Забытые на Земле. «AirZon»

В доме Марксонзов громко звучали гавайские мотивы с вертящегося экзотического и пёстрого куска пластика, пустые пивные бутылки были сброшены уже в отсек на переработку. Отец Трэвиса копошился в гараже, напустив холоду в дом, в котором творился неприятный бардак, пускай, по мнению старика и творческий. Раздался звонок в дверь. Хозяин, выйдя через гаражные ворота, слегка напугал стоящую у входа женщину. Это была та из овального офиса, но в этот раз настоящая, полицейская собственной персоной. Она так смешно переминалась — не то желток не то цыплёнок на белом фоне.

— Вы соизволили ко мне прийти лично, ещё и одна? — Проязвил Марксонз.

— Здравствуйте! Я не одна, это, во-первых, мой водитель в траке, и я хочу вам лично вручить повестку в суд, который произойдёт в этот пятый день недели. Там будет вынесен приговор по вашему отпрыску, и станет ясна дальнейшая его судьба.

— Его судьба и так каждому в поселении ясна! — Огрызаясь сквозь зубы, выпустил пар старик, — его замёрзшее тело растащат чайки, если уже не сделали этого. А во вторых?

— Хотела посмотреть как вы здесь живёте, и в каких условиях рос преступник.

— Посмотрели? Надеюсь, это вам чем-то поможет.

— Не покажите жилище изнутри? Кхм… Ясно. Но всё же до пятого дня, товарищ, — отрезав, сотрудник народной полиции удалилась к своей машине.

Мысли снова начали закипать в голове, как те креветки из детства, которых часто присылали с ЭирЗон. «Вот бы сейчас пулемёт, — психовал старик Марксонз, — показать бы им всем здесь настоящий самосуд. Нет, сначала бы поцеловался с ней, чтобы выяснить, так ли она грозна, когда крепкая мужская рука обнимет её талию». Вдруг ему вспомнилась юность, и даже детство, насколько оно было уютным, и более разнообразным. Что сейчас есть у молодого поколения? — Размышлял Марксонз, — ничего кроме колледжа и дурацких планшетов. Они обречены стать рабами тех коридоров системы, что пленят их уже в столь ранние годы. Выглядят одинаково, едят одинаково, одевают их одинаково, чёртовы рабы ЭирЗон живут под копирку. У них нет будущего — их цель просто быть личинками, и породить себе подобных. Это в лучшем случае. И так тысячу лет бы ещё протянуть ЭирЗон, и тогда колония снова расправит крылья на песке у океана под палящим солнцем. Да только жаль, что они уже будут как зомби, личности не стёрты ещё, но уже помещены в консервную банку с подписью «солдаты-овощи». Марксонз старший ненавидел каждый сантиметр своего нынешнего существования, и не на шутку закипал от происходящих новостей вокруг его доселе тихой жизни.

Похоже, что Марксонз младший тоже. Трак Трэвиса уже плёлся третьи сутки подряд после подзарядки. У водителя была своя система следования — определёнными зигзагами, так можно было захватывать максимальные обзоры местности. Молодой человек лишь недавно переоделся впервые за путешествие полностью и, наплавив свежей воды перед этим, нагрел её вдоволь и помылся на ходу как смог. Удалось даже аккуратно сбрить те узкие усики в восточноазиатском стиле, что выросли под носом за все дни путешествия. Под глазами прописались тёмно синие мешки — не оставалось сил вечно смотреть на этот бескрайне-серый, мутный и рябящий снег и поэтому приходилось постоянно щуриться, либо рывками отворачиваться. Очки от того не спасали. Вот уже батарей оставалось на семь часов ходу, скоро начнёт жечь и сверлить в висках паника, запершит горло и запляшет в танце левая нога. Именно так проявлялся у Трэвиса паранойно-предсмертный страх, как он его сам называл. Мыслей ни об отце, ни о матери ещё не было. Будто тотальная нелюбовь. Было лишь сожаление… Густое как мёд сожаление о предыдущих не прожитых им судьбах. Возможно, Трэв знал, что образы матери поползут перед глазами попозже, когда дыхание смерти подкрадётся уже вплотную к затылку. Но судьба оказалась податливой, и подбросила подарок.

— Святооой ЭирЗон! — Восклицал мальчик на всю каюту, — вот это дааа… Урааа! Кто здесь капитан, а? Дааа, я капитан! Ухууу…

На горизонте показалась труба с дымком, торчащим из неё как пламя свечи. Такая удача шокирующе окрыляла и пьянила сознание Трэва. Будто укол адреналина, ему трудно было просто даже сидеть на месте.

В это время старик Марксонз еле плёлся по тем же ступеням, что и Трэв бежал на экзамен совсем недавно, когда их жизни ещё были аналогичны всем нормальным жителям в поселении. Отец Трэва постучал в дверь и, не дождавшись ответа, дёрнул ту на себя:

— Добрый день, могу я войти? Мне здесь собственно… На пять секунд буквально.

— Да, что вам требуется? — Хладнокровно спросила учительница исторической географии, поправляя очки большим пальцем левой руки.

Марксонз подумал, что не выдержал бы и пяти раз такого жеста за один урок. «Бедный Трэвис, гы-г», — эти мысли чуть не заставили старика истерично улыбнуться.

— Эээм, я отец одного вашего ученика, и у меня к вам просьба.

— Давайте быстрее, сегодня же совещание ещё у меня, — поторопила того женщина.

— Там всё сложно с Трэвисом, сегодня будет вынесен обвинительный приговор по нему, не могли бы вы прийти на суд, чтобы дать некую характеристику по мальчику? — Скромно мялся старик, — даже если это и не поможет делу, но и не навредит точно. Пусть знают правду, каким он был студентом и как рос в обществе.

— Я глубоко вам сопереживаю, но сомневаюсь, что это чем-то поможет делу, закон есть закон, и у машины «Фемида-3» нет чувств, понимаете? А как вы сами считаете, он виновен? — Нудно протянула учитель.

Дверь слегка лязгнула замком в ответ. В этом «цирке» не осталось больше, кого можно попросить о пощаде, импульсивно решил старик. Когда Марксонза попросили привстать, зачитывая приговор на суде, тому показалось, что здание суда со своим куполом — это аквариум, а все служивые в нём — немые голодные рыбки, что открывали рты, в ожидании кровавого корма. Мерещились даже чешуи-погоны по всех их цветных комбинезонах, а не только на плечах. В уши залетал непонятный свист, и было одно желание — поскорей бы выйти отсюда, и направиться домой. Марксонза в конце попросили поставить подпись большим пальцем правой руки. Он временами зыркал в сторону отца Эдвина, не смотрит ли на него тот, но с левого фланга зала лишь часто глазела мать покойного подростка. Побледневший же отец Эдвина уставился в пол, придерживая голову рукой. Такое поведение этой парочки слегка напрягало и запугивало Марксонза.

Планшет поднесли и к родителям Эдвина для росписи. По предварительному решению суда — Трэвис обязан был явиться и сдаться властям для суда. И на данный момент юноше следовало бы ожидать негативного решения по нему в сторону самосуда. Он происходил следующим образом: юношу завели бы в специальную камеру в здании инфо-центра вместе с одним из родителей Эдвина, руки мальчика должны быть застёгнуты тюремной магнитной застёжкой позади. И затем, обычно путём удушения происходила месть в таких случаях самосуда. Затем тело преступника сжигалось в тот же день. Процедура описывалась в тончайших деталях по пунктам, но читать эту ересь до конца, никто из подписавших её не удосужился.

Отец Трэва шёл домой больше часа пешком по огромному морозу совсем один, утопив взгляд сквозь обмёрзшие очки прямо в укатанный снег. Дважды попутные траки останавливались с предложениями подвезти его, но всё тщетно. Придя домой, Марксонз поставил редчайшую пластинку в своей коллекции — стиль этой музыки назывался джангл, и грохотала она, что камнепад с громом наперебой. Очевидно, это был идеальный саундтрек того, что томилось на дне души у пожилого мужчины. Взявшись за ручку двери в комнату сына, он так и не смог отпереть ту, хоть она была и вольно открыта. Побродив кругами по холодной кухне, старик принял для себя решение больше никогда не заходить в ту проклятую комнату. Посчитав, что есть некоторые ненавистные ему вещи в этом мире, как инициатива — она всегда мстила ему на следующие дни своими тупыми затеями-бумерангами, так и его отцовские чувства либо же скорбь — нет смысла их навязывать тому, чей лидерский характер противоречил бы всем советам «старших» и игнорировал их. «Каждое новое поколение молодёжи иное, взаимопонимания нет, и ничего с этим уже не поделать…» — Тяжело выдохнул Марксонз, смирившись отчасти со сложившейся ситуацией.