Космический учитель

В прекрасном настроении я отправился в столовую. Жизнь улыбалась мне, аргоновые лампы приветливо светили, встречные студенты, издали завидев учительский стикер на моей рубашке, по мере сил выражали почтение. Летящей походкой я вошел в переполненный зал. Очередь к раздатку была такой длинной, что занимала все свободное пространство между столами. Учителя особых привилегий не имели, и я встал в конец. Передо мной шевелил выхлопной трубой толстый нозеанец, похожий на помесь древнего земного трактора и картошки сорта гигант скороспелый. Сразу видно, выходец с сельскохозяйственной планеты.

— Ffnaple vwwpokaaaz? — вежливо поинтересовался я. По идее, это должно было означать «Вы последний?»

Нозеанец повернулся ко мне и хрипло спросил:

— Cho?

— Vwwpokaaaz ffnaple, — уточнил я, смутно припоминания, что в нозеанском от перестановки слов местами стремительно растет градус вежливости. А я хотел быть с ним вежливым. Тем более что его выхлопная труба уже упиралась мне в грудь.

— Чо надо? Не понимаю я по-вашему, — буркнул нозеанец. — Вон там конец очереди.

И он махнул всем телом в противоположную сторону зала. Благодарить пришлось уже на космолингве. Да, основательно я подзабыл языки. Впрочем, они мне и не понадобятся, а на Бетельгейзе полечу с переводчиком, для солидности и престижа. Глобусами торговать — это вам не шутки!

Пока я стоял в очереди, рядом со мной разыгралась настоящая драма. Двое центавриан пытались съесть земной бутерброд с колбасой. Сначала они его ощупали, вынули колбасу, потыкали в нее вибровилкой, потом в недоумении переглянулись. Колбаса не желала двигаться, она вообще не подавала признаков жизни.

— Мертвая еда? — в ужасе спросил один.

— Может, просто оглушенная? — предположил второй.

— Но где ноги? Почему не убегает?

— Давай подождем. Вдруг ей требуется время, чтобы освоиться?

— Давай.

И они принялись ждать, с надеждой поглядывая на колбасу. Прошло десять минут — ничего не поменялось.

— Она умерла, — горестно заключил первый центаврианин. — Придется выбросить.

Горе на их многоглазых лицах было неподдельным. Целых тридцать кредитов толстожалу под хвост! На Центавре принято есть только то, что шевелится, убегает и активно сопротивляется, попав в рот. Конечно, довести колбасу до такого состояния школьные повара не были способны. Для того-то и придумали раздельное меню: плотоядным расам — одно, травоядным — другое, металлоядным — третье. Людям, согласно традиции, комплексный обед с напитком. Центавриане или ошиблись с заказом, или хотели расширить свои представления о культуре Земли.

Мне стало жаль их.

— Друзья, — сказал я. — Это очень медленный продукт. Он ползет со скоростью миллиметр в час.

— Беззащитный, — тихо сказал второй центаврианин. — Не борется за свою жизнь.

— Отчего же? Борется, еще как! — заверил я. — Если его оставить на несколько дней в одиночестве в теплом месте, а потом съесть, он покажет свой буйный нрав. Поэтому мы, земляне, предпочитаем не дожидаться проблем, и едим его, пока он смирный.

Центавриане оживились, разделили колбасу пополам и принялись энергично жевать.

— На вкус как маринованные почки мю-мезонов, — сказал первый.

— Больше похоже на верхнюю фалангу гастрочервя, — задумчиво откликнулся второй.

Я поежился. Пожалуй, с центаврианской кухней экспериментировать не буду. Моя жизнь только начала налаживаться, а гастрочервь мог запросто вернуть ее на прежний уровень.

Тем временем стоящие передо мной зашевелились, и я продвинулся вперед на пару шагов. По сравнению со мной колбаса была истинным бегуном. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться в каюту несолоно хлебавши, как меня окликнула Мелани.

— Михаил, что ж вы там стоите? Идите к нам.

Почти все учителя находились в паре метров от раздатка. Расталкивая возмущенных инопланетян, я двинулся вперед.

— Раздавить мой сестра! — заверещал кто-то под ногами. — Мой любимый левый сестра! О горе!

Я посмотрел вниз. Похожий на жука неизвестный мне инопланетянин, держа на весу сломанную лапку, катался по кафельному полу. Кажется, он серьезно ранен!

— Простите, просите, — бормотал я, пытаясь загнать жука на ладонь. — Я отнесу вас в госпиталь.

— Ах, бросьте! — сказал стоящий рядом интеллигентного вида серебристый вислоног с планеты Ом. — Вы не первый, кто отдавил ему сестру. У него новые вырастают.

— Но ему же больно!

— Вовсе нет. Смотрите, он уже ест ваш ноготь.

И действительно, пока я разговаривал, жук обнял несломанными лапками мой палец и принялся за дело — обгрыз сверху ногтевую пластину.

Я сбросил его на пол и решительно зашагал прочь. Мелани с озабоченным видом листала меню. Другие учителя уже взяли обеды и разошлись по столикам.

— Чем кормят? — поинтересовался я.

— Земная кухня сегодня не очень — старший повар заболел. Поэтому только бутерброды. С сыром не бери. Он из молока псевдобыков.

— Кого?

— Это такие сороконожки с Ганимеда. Очень удойные, потому молоко дешевое. Тут на всем экономят. Я один раз взяла пюре с котлетой, а она оказалась из мяса щелезубых сосонят. Представляешь?

— Нет, — сказал я, с опаской глядя в меню. — А что тогда брать?

— Лично я худею, — заявила Мелани. — Поэтому возьму только сок. Его хотя бы делают из земных порошков.

Да уж, если травиться — так родным, отечественным. И все же я рискнул и взял бутерброд с курятиной. На вкус она была, как картон, зато характерно распадалась на волокна, никуда не пыталась сбежать и пахла весьма достоверно. То есть почти ничем не пахла, в отличие от нозеанцев, которые сидели за соседним столиком и усиленно пыхтели, по очереди пытаясь затолкать в необъятные рты колючий плод двудомной водоросли кибиццу.

Вернувшись в каюту, я увидел голосовое сообщение от секретаря профессора Виноградова.

«Прошу срочно явиться в офис 320А. Третья палуба. Код доступа — ФФФ1».

Началось, подумал я с грустью. Сейчас будут умолять остаться, рыдать, обещать повысить зарплату на целых пятьдесят кредитов в месяц. Как отбиться, что сказать? Не справился с обязанностями, прошу отпустить на вольные хлеба? Дома заболела двоюродная собачка зятя сестры мужа, и надо срочно лететь к ней в больницу? Ладно, что-нибудь придумаю по дороге.

Проходя по третьей палубе, я мельком увидел, как Снорри демонстрирует собравшимся вокруг него удивленным шарам мой бывший глобус. У меня сразу отлегло от сердца. И да, пожалуй, буду врать про собачку. Страшно больна, без меня никак не выживет.

Набрав код доступа, я вошел в приемную. Секретарша, грузная женщина с перманентом и в роговых очках, властно указала мне на стул. Я сел. Я насторожился. Образ умирающей собачки медленно гас в моем сознании.

— Михаил Евгеньевич? — спросила секретарша строгим голосом. Таким обычно зачитывают права перед арестом.

— Он… То есть я. Да, это я.

— Мы получили ваше заявление об увольнении. Что вы можете на это сказать?

— Что я увольняюсь, — пролепетал я. — Чрезвычайные обстоятельства. Мне жаль.

— Вам жаль? Чего?

— Ну… увольняться.

— Так не увольняйтесь! — грозно сказала она. — Вы понимаете, в какое положение нас ставите? В школе сорок ставок людьми не охвачено. Работаем в три смены! Вы подставляете коллег!

Я молча изучал ковер под ногами. Интересный все-таки узор. Цветы, птицы. И ворс хороший, добротный, еще не притоптан.

— Почему молчите? — прогремела секретарша.

— Давайте вы меня просто уволите, и я пойду, — сказал я. — Мне правда очень надо домой.

— Вот так, да? Хорошо же! Зайдем с другой стороны. Вы читали наш контракт?

И тут у меня засвербело под ложечкой. Не читал! Подписал не глядя. И как его прочитать, он же огромный, как собрание сочинений первого президента Домининона. Двадцать семь томов, плюс дополнительный, с комментариями редактора, письмами читателей и справочным аппаратом.

— Читал, — проглотив комок, соврал я. — Местами.

— Так вот, там в некоторых местах, — последнее слово она выделила особо — написано, что вы обязаны отработать два месяца, прежде чем увольняться.

— Сколько? Почему так много?

— Я бы этот срок только увеличила, — сказала секретарша, скрещивая мощные руки на груди. — Извольте выполнять условия контракта.

— Это же рабство какое-то! — закричал я. — А если меня дела зовут на Землю, что тогда?

— Тогда платите штраф в размере десяти месячных зарплат.

Денег на штраф у меня не было. Конечно, если всерьез взяться за глобусы, я быстро себя выкуплю, но их сначала надо где-то добыть, потом привезти на Бетельгейзе. И я в отчаянии застонал.

Секретарша равнодушно смотрела на мои страдания. Вот ведь вредная! Может, заплакать, вдруг ее проймет? Нет, она целиком и полностью сделана из армированного шлакобетона. Такая отдавит жуку всех его левых и правых сестер, и ухом не поведет.

Я встал, выпрямил спину и твердо сказал:

— Заявление забирать не буду. Отработаю два месяца и улечу.

Я хотел красиво, гордо выйти из приемной, но споткнулся о складку ковра, влетел в открывающуюся дверь и отшвырнул к стене Снорри, который пытался вкатиться внутрь. Будь там ворота, получился бы неплохой гол.

— Батюшки! — вопил Снорри, беспорядочно вращая бинокулярами. — Болезня! Тела нестерпимый поверхность рана! Снорри ой-ой-ой!

Видно, сегодня на календаре день покалеченных инопланетян. Я встал, отряхнул штаны, потом схватил шар, впихнул его в приемную и направился в каюту. Проиграна битва, но не война. Ничего, потерплю пару месяцев, а там — рвану на свободу, к деньгам, славе и благополучию.

И опять меня ждало письмо! Это уже становится традицией: чуть я за порог — мне в ящик валится корреспонденция. Наверное, Аркаша прислал ответ. Закупил глобусы и ждет от меня предоплаты. Взволнованный, я развернул окно и увидел, что письмо от Кати. Ага, соскучилась! Не зря я морил ее молчанием. Как говорил один древний поэт, чем меньше женщине мы пишем, тем больше пишет нам она. Или что-то в этом духе.

«Мишка, привет! Ты почему уехал, ничего не сказав? Почему не отвечаешь на звонки?»

Хорошее начало, многообещающее. А перезванивать я все равно не буду. Межпланетная связь стоит таких денег, что дешевле голубей друг другу посылать. Я невольно представил себе голубя в скафандре: вот он с запиской в турборанце упорно летит к Земле, обгоняя кометы. Неплохая идея! И романтично, и на пике технологий. Поразмыслив об этом немного, я нехотя вернулся к письму:

«Я тут поговорила с Аркашей, кстати, мы теперь встречаемся, и он утверждает, что ты решил торговать глобусами. Ты что, идиот?»

На минуту я забыл, как дышать — ртом или через альдебарранские сопла. Или может, не стоит дышать совсем. Катя меня бросила. Бросила! Сама! А я ведь хотел сделать это первый. То есть не хотел, конечно, но если бы захотел — я бы ее опередил. И что теперь? Она ушла — и к кому?! К Аркашке, к этому одноклеточному микроцефалу! Он же до сих пор считает, что на Марсе есть жизнь! Он едва ворочает языком! Он никогда не учил инопланетян!

Зато у него есть собственная квартира, реактивный флэш-кабриолет и солидный счет в банке. Вот значит, как, Катя? Променяла меня на презренную воблу капитализма? Я искал, по чему бы мне стукнуть кулаком, но все было жалко. Столик казенный, пульсопланшет новый, рюкзак вообще трогать нельзя — скоро пригодиться. Куда же деть мой гнев? И я зарычал — как зверь, волк или, скажем, медведь. Да, больше было похоже на медведя. Мне понравилось, и я еще немного порычал. Потом продолжил читать.

«Так вот, о чем я подумала. У меня есть глобус Луны. Хочешь, продам? Недорого, как старому другу. Заинтересуешься, пиши. Катя»

И это все?! Я поддернул пальцем край окна — вдруг там внизу какой-нибудь постскриптум. Система, видя мои страдания, показала подсказку: «конец сообщения». Нет, дорогая система, тут другое — конец любви! А так хорошо все начиналось.

С другой стороны, Катя подала мне прекрасную идею. Ведь можно развернуться с небывалым размахом! Глобус Земли — товар широкого потребления, масс-маркет, попса. А глобус Луны — эксклюзив, штучка на любителя. Буду предлагать его искушенным шарам, знающим толк в моделях планет. Всегда надо быть на шаг впереди потребителя. Они только вошли во вкус, а я им — новинку, новиночку!

Но радуга, засиявшая перед моим внутренним взором, вдруг съежилась и исчезла. Мне припомнились уроки астрономии, на которых наш учитель Лука Небоходов темпераментно рассказывал о Луне и ее географии: о море Кризисов, заливе Суровости и озере Одиночества. Вот где-то там я и оказался — на депрессивной стороне заштатной планетки. Я расставался с девушками не раз, но с особой жестокостью меня бросили впервые. Дома, на Земле, я бы, конечно, рванул в ближайший клуб и забылся, но в школе забываться было негде и не с кем. Закрутить роман с центаврианкой и ее толстожалом? Пофлиртовать с бактерией? Очаровать медузу-горгону-секретаршу?

Вздрогнув, я выплыл из моря Кризисов и сел на берегу обсушиться. Если не брать в расчет разбитое сердце, дела идут в целом неплохо. Пока я отрабатываю два месяца, обзаведусь клиентурой, налажу бизнес, и тогда Катя сама захочет вернуться. А я — я еще подумаю, брать ли ее назад. Отвернусь, жестокий, и пойду дальше торговать глобусами.

От этих сладких мыслей меня отвлек сигнал внутренней связи. Я нажал кнопку приема.

— Учитель Смирнов, срочно явиться в кабинет директора! — сказал синтетический голос. И хотя интонация была нейтральной и спокойной, меня охватило дурное предчувствие. Кажется, предстоит продолжение взбучки на тему увольнения. Возможно, в этот раз меня пропесочит лично Виноградов. Секретарша свое удовольствие получила, теперь его очередь.

На негнущихся ногах я вошел в приемную. Секретарша все так же восседала за своим столом и с хмурым видом сортировала виртуальные окна, сбрасывая часть из них в корзину. Наверное, она в этот момент воображала себя богом, низвергающим грешников в ад.

Я сел и стал ждать, когда она обратит на меня внимание.

— Пришли? — процедила она сквозь зубы. — У меня к вам серьезный разговор.

— Пожалуйста, — сказал я. — Слушаю.

— Нам поступил тревожный сигнал от учащихся, что вы продаете им нелицензионные копии Земли. Это правда?

Похоже, Снорри не просто так сюда заглядывал. Наябедничал, маленький круглый паршивец! Ну, ничего, ничего. Прикатись только на мой урок, я тебе живо покажу, что бывает с колобками, которые наглеют от безнаказанности. Двойкой за семестр ты у меня не отделаешься!

— Понимаете, — сказал я. — Произошло недоразумение. У меня был глобус — самый обычный и вполне лицензионный. Один из моих учеников захотел его приобрести. Мы на законных основаниях совершили сделку. Вот и вся история!

Секретарша сделала резкий жест, как будто прокалывала воздушный шар, и все виртуальные окна исчезли. Вместо них появилось другое — с моим контрактом, оно заняло пространство от пола до потолка, и нависло надо мной, как плохо закрепленная плита на стройке. Я с жадностью стал читать текст. Секретарша презрительно посмотрела на меня и ровным, и оттого еще более жутким голосом, произнесла:

— В пункте номер девятьсот семьдесят пять «Ж» дробь шестьдесят один подписанного вами контракта сказано, что вы не имеете права вступать в торгово-денежные сношения с учащимися школы, в противном случае вас ждет штраф в размере тридцати тысяч кредитов.

— Строго говоря, мы не вступали в сношения, — попытался объясниться я. — Я подарил ему глобус — ну, на день рождения. А он, ученик, отблагодарил меня, как мог.

— Наш юрист смотрит на это дело иначе, — усмехнулась секретарша, смаковавшая каждый момент беседы. — Вы планировали заниматься продажами на борту школы, рассчитывая, что мы не заметим? Вы не первый такой хитренький!

Боже, и здесь я не первый!

— Штраф вам уже выставлен, — продолжала она. — С вашего счета списана вся сумма выручки, плюс вы должны школе десять тысяч кредитов. Они будут изъяты из двух ближайших зарплат.

— То есть вы хотите сказать, что я ничего не получу за два месяца? — воскликнул я.

— Совершенно верно. Ничего! Ни-че-го!

У меня не было слов. Я знавал в своей жизни провалы, но этот был особенным — дерзким, стремительным и всепоглощающим.

— Глобус хоть вернете? — с тоской спросил я.

— Нет, конечно! Он собственность ученика. Этот ваш ученик, кстати, явился сюда и потребовал продать ему еще.

Снорри — он такой. Ненасытный.

— И вы вляпали ему штраф, — предположил я.

— За что? Он никаких противоправных действий не совершал. Я скопировала ему координаты музея истории Земли и фабрики по производству глобусов.

«Вот теперь точно конец», — пронеслось в моей голове. Мало того, что они отняли у меня честно заработанное, так еще и на корню погубили молодой бизнес! Кому нужен посредник, когда можно закупаться на фабрике? Черт, черт, черт… Жизнь — под откос. И два месяца рабства в школе, без денег, без перспектив и даже без глобуса.

Я вынес свое обескровленное тело из приемной и направился в сторону бара. Над входом ярко светилась табличка «Рюмочная “Три амебы”. Мы наливаем всем, кроме двоякодышащих». Я предъявил у стойки учительскую карточку, вскарабкался на стул и потребовал водки. Бармен, едва живой хромоногий дед, принялся копаться под стойкой.

— Пей, сынок, — сказал он, ставя передо мной стопку с жидкостью, над которой горело ярко-фиолетовое пламя.

Я выдохнул и опрокинул стопку в рот. У меня потемнело в глазах. Язык прилип к небу, из ноздрей повалил густой пар, на глаза навернулись слезы.

— Кхшто это было? — выкашлял я.

— Бетанская желудковертка, — сказал довольный собой дед. — Выпил, и целый день свободен.

— Это уж точно.

— Повторить?

— Само собой!

И я выпил еще.

— Проблемы? — поинтересовался дед.

Я кивнул.

— Тогда каждая третья порция за счет заведения.

Аллилуйя! Хоть где-то есть нежадные люди! После шестой стопки я взял паузу и сказал:

— Меня сегодня ограбили и бросили. Нет, не так. Сначала бросили, потом ограбили.

— Понимаю, — сказал дед. — У меня был похожий случай. Служил я как-то в седьмом егерском на границе с Проционом-17.

И дед вывалил на меня весь свой запас армейских баек. Меня потихоньку отпускало. Разве у меня проблемы? Так, временные трудности. Не вышло с глобусами — выйдет с футбольными мячами. Они тоже ничего, где надо — круглые. Создам конкурирующую фирму, отвоюю рынок. А Катя — пусть она будет счастлива! Да. Очень и очень счастлива. Я ее отпускаю.

— И вот мы поливаем плазмой этих гадов, — продолжал дед, размахивая палочкой для смешивания коктейлей. — А они прут и прут. Тогда я говорю сержанту Сикорски: нам крышка. Он обнял меня: прощай, брат. Взял в зубы пневмогранату, пополз к гадам и…

— Погиб? — спросил я, делая вид, что сочувствую.

— Нет, тут вошла жена, и я поставил шутер на паузу.

— Не смешно, — сказал я.

— Жаль, — ответил дед. — Я старался.

Я махнул карточкой над считывателем, в унынии думая, что даже пью теперь в кредит, и побрел в каюту. Надеюсь, сегодня больше никаких писем не будет. У меня нет ни сил, ни времени на новые неприятности. Меня ждет работа. Я провел одно короткое, пробное занятие, а завтра уже надо трудиться по полной. Три пары в двух группах, потом классный час, на котором я должен сыграть с учениками в занимательную земную игру. На ум пришло только «съедобное — несъедобное» и прятки. Я притаюсь за шкафом и, пока они меня ищут, глядишь, классный час подойдет к концу.

У каюты меня ждал сюрприз. Рядом с дверью в небрежной позе стояла Мелани. Она читала с пульсопланшета книгу и не заметила моего появления.

— Кого ждешь? — неизящно спросил я, стараясь дышать в сторону. Желудковертка рвалась из меня с неземной силой.

— Миша! — улыбнулась Мелани. — Мы с ребятами скинулись тебе на подарок в честь знакомства. Держи!

И она вручила мне коробочку. В ней гремел и перекатывался небольшой предмет.

— Открой!

Я открыл. На ладонь мне выкатился прозрачный шар, внутри которого был еще один шар.

— Мини-фигурка Снорри? — поинтересовался я. — Мило. И очень в тему.

— Это символ учительского мастерства, — вдохновенно сказала Мелани. — Учитель открывает ученикам мир, приносит себя в жертву науке. Большой шар означает внешнее совершенство, а маленький внутреннее.

Видя мое озадаченное лицо, Мелани рассмеялась:

— Поверил? Извини, это просто брелок. У нас тут работает сувенирная лавка. Мы думали, чего у тебя нет — одежда есть, ручка есть, журнал есть. А вот брелочка в форме шара точно нет! Бери, пользуйся, он магнитный.

И она прилепила шар к стене.

— Ладно, я пошла!

Она вдруг потянулась ко мне, чмокнула в щеку и убежала. Я остался стоять у двери с глупым выражением лица. Нет, все-таки жизнь налаживается! Петляет, заходит в тупики, но потом опять выводит, куда надо. Еще пара ходов, и я буду в дамках. Да что там, я уже дамка! Только об этом пока знаю лишь я один.