хочет, чтобы ее хотели. Просто так, без причины. Она хочет, чтобы ее страстно жаждали.

— Вы хотите, чтобы он влетел в ваше пламя.

«Невозможно».

Она ответила:

— Когда звезды не обращают на тебя внимания, ты гадаешь, сумеешь ли когда-нибудь запылать ярко. — Мгновенно смутившись, Фелисити отвернулась, оборвав чары. Кашлянула. — Это не имеет значения. Вы не можете изменить прошлое. Не можете стереть мою ложь и обернуть ее правдой. Не можете заставить его хотеть меня. Даже если вы и впрямь дьявол. Это невозможно.

— Бедная Фелисити Фэрклот так озабочена тем, что невозможно.

— Это было вранье, — повторила она. — Я с герцогом даже не знакома.

— А вот вам правда… герцог Марвик не будет отрицать ваше заявление.

Невозможно. И все-таки какая-то крохотная ее часть надеялась, что он прав. Если так, она еще может их всех спасти.

— Как?

Он усмехнулся.

— Магия дьявола.

Фелисити вскинула бровь.

— Если вы сможете это сделать, сэр, то заслужите свое глупое прозвище.

— Большинство находят мое имя выбивающим из колеи.

— Я не большинство.

— А вот это, Фелисити Фэрклот, чистая правда.

Ей не понравилось тепло, разлившееся по ее телу при этих словах, так что она его проигнорировала.

— И вы сделаете это исключительно по доброте душевной? Простите, если я не поверю в это, Дьявол.

Он чуть склонил голову.

— Разумеется, нет. В моем сердце нет ни капли доброты. Когда все свершится и вы его завоюете — и разум его, и сердце, — я приду и возьму свою плату.

— Полагаю, это то место в сказке, где вы сообщаете мне, что платой является мой первенец?

Он засмеялся. Низким, таинственным смехом, словно она сказала нечто куда более забавное, чем ей кажется. А затем произнес:

— А что мне делать с мяукающим младенцем?

Ее губы дернулись.

— Мне нечего вам дать.

Он долгую минуту смотрел на нее.

— Вы недооцениваете себя.

— У моей семьи нет денег, чтобы расплатиться с вами, — проговорила она. — Вы сами это сказали.

— Если бы деньги были, вы бы не оказались в этом затруднительном положении, верно?

Фелисити сердито нахмурилась, очень уж прозаично это прозвучало. Ее снова охватила беспомощность.

— Откуда вы знаете?

— Что граф Граут и маркиз Бамбл потеряли целое состояние? Милая, об этом известно всему Лондону. Даже тем из нас, кто не был приглашен на бал к Марвику.

Она насупилась.

— Я вот не знала.

— До тех пор, пока им не потребовалось, чтобы вы узнали.

— Даже тогда, — проворчала девушка. — Я узнала слишком поздно, когда уже ничего не могла сделать.

Он дважды ударил тростью в пол.

— Но я-то здесь, разве нет?

Она прищурилась.

— За плату.

— Все имеет свою цену, милая.

— Надо полагать, вы свою уже знаете.

— Безусловно.

— И какова она?

Он лукаво усмехнулся.

— Если я вам скажу, будет неинтересно.

Ее охватил трепет, по телу побежали мурашки — сначала по плечам, затем по позвоночнику. Это было теплое и возбуждающее ощущение. Пугающее и полное надежды. Какова цена комфорта и безопасности ее семьи? Какова цена ее собственной репутации — пусть чудачки, но не лгуньи?

И какова цена мужа, ничего не знающего о ее прошлом?

Почему не заключить сделку с этим дьяволом?

Ответ пришел сам. Это было обещание чего-то опасного. Искушение. Но прежде всего нужны гарантии.

— Если я соглашусь…

Снова эта усмешка, словно перед ней кот, поймавший канарейку.

— Если я соглашусь, — насупившись, повторила она. — Он не будет отрицать помолвку?

Дьявол склонил голову.

— Никто никогда не узнает о вашей выдумке, Фелисити.

— И он меня захочет?

— Как воздух, — сказал он. Его слова прозвучали дивным обещанием.

Это невозможно. Этот человек никакой не дьявол. Да если бы и был, даже сам Господь не сможет стереть события вечера и заставить герцога Марвика жениться на ней.

«Но что, если он сможет?»

Все сделки — вещи обоюдоострые, а этот человек кажется ей куда более волнующим, чем большинство других.

Может быть, если с обещанной им невероятной страстью ничего не выйдет, она сумеет получить что-нибудь другое? Фелисити посмотрела ему в глаза.

— А если вы не сможете этого сделать? Получу ли я от вас какую-нибудь услугу или любезность?

Он некоторое время помолчал, затем произнес:

— Вы уверены, что желаете получить услугу от Дьявола?

— Мне кажется, она будет куда более полезной, чем от кого-нибудь исключительно порядочного, — заметила Фелисити.

Бровь над шрамом удивленно приподнялась.

— Справедливо. Если я потерплю неудачу, вы можете потребовать от меня услугу.

Она кивнула и протянула руку, чтобы скрепить сделку рукопожатием, и пожалела об этом в ту же секунду, как его большая ладонь коснулась ее. Она была теплой, крупной и грубой, что предполагало работу, не имеющую отношения к той, которую выполняют вежливые джентльмены.

Она была восхитительной, и Фелисити немедленно отпустила его руку.

— Вам не стоило соглашаться, — добавил он.

— Почему?

— Потому что из соглашений, заключенных в темноте, никогда не выходит ничего хорошего. — Он сунул руку в карман и вытащил визитную карточку. — Увидимся через две ночи, если я не потребуюсь вам раньше. — Он бросил карточку на маленький столик рядом с креслом, которое, как подумалось Фелисити, теперь всегда будет считаться его креслом. — Заприте за мной дверь. Совсем не нужно, чтобы в вашу комнату ворвался какой-нибудь бесчестный тип, пока вы спите.

— Сегодня замки не уберегли мою комнату от бесчестного типа.

Уголок его рта приподнялся.

— Вы не единственный человек в Лондоне, умеющий вскрывать дверные замки, голубка.

Она вспыхнула. Он прикоснулся к своей шляпе и вышел через балконную дверь прежде, чем она начала отрицать свое умение отпирать замки. Лишь серебряный набалдашник его трости блеснул в лунном свете.

К тому времени, как девушка выбежала на балкон, он уже исчез, похищенный ночью.

Она вернулась в комнату и заперла дверь. Взгляд ее упал на оставленную визитку.

Взяв ее, Фелисити некоторое время рассматривала единственную букву: Б

На обратной стороне карточки был написан адрес (она никогда не слышала о такой улице), а под ним тем же мужским почерком:

«Добро пожаловать. Дьявол».