Суд герцога

В армии Чезаре Борджа служил молодой офицер-сицилиец, Ферранте да Исола. За мужество на поле боя и мудрость на военном совете он быстро выдвинулся на первые роли и стал одним из самых доверенных капитанов герцога.

Этот Ферранте был внебрачным сыном правителя Исолы, но, учитывая многочисленность законного потомства последнего, справедливо рассудил, что осуществление его честолюбивых замыслов на родной Сицилии весьма проблематично, ибо похвастаться он мог лишь юностью да мужеством, сильным телом да интересным лицом, острым умом да отзывчивым сердцем. Вот и покинул он дом отца в поисках рынка, на котором пользовался бы спросом предлагаемый им товар. В Рим Ферранте прибыл осенью 1500 года, когда папе исполнилось семьдесят лет, подгадав аккурат ко второй военной кампании Чезаре Борджа в Романье. Тут его услуги приняли с благодарностью. Храбрость и находчивость Ферранте не остались незамеченными, он быстро продвигался по службе, а когда Тиберти убило разрывом ядра у стен Фаэнцы, занял его место. То есть за шесть месяцев прошел путь от новобранца армии Борджа до командира кавалерийского отряда, участника военных советов, пользующегося полным доверием герцога.

Столь значительные достижения за ничтожно малый промежуток времени указывали на то, что перед Ферранте открываются блестящие перспективы. Он чувствовал, что его ждут великие дела, и в уверенности за свое будущее позволил себе влюбиться.

Случилось это следующим летом, когда армия возвращалась домой из похода на Болонью, значительно поредевшая: часть войск осталась в покоренных городах, а немалые силы герцог послал к Пьомбино. Сам Чезаре Борджа обосновался в милом городке Лояно, ожидая ответа Синьории Флоренции на свою просьбу пропустить войска через Тоскану и размышляя, как с наименьшими потерями разделаться с городом-крепостью Сан-Часкано, защитники которого не желали сдаваться, несмотря на падение Фаэнцы.

Этот Сан-Часкано занозой сидел в теле новых владений герцога. Раздавить его не составило бы труда, двинув на него всю армию и продержав две или три недели под непрерывным огнем бомбард. Но не было у герцога этих недель. Папа требовал его возвращения в Рим. Король Франции нуждался в его поддержке в войне с Неаполем, так что не мог он обрушиться всей мощью на непокорных жителей крошечного городка. Не мог бросить на его осаду даже сильного отряда, так как войска требовались под Пьомбино.

Таким образом для штурма Сан-Часкано оставались лишь части, расквартированные в Романье, довольно малочисленные, и взять город он мог лишь хитростью, потому-то тщательно обдумывал свой следующий шаг. Недостатком хитрости герцог не страдал и ждал лишь подходящего случая, который и не замедлил представиться благодаря тому, что, находясь в Лояно, наш юный Ферранте воспылал любовью к Кассандре, единственной дочери главы рода Дженелески.

Впервые капитан увидел ее в церкви Благовещения, куда он заглянул, чтобы полюбоваться знаменитой фреской мессера Масаччио, ибо почитал себя поклонником изящных искусств и, очевидно, какое-то время изучал работу знаменитого мастера, хотя мы и не знаем, понравилась ли она ему или нет. Ибо очень скоро образ Кассандры из дома Дженелески полностью затмил мадонну кисти мессера Масаччио.

Из церкви он вышел на закате дня, и не имело смысла спрашивать его, какого цвета покрывало мадонны на картине, которую он лицезрел несколькими часами раньше. Зато с мельчайшими подробностями Ферранте мог бы описать особенности наряда живой мадонны, которую буквально пожирал взглядом. И говорил бы с вдохновением, разве что не стихами. Впрочем, любовь с первого взгляда обращает в поэта и самого сурового мужа.

К сожалению, он не смог поделиться с дамой обуревавшими его чувствами, ибо ее сопровождала пожилая женщина, которая не допустила бы, чтобы кто-либо, а тем более полный незнакомец, начал признаваться в любви той, кого она охраняла.

Прежде всего внимание капитана привлекла походка Кассандры. А уж потом, потрясенный красотой девушки, он и думать забыл о творении Масаччио: искусство потерпело поражение в соперничестве с открывшимся Ферранте творением природы.

Ферранте достало ума первым приспеть к чаше со святой водой, окунуть в нее руку и галантно предложить даме прикоснуться к блестевшим на пальцах капелькам. Кассандра не отказала кавалеру в любезности, скромно потупив очи, но до того одарив его взглядом, едва не ослепившим Ферранте. Он даже попятился, наткнувшись спиной на стоявшую на порфировом пьедестале чашу, и не заметил, что заслонил дорогу к последней пожилой женщине. И дуэнья злобно глянула на молодого красивого капитана, помешавшего ей выполнить святой долг.

В сгущающихся сумерках женщины пересекли маленькую площадь перед церковью, а Ферранте так и застыл у дверей, глядя им вслед. И видел он не их спины, но овальное личико цвета старой слоновой кости, обрамленное блестящими черными волосами в золотой сеточке, губы, алые, как лепестки цветов граната, глаза, синие, как Адриатика, единственный взгляд которых пронзил его насквозь.

Наконец он шевельнулся. И двинулся за женщинами, уже свернувшими в одну из узеньких улиц. В такое время, решил он, негоже молоденькой девушке находиться вне дома под охраной всего лишь дуэньи. В городе полно солдат, агрессивных швейцарцев, горячих гасконцев, страстных испанцев, развеселых итальянцев. И дажже железная дисциплина герцог не могла спасти девушку от последствий встречи с подобной братией, особенно ночью. Ферранте похолодел от мысли о тех оскорблениях, которым может подвергнуться невинное создание, и ускорил шаг. Догнал женщин и, как оказалось, в самое время.

Четверо мужчин, он узнал в них кавалеристов своего отряда, шли навстречу цепью, взявшись за руки, во всю ширину мостовой. Девушка, испугавшись, уцепилась за руку своей старшей спутницы. Солдаты же сыпали солеными шуточками и уже готовились взять женщин в кольцо, когда сзади послышались быстрые шаги, звяканье шпор и суровый голос, которому они подчинились незамедлительно, освободив женщинам путь.

Дуэнья подняла голову и увидела высокого капитана, чуть раньше подавшего святую воду ее госпоже. На лице ее отразилось облегчение, ибо и на нее произвело впечатление столь резкое изменение в поведении солдат, но тут же оно уступило место сомнению в искренности мотивов вмешательства незнакомца.

А Ферранте, со шляпой в руке, уже галантно кланялся юной Кассандре.

— Мадонна, вы можете продолжить свой путь, но для вашей безопасности я предпочел бы сопроводить вас. В Лояно слишком много солдат, а мое присутствие избавит вас от неприятных встреч.

Но ответила дуэнья, прежде чем девушка успела открыть рот, и Ферранте, мечтавший услышать ангельский голосок девушки, даже рассердился.

— Мы уже почти пришли, мессер. Братья мадонны, несомненно, отблагодарят вашу светлость.

— Я не требую благодарности, — отмахнулся Ферранте и добавил уже мягче:

— И сочту за честь, если мадонна позволит мне сопровождать ее.

И вновь дуэнья опередила девушку с ответом, навязчивость капитана представлялась ей все более подозрительной. Свое раздражение Ферранте выплеснул на четверых солдат, стоявших рядом и перемигивающихся между собой. У них-то не вызывало сомнений, что их командир преследует ту же цель.

— Если у вас нет желания попасть в руки начальника военной полиции, вам следует помнить приказы герцога и уважать всех жителей города и их собственность.

Солдаты выслушали его молча, но, отойдя на дюжину шагов, Ферранте услышал приглушенный смех, и один из них, копируя его интонации, произнес: «Вы должны уважать всех жителей города и их собственность, помните об этом».

— А когда житель города — собственность капитана, во всяком случае, он кладет на нее глаз, вы должны поискать добычу в другом месте, как меньшие братья святого Франциска!

Ферранте вспыхнул и едва не повернул назад, чтобы воздать должное шутнику, но перехватил взгляд пожилой женщины, злобный, недружелюбный, и разозлился еще больше.

— До чего же грязные у солдат мысли, — прокомментировал Ферранте, наклонившись к ней. — Тут они могут потягаться с дуэньями.

Дуэнья залилась краской, но ответила сдержанно, не давая воли чувствам.

— Думаю, мессер, мы более не нуждаемся в ваших услугах. Одни мы будем в полной безопасности.

— Вы хотели сказать, «в большей безопасности, чем со мной», — бросил Ферранте и повернулся к девушке. — Я надеюсь, мадонна, вы не разделяете беспочвенных страхов вашей служанки?

И опять он не услышал ее голоса, ибо заговорила дуэнья.

— Но я сказала, мессер, что мы будем в полной безопасности. Если вы вкладываете в мои слова тайный смысл, пусть это останется на вашей совести.

Не успела она закончить фразу, как из-за угла появились два коренастых швейцарца. Крепко выпивши, они громко пели. Ферранте глянул на них, потом на дуэнью, с улыбкой отметив, что ее широкое лицо исказилось страхом. Она уже сожалела о том, что предложила капитану откланяться.

— Женщина, — изрек он, — вы — словно утлый челн между Сциллой и Харибдой, — а, наклонившись, доверительно добавил:

— Поверьте мне, учтивость в подобных ситуациях — лучший лоцман, — и молча повел их мимо шумных швейцарцев.

Вот так, без единого слова, они дошли до величественного дворца на главной улице города. Над парадной дверью стоящие на задних лапах львы поддерживали монументальный каменный герб, но в сгустившихся сумерках Ферранте не мог разглядеть, что на нем изображено.

Женщины остановились, и он решил, что теперь-то услышит голосок девушки. Всмотрелся в бледный овал лица. Где-то вдали пел мальчик, вдоль улицы шли два солдата, громко переговариваясь, и Ферранте мысленно выругал их всех, ибо посторонние шумы могли помешать ему насладиться музыкой девичьего голоска. Но вновь его ждало жестокое разочарование. Рот раскрыла дуэнья, и в тот момент он буквально возненавидел ее голос.

Она же коротко поблагодарила капитана и отпустила его. Отпустила, словно слугу, на пороге дома, она, сказавшая ранее, что братья мадонны должны поблагодарить его. Действительно, он сам отказался от благодарностей, так что винить ему было некого, но элементарная вежливость требовала хотя бы пригласить его в дом. Да, дуэнья знала, как насолить ему. Правда, девушка улыбнулась на прощание и даже сделала реверанс, но что есть улыбка и реверанс для того, кто жаждал нескольких слов?

Ферранте ответил глубоким поклоном и отвернулся, рассерженный и обиженный, а женщины исчезли во дворце. 6 то же мгновение капитан схватил за плечо проходившего мимо горожанина. Тот сжался под могучей рукой, готовясь к худшему.

— Чей это герб? — спросил Ферранте.

— Что? Герб? — едва до горожанина дошла суть вопроса, у него отлегло от сердца. — А, вот вы о чем. Это герб Дженелески, ваше высочество.

Ферранте поблагодарил его и зашагал в казарму своего отряда.

Вот так внезапно Ферранте стал едва ли не самым набожным человеком в армии Чезаре Борджа. Ежедневно он приходил в церковь Благовещения к ранней утренней мессе, хотя вела его туда не забота о спасении собственной души. Он появлялся там лишь для того, чтобы полюбоваться Кассандрой де Дженелески. К тому времени он уже узнал, как ее зовут.

За какую-то неделю капитан разительно изменился. Ранее он был солдатом до мозга костей, как и должно командиру отряда, и держал своих подчиненных в железной узде, полагая их телом, а себя — головой. Теперь же превратился в мечтателя, чуть ли не начисто забывшего о своих прямых обязанностях, хватка его ослабла, и кавалеристы, подметившие перемену в Ферранте, мгновенно забыли о дисциплине, начав нарушать указы Борджа. Посыпались многочисленные жалобы местного населения, и дело дошло до того, что герцог вызвал Ферранте и сурово отчитал его.

Ферранте вяло оправдывался, ссылаясь на то, что ничего не знал. Герцога подобное объяснение не удовлетворило, и он предупредил капитана, что отстранит его от командования, если нарушения будут повторяться. Из дворца Ферранте вышел, кипя от гнева, готового излиться на его подчиненных, о которых он позабыл, захваченный мыслями о прекрасной Кассандре.

Наступил кризис. Более так продолжаться не могло. Каждодневное любование красавицей не насыщало душу. Наоборот, усиливало раздражение. Попытки завязать разговор в корне пресекались суровой дуэньей, и потому, движимый отчаянием, Ферранте решил, что настала пора вводить в бой тяжелую артиллерию, избрав в качестве снаряда письмо, в котором красочно описал, что творится у него на душе.

— «Soavissima Cassandra, Madonna diletissima, — писал он очинённым пером орла, приносящим счастье в любовных делах. — Вам, конечно, доводилось слышать о Прометее, вам известно о страданиях, которые испытывал он, терзаемый птицей Юпитера, которая прилетала каждый день и рвала его печень. Эта грустная история не могла не тронуть вашего нежного сердца. И вам понятно, сколь бесконечна моя душевная боль, как каждодневно рвется мое сердце, ибо вижу я вас только издалека, прикованный к черной скале отчаяния. Сжальтесь надо мной, Madonna mia…» — если бы не любовный жар, он сам бы посмеялся над гиперболами, ложащимися на бумагу из-под его пера.

Это безумное письмо Ферранте отправил с оруженосцем, наказав передать его только в руки Кассандры. Что оруженосец и сделал, остановив ее у парадной двери дворца. Однако письмо непрочитанным перекочевало к Леокадии, бдительной дуэнье. Она бы с удовольствием прочитала письмо, но грамоте ее не выучили, так что письмо пришлось отнести братьям Кассандры, коим она и сообщила, что автор скорее всего — капитан армии Борджа, в последнюю неделю ставший чуть ли не их тенью.

Тито, старший из братьев, нахмурившись, выслушал дуэнью, а затем прочел письмо, рассмеялся и передал его Джироламо. Последний, ознакомившись с содержанием письма, выругался и велел Леокадии привести сестру.

— Кто этот Ферранте? — осведомился он, когда дуэнья скрылась за дверью.

ито, меривший шагами комнату, резко остановился и пренебрежительно хмыкнул.

— Внебрачный сын правителя Исолы, что на Сицилии, от крестьянки, авантюрист без гроша в кармане, жаждущий породниться с нами и использовать наше высокое происхождение в своих целях.

— Цель-то у него одна, — Джироламо уселся поудобнее. — А ты, я вижу, хорошо осведомлен.

— В этом нет ничего удивительного, в армии Борджа он — не последний человек, командует кавалерийским отрядом. И из себя парень видный. А Кассандра, будучи женщиной и дурой… — и он развел руками.

Джироламо насупился.

Оба брата, смуглокожие, с крючковатыми носами, возрастом были значительно старше сестры и питали к ней скорее родительские чувства.

А тут вошла и она, в сопровождении Леокадии, с глазами, затуманившимися от страха.

Джироламо поднялся, предлагая сестре сесть на стул. Та улыбнулась в ответ, села, сложив руки на подоле синего платья.

Первым заговорил Тито.

— Итак, Кассандра, у тебя, похоже, появился кавалер.

— Ка… кавалер? — переспросила она. — Его выбрал ты, Тито? — голосок не слишком приятный, скорее пронзительный, лишенный эмоций, выдающий безволие, если не слабоумие его обладательницы.

— Я, детка? — Тито расхохотался. — Отнюдь! И не строй из себя саму невинность. Прочитай это письмо. Оно адресовано тебе.

Кассандра взяла из рук Тито лист бумаги, брови ее сошлись у переносицы. Медленно, с большим трудом начала разбирать почерк своего кавалера-солдата. Наконец сдалась, повернулась к Джироламо.

— Пожалуйста, прочти мне письмо. Я не сильна в грамоте, да и не разбираю почерк.

— Ба! Дай-ка его мне! — Тито вырвал письмо у сестры и прочитал его вслух.

Затем посмотрел на нее. Кассандра ответила ничего не выражающим взглядом.

— Кто этот мессер Прометей? — осведомилась она.

Тито яростно сверкнул глазами, разъяренный столь глупым вопросом.

— Зарвавшийся наглец, такой же, как и автор письма, — рявкнул он, потрясая письмом. — Но не о Прометее сейчас речь, а об этом Ферранте. Кто он для тебя?

— Для меня? Да я его знать не знаю.

— Ты видела его не единожды? Говорила с ним?

Тут вмешалась Леокадия.

— Нет, мой господин. Я за этим слежу.

— Ясно! — кивнул Тито. — Но он обращался к тебе?

— Каждый день он стремится заговорить с ней. Когда мы выходим из церкви.

Тито бросил на дуэнью сердитый взгляд, вновь повернулся к сестре.

— Этот человек пытается ухаживать за тобой, Кассандра.

Девушка хихикнула. В основании ее веера из белых страусиных перьев блестело маленькое зеркало. В него-то она и разглядывала собственное отражение.

— Ты этому очень рада? — подал голос Джироламо. В вопросе слышался сарказм, но он говорил мягче, чем брат.

Кассандра опять хихикнула, оторвалась от зеркала.

— Я очень мила. А этот господин — не слепец.

Тито невесело рассмеялся, чувствуя опасность. Такие тщеславные дуры, как их сестра, а в отношении ее он не питал никаких иллюзий, падки на мужское внимание и в своей безответственности могут зайти сколь угодно далеко. Поэтому требовалось срочно вправить ей мозги.

— Дура, неужели ты полагаешь, что этого прохиндея привлекли белоснежная кожа твоего лица и детские невинные глазки?

— А что же еще? — брови Кассандры удивленно взлетели вверх.

— Имя Дженелески и твое приданое. И ничего более.

Миловидное, глупенькое личико вспыхнуло.

— Правда? — она повернулась к Джироламо. — Так ли это? — голосок ее обиженно задрожал.

Джироламо печально вздохнул.

— Вне всякого сомнения. Мы знаем это наверняка.

Глазки Кассандры заблестели слезами.

— Благодарю вас за своевременное предупреждение, — тут они поняли, сколь она взбешена. Еще бы, уязвленное тщеславие. Кассандра встала. — Теперь я знаю, что сказать, если этот человек вновь обратится ко мне. — И, помолчав, добавила:

— Должна ли я написать ответ?

— Пожалуй что нет, — заметил Тито. — Молчание — лучший способ показать свое презрение. Кроме того, — он хохотнул, — твой почерк разобрать еще сложнее, чем его, и, возможно, он не правильно истолкует твои намерения.

Кассандра стукнула каблучком, развернулась и удалилась вместе с Леокадией.

Тито посмотрел на Джироламо, сел.

— Ты был на высоте, — улыбнулся последний. — И полностью убедил ее в своей правоте.

— Пустяки, — пожал плечами Тито. — Женское тщеславие — инструмент, на котором может сыграть любой дурак. Между нашей сестрой и этим Ферранте надо воздвигнуть неприступную стену, а что может быть лучше надгробного камня? И я позабочусь об этом. Мы должны наказать сицилийского выскочку. Как он только посмел, как посмел!

Джироламо скептически улыбнулся.

— А по-моему, хватит и того, что мы сделали. Уймись. Ни к чему навлекать на себя опасность. Этот исольский выродок пользуется доверием Чезаре Борджа. Если ему причинят вред, герцог заставит нас дорого за это заплатить.

— Возможно, — раздумчиво примолвил Тито и в тот вечер вопрос этот больше не затрагивал, скорее всего потому, что еще не нашел способа осуществить желаемое.

Но назавтра, когда он отправился ко двору, чтобы засвидетельствовать свое почтение герцогу, хотя и не питал к нему добрых чувств, в приемной до него донеслись обрывки разговора, вернувшего его к вечернему спору с братом. Речь шла о Ферранте. Собеседники обсуждали происходящие с капитаном перемены: падение дисциплины в его отряде, ранее считавшемся образцовым, неудовольствие герцога, вызванное сложившимся положением дел. Вот тут-то мессера Тито и осенило. Не теряя ни минуты, он отправился на поиски одного из пажей, чтобы попросить личной аудиенции у герцога.

Чезаре работал с секретарем в залитом солнцем просторном кабинете с балконом, выходящим в цветущий сад. Под диктовку герцога Герарди писал письмо мессеру Рамиро де Лоркуа, назначенному Борджа губернатором Форли. В письме излагались возможные варианты взятия Сан-Часкано, и молодой герцог диктовал, с улыбкой прохаживаясь по кабинету, ибо наконец он нашел способ разделаться с непокорными.

Герарди поставил точку, встал и направился с письмом к герцогу, чтобы тот поставил свою роспись, когда вошедший паж объявил, что мессер де Дженелески просит о личной аудиенции.

Чезаре застыл с пером в руке, глаза его сузились.

— Дженелески, значит? — голос звучал сурово. — Пригласи его.

И посмотрел на секретаря.

— Зачем он явился, Агабито? Всем известна его дружба с Болоньей, и тем не менее он постоянно отирается при моем дворе, а теперь вот пожелал встретиться со мной наедине. Я не удивлюсь, если он окажется шпионом Бентивольи и сторонником защитников Сан-Часкано.

Герарди пожевал нижнюю губу, затем покачал головой.

— Мы внимательно следили за ним, мой господин. Но не заметили ничего подозрительного.

— Ну-ну, — чувствовалось, что сомнения герцога не развеялись.

Тут открылась дверь, и паж ввел в кабинет мессера Тито де Дженелески. Герцог вновь склонился над письмом, подписал его «Чезаре» и протянул Герарди, чтобы секретарь скрепил его печатью. Затем медленно повернулся к Тито, стоявшему посреди комнаты, словно лакей в ожидании распоряжения хозяина.

Взгляд прекрасных глаз герцога пробежался по коренастой фигуре, мелодичным голосом он предложил посетителю изложить свое дело.

— Ваша светлость, я к вам с жалобой.

— На моих людей? — тон герцога указывал на то, что он готов во всем разобраться по справедливости, не защищая виноватых.

— На некоторых солдат вашей армии.

— Ага! — герцог, несомненно, оживился. — Прошу вас, продолжайте, мессер. Расскажите, в чем они провинились?

И Тито изложил выдуманную историю, согласно которой в трех случаях его сестре и ее служанке пришлось выслушивать непристойные предложения от неких солдат, в результате чего женщины боятся выходить из дому, если их не сопровождают вооруженные слуги.

Глаза Чезаре полыхнули огнем.

— Эти безобразия надо пресекать. Можете вы помочь мне найти этих охальников?

— С удовольствием. Они из отряда мессера Ферранте да Исола.

Теперь уже негодование прорвалось и в голосе герцога.

— Опять Ферранте! Это переходит все границы, — и тут же последовал неожиданный вопрос:

— Как вы узнали, что они из отряда Ферранте?

Вопрос застал Тито врасплох. Он и представить себе не мог, что Чезаре Борджа поинтересуется подобными мелочами. Обычно правители были выше этого, так что готового ответа у Тито не нашлось, и ему не осталось ничего другого, как глупо улыбнуться. А взгляд герцога сразу стал жестким и подозрительным.

Молчание затягивалось, Тито рассмеялся, чтобы скрыть свое смятение, потом-таки заговорил.

— Ну… Во-первых, они были конные, а во-вторых, я понял это по некоторым фразам.

— Ага! — воскликнул герцог. — Каким именно?

— Видите ли, ваша светлость, — Тито уже преодолел замешательство, — я передаю вам лишь то, что услышал от моей сестры и ее служанки. К сожалению, мне не пришло в голову выяснить у них все досконально.

Чезаре покивал.

— Вам известно, как раньше вершился суд в Италии. И вас, похоже, это вполне устраивало. Меня — нет. Ваше упущение нетрудно исправить. Я предпочитаю знать все подробности, чтобы потом никто не мог укорить меня в предвзятости. Агабито, пошлите курьера за сестрой мессера Тито и ее служанкой.

Но не успел Агабито дойти до двери, как герцог остановил его. Выражение лица Тито, превратившегося в каменную маску, рассказало ему обо всем, что он хотел знать.

— Подожди, — тут Чезаре откинулся на спинку стула, положил руки на стол, улыбнулся. — В конце концов, есть ли в этом необходимость? Нет, нет, Агабито, мы можем поверить мессеру Тито на слово. Несомненно, женщины узнали солдат Ферранте по нарукавным нашивкам.

— Да, да, — с жаром подхватил Тито. — Точно так, ваша светлость. Совершенно вылетело из головы.

— В этом нет ничего удивительного. Такая мелочь. Но теперь раз вы вспомнили о нашивках, не затруднит вас сказать, какого они цвета?

Брови Тито сошлись у переносицы, он обхватил пальцами правой руки чисто выбритый подбородок, всем своим видом показывая, что роется в тайниках памяти.

— Дайте подумать. Ну конечно, вспоминаю, вспоминаю. Они…

— Белые с синим, не так ли? — подсказал герцог.

Тито ударил кулаком в раскрытую ладонь.

— Ну, конечно, белые с синим. Белые с синим! Разумеется, белые с синим. Как я мог забыть?

Агабито низко склонился над лежащими на столе бумагами, чтобы спрятать улыбку, которую не смог сдержать — никаких нарукавных нашивок у кавалеристов Ферранте не было.

— Я с этим обязательно разберусь, — пообещал Чезаре Борджа. — Вызову Ферранте и допрошу его. Агабито, распорядись, — приказал герцог и наклонился вперед.

Тито, разумеется, лгал, но теперь герцогу хотелось знать, против кого направлен удар. Только ли Ферранте хотел навредить жалобщик? И Чезаре попытался найти ответ на свой вопрос.

— Я искренне огорчен случившимся, мессер Тито, — продолжил он. — Обычно мои войска не дают повода для жалоб. Они хорошо вымуштрованы. Но этот Ферранте! Ума не приложу, что его гложет?

— Не сказывается ли влияние его теперешних друзей? — предположил Тито, переходя к следующему этапу намеченного плана.

— О? А с кем же он нынче водит дружбу?

Тут Тито вроде бы дал задний ход.

— О нет, я допустил бестактность. Сказал больше, чем следовало. Прошу извинить меня, ваша светлость.

— Мессер Тито, — голос герцога посуровел, — я не люблю, когда со мной говорят загадками. Кто, как не я, имеет право знать обо всем, что творится в моих владениях?

— Но, мой господин, умоляю вас! Никаких загадок. Просто, что я хотел сказать… о чем подумал… может… может… — и он беспомощно развел руки.

— Может что? — воспросил Борджа. — Прошу вас, хватит ходить вокруг да около. В приемной ждут другие. Говорите, мессер Тито. С кем, вы утверждаете, встречается Ферранте де Исола?

— Утверждаю? О, ваша светлость!

— Тогда заявляете, мне без разницы. Так я вас слушаю. С кем, вы слышали, он гуляет?

— Слышал? Неужели я могу обвинить человека понаслышке? О нет. Я говорю лишь о том, что видел сам. И не один раз. Ваш капитан сидел за одним столом в таверне постоялого двора с господами из Болоньи, которых я знаю. Возможно, они лишь пили вино. Возможно.

Глаза Борджа превратились в ледышки.

— Означают ли ваши слова, что Ферранте де Исола вступил в сговор с моими врагами?

— О, господин мой, умоляю вас, не делайте поспешных выводов. Я поделился с вами лишь тем, что видел. Об остальном вы можете догадаться сами.

— Если возникнет такая необходимость, вы сможете повторить все это под клятвой?

— Готов хоть сейчас, если вы сомневаетесь в моей честности, — с достоинством ответил Тито.

— И наказание за лжесвидетельство вас не смущает?

— Я говорю правду, — возразил Тито.

Чезаре помолчал, пальцы его перебирали русую бородку, на губах играла легкая улыбка. Затем пожал плечами и посмотрел собеседнику прямо в глаза.

— Мессер Тито, я вам не верю.

Злобная гримаса исказила лицо Дженелески, смуглые щеки побагровели. Лгать-то он лгал, но никак не ожидал, что ему скажут об этом столь прямо и откровенно, да еще при свидетеле. В Италии хватало мужчин, которые при подобном оскорблении бросились бы на герцога с мечом или кинжалом. Но Дженелески не входил в их число.

— Ваша светлость, — свои протест и возмущение он смог выразить лишь голосом, — вы забываете, что я — Дженелески.

Герцог широко улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы. Встал. Прошелся к окну.

— Тогда и вы забываете, что я — Чезаре Борджа, — и встретился с Тито взглядом. — Сколь велико мое отвращение к лжецу, столь же сильно люблю я честную, преданную мне душу. И именно такова душа Ферранте да Исола.

— Доканчивайте вашу мысль, ваша светлость! — гневно воскликнул Тито.

— А есть ли в этом необходимость? — усмехнулся Чезаре.

Дженелески едва не задохнулся от негодования. Но сумел сдержать охватившую его ярость, напомнив себе, с кем имеет дело. И лишь низко поклонился, ниже, чем требовал этикет.

— Позвольте мне откланяться, ваша светлость.

— Это самое большее, что я могу для вас сделать, — и Борджа отпустил его взмахом руки.

Но у двери его остановил голос герцога.

— Подождите, мессер Тито. Вам могло показаться, что я обошелся с вами грубо, — глаза его внезапно сузились, но Тито этого не заметил. — Вы можете доказать мне, что я ошибся, не приняв всерьез ваше предупреждение о предательстве этого человека. Справедливости ради, мне следует сначала убедиться, что Ферранте передо мной чист, а уж потом обвинять вас во лжи.

— Признаюсь, ваше высочество, что такая же мысль посетила и меня, — с легкой усмешкой, не ускользнувшей от герцога, ответил Тито.

— Однако напомню вам, — добавил герцог, — что любовь Ферранте к вашей сестре не составляет для меня тайны, как и то, что вы и ваш брат видите в нем выскочку низкого происхождения. И его ухаживания за монной Кассандрой вы воспринимаете как оскорбление и с радостью перерезали бы ему горло, если б не страх перед суровым наказанием, которое ждет тех, кто поднимет руку на моего офицера. Учитывая, что мне все это известно, спросите себя, как я могу поверить вашим обвинениям, не подкрепленным никакими доказательствами? Тем более что человек, против которого они выдвинуты, с дюжину раз проявил свою верность и преданность.

Мессер Тито, конечно, не ожидал, что герцог так много знает, но замешательство было недолгим. Он понял, что нет нужды отрицать свою предвзятость по отношению к Ферранте. И в то же время следует упирать на другое: приход его обусловлен стремлением уберечь герцога от предательства. И он, мол, пришел бы, даже если б предателем оказался родной брат.

Услышав последнюю фразу, Чезаре улыбнулся, и улыбка эта вновь разъярила Тито.

— Вы сказали, что мои обвинения ничем не подкреплены, ваша светлость. В Лояно слово Дженелески не требует дополнительных доказательств.

— Я этого не отрицаю. Но почему лишь на основании слов я должен отказать в доверии Ферранте, который не давал повода усомниться в его преданности мне?

— Я вас предупредил, ваша светлость, — упорствовал Тито. — Больше мне нечего добавить.

Герцог повернулся к окну, окинул взглядом красные крыши Лояно. Вновь посмотрел на мессера Тито.

— Измену Ферранте необходимо доказать. Я испытаю его. Если он подведет меня, я извинюсь перед вами за недоверие. Но кара постигнет вас, если мое поручение будет выполнено. Принимаете вы такие условия?

Дженелески понимал, что в его обвинениях нет ни грана правды. Знал он и о беспредельной верности Ферранте герцогу. Но не мог отступиться.

— Принимаю, — твердо заявил он, решив бороться до конца.

Борджа задумчиво оглядел его, вернулся к столу, взял только что запечатанный пакет — письмо к Рамиро де Лоркуа.

— В Имоле Рамиро де Лоркуа с двумя тысячами солдат ждет моего приказа начать штурм Сан-Часкано. Вот этот приказ. Ферранте знает, что Касерта и защитники Сан-Часкано дорого заплатят за его содержимое. Сегодня вечером Ферранте повезет это письмо в Имолу. Это и будет испытанием.

— Но, ваша светлость, — в притворном испуге воскликнул Тито, — он же может предать вас. Вы представляете, какими могут быть потери?

— Представляю, мессер Тито, — с непроницаемым лицом ответил герцог. — Только этим я могу оправдаться перед собой за испытание верности Ферранте, — с этим он и отпустил Дженелески.

Тито Дженелески вернулся домой расстроенным. Все обернулось совсем не так, как он предполагал, добиваясь аудиенции у герцога. У него создалось впечатление, что его подхватил водоворот и понес помимо его воли. Во всяком случае, он и подумать не мог о подобном исходе. Мучило его и дурное предчувствие: как обойдется с ним Борджа, когда Феранте с триумфом выдержит испытание. В последнем сомнений не было, ибо едва ли кто мог сравниться преданностью герцогу с Ферранте. И Тито знал, что угрозы Борджа — не пустые слова. К тому же теперь от него требовались конкретные действия. Каким-то образом он должен был добиться того, чтобы Ферранте не доставил письмо по назначению. Значит, оставалось найти средства, обеспечивающие эту цель, составить план. То есть обстоятельства сложились так, что, защищая себя, он становился активным противником Чезаре Борджа. Ферранте должен оступиться, а Чезаре — заплатить за свои слова: «Я вам не верю».

Тито решил посоветоваться с братом. Тот выслушал, все более хмурясь, а потом отругал его последними словами. Тито, естественно, рассердился.

— Сделанного не вернешь, — прервал он Джироламо. — Давай лучше обсудим, что нам предпринять.

— Ну-ну, — хмыкнул младший брат. — Так ты полагаешь, мы еще что-то можем?

Тито ответил незамедлительно, поскольку решение уже созрело.

— Мы должны ознакомить с содержимым письма защитников Сан-Часкано. Тем самым будут нарушены планы герцога, и он сможет убедиться, что Ферранте — предатель.

В глазах Джироламо отразился испуг.

— Да, этого бы тебе хотелось. Но слишком рискованно. Пожалуй, и невозможно.

— Ты так думаешь? Ха! — раздражение переполняло Тито. — Говоришь, невозможно? — и он, похоже, обрушил бы на брата град проклятий, но в этот самый момент его озарило. И поднявшаяся было волна ярости мгновенно схлынула. Глаза вспыхнули победным огнем. На тонких губах заиграла торжествующая улыбка. — Невозможно, значит? — повторил он таким тоном, что Джироламо сразу понял: задача решена. Но Тито поначалу оставил брата в неведении и послал за Кассандрой.

— Причем здесь Кассандра? — удивился Джироламо.

— Это наш главный козырь, — уверенно ответил Тито.

Когда девушка вошла, он пододвинул стул к столу, предложил ей сесть, поставил перед ней чернильницу, перья, положил чистый лист бумаги.

— Сейчас ты напишешь письмо, Кассандра. Своему разлюбезному кавалеру, этому Ферранте да Исола.

В ее глазах отразилось изумление, но глупенькое, пусть и очаровательное личико осталось бесстрастным.

— Ты признаешься, что тронута его письмом до глубины души. У тебя есть душа, не так ли, Кассандра? — он пренебрежительно хохотнул, ибо отсутствие большого ума у сестры, особенно подчеркнутое ее красотой, раздражало его.

— Фра Джорджио говорил мне, что да, — она осталась нечувствительной к тонкой иронии.

— Фра Джорджио — дурак, — отрезал Тито.

— Нельзя так говорить, Тито, — укорила его сестра. — Фра Джорджио учит меня, что насмешничать над монахами — грех.

— Похоже, он знает, насколько смешон, поэтому и вдалбливает всем и вся, что смеяться над ним нельзя. Но нас больше интересует не он, а мессер Ферранте.

— Да, Тито, — потупила взор Кассандра.

— Ты напишешь, что глаза у тебя наполнились слезами, когда ты подумала о его сердце, разрывающемся на части, словно печень Прометея, и тебе захотелось познакомиться с ним поближе.

— Ничего мне не захотелось. Он чересчур высокий, тощий, уродливый. И безбородый. Мне нравятся мужчины с бородой.

— Молчи! — рявкнул Тито. — И слушай меня. Пиши, как я тебе говорю. Твои мысли не имеют к этому письму никакого отношения. Далее добавь, что мы, Джироламо и я, в отъезде и ты просишь его прийти к себе на закате. Через садовую калитку. Такая романтичность, несомненно, понравится этой сицилийской собаке, не так ли, Джироламо?

Джироламо пожал плечами.

— Не забывай, брат, что пока ты не посвятил меня в свои планы.

— Но об остальном ты мог бы догадаться и сам. Он обязательно придет, Кассандра задержит его на час, прикидываясь, что действительно неравнодушна к нему. Он в это поверит, это уж точно. А потом… Но об этом мы еще успеем поговорить. Сначала письмо. Давай, детка, тут есть все, что тебе нужно.

Она взяла перо, обмакнула в чернильницу, и рука ее застыла над чистым листом бумаги. Лобик собрался морщинками: она не знала, с чего начать. Наконец спросила Джироламо. Все вопросы она предпочитала адресовать ему, ибо он разговаривал с ней гораздо мягче, чем Тито.

— Почему я должна писать это письмо?

— Это затея Тито, — ответил Джироламо. — Но мы должны помочь ему, ибо он хочет наказать безродного выскочку, оскорбившего нас тем, что посмел поднять на тебя глаза.

— И как же вы хотите его наказать? — сразу оживилась Кассандра?

— В свое время ты все узнаешь, — вмешался Тито. — Сейчас главное — письмо. Приступай.

— С чего мне начать?

Тито со вздохом опустился на другой стул и продиктовал письмо. Она же, высунув от напряжения язычок, наносила на бумагу слово за словом. Витиеватый стиль плюс неудобоваримый почерк создали документ, расшифровать который предстояло мессеру Ферранте. И по мнению Тито, глянувшему на каракули сестры, Ферранте ждал нелегкий труд. Он запечатал письмо и с молоденькой служанкой отправил в казарму капитана, а затем посвятил Джироламо в подробности своего плана. После чего растолковал Кассандре, что и как она должна делать.

Джироламо признал, что идея сама по себе неплоха, но выразил опасение, что Ферранте, получив приказ герцога, может и не прийти, невзирая на свои чувства к Кассандре. Тито отмахнулся от сомнений брата.

— О, он придет, придет, можешь не волноваться. А кроме того, никогда не признается, что этим нарушит свой долг. Так что нам с тобой ничего не грозит.

Надежды Тито полностью оправдались. И едва над кафедральным собором поплыл колокольный звон вечерней мессы, у дворца Дженелески раздался топот копыт, стихший у калитки в высокой стене, окружающей сад.

Братья сидели с Кассандрой на скамье у фонтана на берегу маленького прудика, в котором Джироламо, большой поклонник Эпикура, разводил лягушек и угрей.

Услышав лошадиный топот, Тито насторожился. Когда же всадник остановился у их калитки, он схватил брата за руку и увлек в дом.

Кассандра осталась одна на каменной скамье у фонтана, с трудом подавляя желание рассмеяться. Ожидание длилось недолго, и скоро она увидела приближающуюся высокую фигуру ее кавалера, затянутого в серую кожу, за исключением красной полосы чулок между сапогами и курткой, в железной каске и латном воротнике, отливающих серебром на его голове и шее. Его загорелое лицо побледнело от волнения, а глаза, когда он упал перед ней на одно колено, переполняло обожание.

— Мадонна, — пробормотал он, — в конце концов вы смилостивились надо мной. Подарили мне счастливый миг, о котором я не решался и мечтать. Я едва надеялся, что получу ответ на мое жалкое послание. Но вы дали мне возможность припасть к вашим ногам и выразить словами те чувства, что разрывают мое исстрадавшееся сердце.

Она сидела, сама скромность, сложив руки и опустив глаза, и слушала это безумное бормотание. Когда же он замолчал, она ничего не ответила по простой причине: не знала, что и сказать.

— Прошу простить меня, что явился к вам в ратных доспехах. Не в таком наряде хотел я предстать перед вами. Но сегодня я уезжаю с поручением герцога. И если бы не страстное желание еще раз увидеть вашу несравненную красоту, услышать ваш мелодичный голосок, меня давно не было бы в Лояно, как требовал того мой господин, герцог. Мадонна, надеюсь вы отпустите мне грех неповиновения приказу?

Стоящий на одном колене, он выглядел таким робким, он, прошедший пламень стольких сражений, готовый повиноваться мизинцу этого белокурого создания, олицетворявшего для него всю земную красоту.

Апатично глянула она на него, хотя посмотреть было на что: молодой, сильный мужчина с волевым лицом, горящими черными глазами. Но Кассандра хорошо усвоила уроки Тито, чтобы внезапно перемениться в своем отношении к кавалеру. Кроме того, происхождения он был низкого, так что его комплименты должно было воспринимать как оскорбления. Братья заверили ее в этом, а наша красивая дурочка не имела своего мнения, во всем полагаясь на Тито и Джироламо.

— Вы мне нравитесь и таким, — ответила она, и Ферранте покраснел от удовольствия. — Что же касается вашего долга… ну, если вы задержитесь на час?

Его лицо затуманилось. Она не понимала, сколь важен час в порученном ему деле.

— Задержусь на час… — эхом отозвался он, но тут же страсть возобладала над чувством ответственности. — Что есть час? Как могу я его лишиться? Да в него можно вместить все радости Эдема и муки ада. Неужели я смогу провести с вами целый час, главный мой час, ибо вся моя остальная жизнь — пролог и эпилог к этим блаженным мгновениям.

— О, мессер, — тень от ее длинных ресниц легла на белоснежные щечки, и она повторила:

— О, мессер!

Даже круглый дурак, послушав ее, понял бы, что у нее не все в порядке с головой, но капитан, ослепленный любовью, впал в экстаз.

— Меня зовут Ферранте, — промямлил он. — Не затруднит ли вас… сможете ли вы назвать меня по имени, Кассандра?

Она одарила его взглядом, вновь опустила глаза.

— Ферранте!

Тут его опалило огнем, ибо он никак не ожидал, что имя его может звучать столь мелодично. Он протянул дрожащую руку, чтобы коснуться одной из рук Кассандры, безвольно лежавших у нее на коленях.

— Дайте мне вашу руку, нежный ангел, — взмолился он.

— Но… зачем? Разве вам мало двух ваших сильных рук?

— Ну что вы все смеетесь надо мной? — вскричал Ферранте. — Будьте же милосердны!

Она засмеялась глупым, дребезжащим смехом, но в ушах влюбленного он звучал перезвоном серебряных колокольцев. А глаза его наслаждались несравненной красотой лица Кассандры. Дыхание Ферранте участилось, истома разлилась по венам. А потом Кассандра предложила ему сесть рядом, и он повиновался незамедлительно.

В тот теплый, насыщенный ароматами сада вечер душа Ферранте обрела покой. Он примирился со всеми людьми, возлюбил ближнего своего. И сказал ей об этом, о любви к ней, изменившей всю его жизнь, отвратившей от грубости и жестокости, с которыми он свыкся, возродившей в ней нежность и смирение. И, как свойственно влюбленным, он пересыпал свой монолог цветастыми оборотами и сравнениями, которые Кассандра нашла занудными и даже глупыми.

Но мысли эти она оставила при себе и лишь покорно слушала, изредка отвечая на вопросы так, как ее научили, фальшью, показывающей, что и она разделяет его страсть.

Вот так и прошел час, вобравший, как Ферранте сказал ранее, всю его жизнь. Для него — в любовном пылу, мгновенно, для нее — невыносимо медленно. Тени сгустились, померк багрянец заката, деревья и кусты вырисовывались черными пятнами. Во дворце зажглись окна, на другой стороне пруда заквакала лягушка.

Ферранте поднялся, вспомнив о поручении Борджа, пытаясь стряхнуть с себя чары Кассандры.

— Вы покидаете меня? — томно спросила она.

— К сожалению, мадонна, я должен уехать, из-за чего безмерно страдаю.

— Но вы ведь только что пришли, — запротестовала она, и его вновь бросило в жар.

Он взял ее руку и остался, чтобы вновь признаться ей в любви. Потом, однако, попросил разрешения откланяться. Но ее маленькие пальчики обхватили его ладонь. В сумраке надвигающейся ночи он видел бледный овал поднятого к нему лица, ее голосок долетал до его ушей, насыщенный ночными ароматами. И, отвечая на ее просьбу задержаться еще, Ферранте, склонившись к ней, прошептал:

— Любимая моя. Сегодня я должен скакать в Имолу по государственному делу. Но вернувшись, я пойду к вашим братьям, чтобы умолить отдать мне хранящееся у них сокровище.

Кассандра вздохнула.

— И когда вы вернетесь?

— Через три дня, если ничего не случится. Для меня это целая вечность, но, надеюсь, терпение мое будет вознаграждено!

— Я не отпущу вас без прощального кубка. Пусть он будет залогом того, что вы вернетесь ко мне. Пойдемте! — и она увлекла Ферранте к дому.

Конец ознакомительного фрагмента.