Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

Виктор Эрнст Капезиус по многим причинам не должен был оказаться в Освенциме. Он не был ни немцем, ни австрийцем — эти национальности преобладали среди солдат, врачей и офицеров в лагерях. Он родился 2 июля 1907 года в семье религиозных лютеран в Ройсмаркте в трансильванском городке, известным лишь близостью к месту рождения Влада Дракулы. Отец Капезиуса был санитарным врачом^[47]. В детстве юного Капезиуса не было ничего примечательного. Он был тихим учеником местной лютеранской школы в Сибиу, румынском городе с выраженным немецким характером, из-за чего многие этнические немцы называли его Германштадтом. По успеваемости Капезиус находился ровно посередине группы из 32 выпускников. Отучился на фармаколога в Университете короля Фердинанда I, в Клуж-Напока (немцы называли этот город Клаузенбургом), выпустившись 30 июня 1930 года^[48]. Его первая работа была в аптеке дяди Apotheke zur Krone («Аптека короны») в Сигишоаре, на должности ассистента^[49]. Мать Капезиуса говорила ему, что однажды он может унаследовать бизнес дядюшки^[50].

Капезиус успел проработать всего пять месяцев, и в 1931 был призван на службу в румынскую армию; молодого обер-лейтенанта отправили в Бухарест в качестве фармацевтического ассистента. Но вскоре Капезиусу удалось выбить длительный отпуск, и он отправился изучать химию в Венский университет^[51]. Пока он учился в Вене в соседней Германии власть оказалась в руках Гитлера, на что молодой этнический немец не мог не обратить внимания. В Вене Капезиус познакомился с будущей женой, 24-летней Фридерикой Бауэр. Фритци, как Капезиус ее называл, также училась в фармакологическом институте, и у обоих научным руководителем был доктор Рихард Вазицки^[52].

Фритци была очарована Капезиусом. Они начали встречаться, девушка рассказывала подругам, какой он чудесный. Ей нравилось в нем все, от преждевременно поседевших волос до глубоко посаженных темно-карих глаз. Некоторые подруги считали его неуклюжим, но она убеждала их в обратном, рассказывая как он замечательно танцует^[53]. Пара чувствовала особую связь, оба были детьми врачей, из семей религиозных лютеран, хотя отец Фритци вырос в иудаизме, приняв христианство позже. В 1932 году, когда отношения пары стали более серьезными, Фритци познакомила молодого человека с родителями. А следующие весенние каникулы она провела с ним в Трансильвании.

Тем временем, Капезиус закончил диссертацию о мари (лат. chenopodium), растении, которое использовалось для лечения пациентов с кишечными паразитами, и получил докторскую степень по фармацевтике 30 ноября 1933 года в Венском университете^[54]. Вскоре после возвращения в Сигишоару, он стал менеджером в аптеке дяди. Это был прибыльный бизнес, приносящий около 200 тыс. рейхсмарок в год (около 56 тыс. долларов, в то время как средний годовой доход в США составлял 1601 доллар)^[55].

Многие этнические немцы, проживающие в Румынии, были ошеломлены, когда Гитлер в том же году занял пост канцлера Германии. Но Капезиуса не волновал переворот в Германии. Хоть он и вступил в местное националистическое общество, развитие бизнеса имело для него большее значение, чем политические страсти. В свободное время он старался избегать чтения новостей и предпочитал проводить время в спокойной атмосфере с друзьями. По воскресеньям он часто встречался с сестрами Мильд, его симпатичными ровесницами; они наслаждались пикниками в цветущем саду. Ему особенно нравились традиционные блюда — фаршированные перцы и торт с ванильным кремом; он очень гордился умением танцевать и был особенно хорош в вальсе. Капезиус и его близкий друг Роланд Альберт иногда проводили летние и весенние выходные в компании почти десятка других молодых людей, купаясь в ручье неподалеку от Сибиу. Осенью они ходили гулять в горы Харгита. Капезиус много рассказывал о красивой немецкой студентке Фредерике, с которой познакомился во время учебы в Вене. Но если он и пытался таким образом заставить городских девушек ревновать, из этого ничего не получилось. Они сплетничали у него за спиной, обсуждали, какой он волосатый, «мясистый и тяжелый», а одна подозревала, что «в нем точно есть цыганская кровь». Когда он начинал петь, им становилось смешно, потому что голос у него был сильный, но неприятный^[56].

Работа в семейной аптеке была стабильной и комфортной, однако не приносила радости. Капезиус начал присматриваться к вакансиям в других местах. В феврале 1934 года он нашел простую, но прибыльную работу: стал торговым представителем Romigefa S. A., румынской холдинговой компании при Bayer, самом престижном дочернем предприятии I. G. Farben^[57]. За месяц до этого они с Фритци сыграли свадьбу, и паре не терпелось начать независимую семейную жизнь. Вскоре Фритци забеременела. Супруги считали, что новая работа в Farben гораздо перспективнее, чем прозябание в дядиной аптеке.

Немецкая фармацевтическая фирма, к которой присоединился Капезиус, в 1930-х годах доминировала на мировом рынке. По сути, современная фармацевтическая индустрия создана немцами. Ее история начинается в далеком 1827 году, в семейной аптеке Engel-Apotheke («Ангельская аптека») в Дармштадте, Германия. Генрих Эмануэль Мерк, пра-пра-правнук основателя, выделил чистые алкалоиды, которые были основой множества лекарств, в том числе кодеина и кокаина. Тогда же Эрнст Кристиан Фридрих Шеринг создал в Берлине Shering AG, маленькую компанию по производству химикатов и нескольких соединений для медицинских препаратов. Несколько лет спустя Фридрих Байер основал фабрику в Вуппертале, чтобы изготавливать краситель из каменноугольной смолы. В течение следующих 10 лет он запатентовал дешевые технологии, открывающие возможности для массового производства. Когда Байер узнал, что его краситель обладает антисептическими свойствами, он стал продавать его как лекарство.

Именно немецкие ученые совершили бо́льшую часть прорывных открытий в ранней фармакологии. Двадцатидвухлетний фармацевт Фридрих Зертюрнер очистил активный ингредиент в опиумном маке и назвал его морфием (лат. morpheus), в честь древнегреческого бога сна. Один из его учеников, работающий на Bayer, в 1898 году добавил к молекуле морфия две ацетильные группы и создал героин (от немецкого heroisch, то есть «героический»). В следующем году этот химик выделил салициловую кислоту и после эмоциональных внутренних дебатов Bayer выпустила на рынок новое лекарство — аспирин.

Капезиус очень гордился, что Farben и Bayer не было равных среди новаторов в фармацевтике. Он показал себя старательным, лояльным сотрудником и заработал хорошую репутацию, распространяя продукцию компании среди частных врачей, фармацевтов и в клиниках по всей Трансильвании. Он также успешно продавал красители и химию текстильным фабрикам^[58].

Как и для всего поколения Капезиуса в Европе, война разрушила то, что уже начинало превращаться в неплохую, а в некоторых случаях успешную карьеру. Румыния сохраняла нейтралитет в 1939 году, когда нацисты вторглись в Польшу. Но в следующем году в ноябре страна присоединилась к Третьему рейху в результате государственного переворота: у власти оказался фашист «Железного кулака», маршал Йон Виктор Антонеску. После нападения Гитлера на Советский союз в июне 1941 года многих румынских солдат отправили туда на «грязную работу».

Капезиусу повезло. Его призвали на службу в армии, но ненадолго отправили в аптеку при госпитале в Чернаводэ на востоке Румынии, недалеко от побережья Черного моря^[59]. Капезиус был расстроен, что из-за службы ему пришлось покинуть дочек: 6-летнюю Мелитту, 4-летнюю Ингрид и годовалую Кристу. В январе 1942 года его повысили до капитана и, по причинам не указанным ни в каких документах, отпустили домой. Он вернулся к работе на Farben/Bayer. Капезиус так часто разъезжал по делам, что временами жил и в Калузенбурге, и в Сигишоаре, но в конце концов купил квартиру на шестом этаже в богатом районе Бухареста на улице Брезояну. Туда переехала вся семья. Доходы преуспевающего коммивояжера позволяли вложиться еще и в современную квартиру на улице доктора Марковичи. Капезиус стал завсегдатаем лучших бизнес-клубов города и различных светских собраний^[60].

Военные действия не достигли границ Румынии, но все постоянно напоминало о войне, особенно на крупных железнодорожных узлах. Десятки тысяч нацистских солдат ехали в Россию. Капезиусу казалось странным, что на восток отправлялись битком набитые поезда, а возвращались пустые. Восточный фронт никого не щадил.

Страна, в которой Капезиус вырос и работал, была поглощена идеей национал-социализма. Ее лидеры не просто приняли фашизм, они полностью пропитались гитлеровской антисемитской идеологией. Гитлер, восходя к власти, обвинял «мировую еврейскую каббалу» в порабощении Германии, ослабленной поражением в Первой мировой войне, и говорил, что страна снова сможет стать великой, только если избавится от евреев. Это разжигающее ненависть назначение козла отпущения было хорошо воспринято в ближних странах, вроде Румынии, которые надеялись имитировать Гитлера и его «мускульный» стиль управления, чтобы повысить собственный статус европейской державы. Румынские христиане легко попались на удочку демагогии, поскольку многие и так были убеждены, что евреи — христоубийцы, которые зарвались и приобрели слишком большое влияние на экономику разных стран.

Трансильвания Капезиуса была родиной одной из старейших в Европе еврейских коммун, основанной еще в 87 году н. э. Ей не раз доводилось страдать от всплесков антисемитизма на протяжении истории. Межрелигиозные браки христиан и евреев запретили в XI веке. В XV–XVI веках евреям запрещалось жить в крупных городах. Во второй половине XVIII правящая династия Габсбургов обложила евреев драконовыми налогами и согнала эту часть населения в гетто. Ложные слухи, что евреи убивают христианских младенцев для ритуалов распространялись со скоростью света, что привело к погромам (которые совершались с подачи властей) и жестокости во имя мести. Когда русские завоевали Трансильванию в XIX веке, с приходом славян в стране расцвела новая ветвь антисемитизма — идея, что евреи — пришлая раса.

Европа подхватывала либеральные социально-политические теории, устремившиеся к востоку после Французской революции 1789 года, однако Трансильвания почему-то не торопилась принимать современные взгляды на евреев. В 1866 году вышла новая конституция, провозгласившая гражданами страны только христиан, а права на собственность (и права в целом) евреев, оставшихся без гражданства, сильно урезали. В 1940 году маршал Антонеску приступил к «румынизации» — программе, похожей на ариизацию Гитлера. На пути к окончательному изгнанию евреев из страны, государство конфисковало еврейский капитал и распределило его между румынами.

Некоторые коллеги и друзья Капезиуса были ярыми сторонниками новой волны антисемитизма. Учитель естествознания, которого Капезиус «уважал», принял взгляды национал-социалистов, пропагандирующие, что этнических немцев надо было защищать от «низших народов»^[61]. Роланд Альберт, друг Капезиуса, присоединился к неофашистскому ополчению в 1940 году, когда Антонеску пришел к власти. Вскоре он слово в слово повторял все эти ужасные вещи в отношении евреев и живших в Румынии цыган и армян. «К сожалению, огромное количество городских и деревенских сумасшедших, идиотов и слабаков того или иного вида отравляют нашу кровь» — говорил Альберт^[62].

В новой Румынии друзья могли поругаться и из-за казалось бы незначительных вещей. Альберт вспоминал, что как-то они с Капезиусом зашли на чердак, где был граммофон.

— У тебя есть что-нибудь из классики? — спросил Альберт. — Шуберт или Бетховен?

— Нет, я бы лучше послушал чарльстон или вальсы Штрауса, — ответил Капезиус.

— Филистер, — сказал Альберт, совершенно серьезно^[63].

Позже он рассказал журналисту, что эта музыка «показывает главную разницу между нами и жидами. <…> Этот джаз, эта американская «асфальтовая музыка», они отравляют мир <…> и эта негритянская музыка»^[64].

Не известно, принял ли молодой Капезиус, разъезжающий по стране с заказами Farben/Bayer, взгляды и предубеждения своих друзей и педагогов. Учитывая культурную и историческую атмосферу, в которой росли, учились, жили и работали этнические немцы вроде Капезиуса, неприязненное отношение к евреям — лучшее, на что можно было надеяться. Позже Капезиус утверждал, что «никогда не относился к евреям враждебно»^[65]. Какими бы ни были его чувства, он мудро ставил работу на первое место. Двое его первых наставников в Farben были евреями, но обоим пришлось покинуть компанию в 1939 году из-за Нюрнбергского расового закона^[66]. Многие врачи, фармацевты и хозяева фабрик, с которыми Капезиус сотрудничал от имени Farben/Bayer, были евреями. И никто никогда не жаловался на антисемитизм с его стороны.

На самом деле, клиенты-евреи составляли немалую долю прибыли Капезиуса. Его целенаправленность побеждала любое недовольство, которое могли бы вызвать клиенты-евреи. Когда Йозеф Глюк, текстильный мануфактурщик и еврей, пожаловался в франкфуртский штаб Farben, что заказанные красители сильно задерживаются, Капезиус приехал к нему лично. Он разобрался в проблеме и после пристально следил за этой точкой, чтобы точно знать, что Глюк всем доволен. Также Капезиус неоднократно пополнял складские запасы по первой же просьбе одного из главных клиентов, Альберта Эренфельда, еврея, оптового торговца фармацевтическими товарами. Капезиус уделял особое внимание и двум еврейским врачам, доктору Гизеле Бём и доктору Маврикию Бернеру, своевременно сообщая им о новых препаратах Bayer^[67].

Работа на Farben позволяла Капезиусу сохранять дистанцию от войны с евреями на родине. Но весной 1943 года все изменилось: когда стало ясно, что бомбы союзников могут долететь до Румынии, нацисты сделали воинскую повинность обязательной для всех этнических немцев (нем. volksdeutsche, «немецкий народ» — прим. переводчика). Полтора года спустя, работа Капезиуса в Farben/Bayer прервалась.

Капезиус не сильно удивился, когда его призвали на службу 1 августа 1943 года^[68]. За несколько месяцев до этого советская армия изменила ход войны самой кровавой битвой — битвой под Сталинградом, и многие современники были уверены, что приход советской армии в Румынию и восточную Европу был лишь вопросом времени. Карл Хайнц Шулери, одноклассник и сослуживец Капезиуса, вспоминал, что мало кто был рад присоединению к немецкой армии^[69]. Капезиус, однако, оказался в меньшинстве, так как был низкого мнения о румынской армии и считал, что служить Германии напрямую «куда более почетно»^[70].

Фритци была не так довольна. Как и многие жены, она была счастлива, пока муж находился в резерве, как можно дальше от военных действий. Но с призывом в немецкую армию она испугалась, что вскоре его увезут на фронт. Она боялась стать очередной вдовой, которой придется растить дочек восьми, шести и трех лет одной^[71]. Женщина с детьми уехала из Бухареста обратно в Сигишоару, где поселилась у родственников Капезиуса^[72].

Сам Капезиус не боялся оказаться на поле боя. Вместо этого он сосредоточился на доказательстве своей принадлежности к арийцам, изучив родословную вплоть до XVIII века, что позволило ему пройти 6-недельное обучение в Ваффен-СС (боевая группа СС). Он поступил мудро, не упомянув, что Фритци была на половину еврейкой (если следовать нацистской интерпретации религии по крови)^[73].

— Поскольку разбомбили эсэсовское ателье, — позже вспоминал Капезиус, — мы 6 недель ждали, пока наши формы доделают в полицейском ателье. Это были прекрасные 6 недель в гражданской одежде, полные театров и кабаре. А жили мы в отеле «Централь», где был закрытый сад^[74].

Закончив обучение, Капезиус, уже капитан (нем. hauptstrumführer), получил метку СС — небольшую черную татуировку у левой подмышки, которая указывала его тип крови^[75]. После получения формы рекрутов, по словам Капезиуса, «разослали на все четыре стороны»^[76]. Его и дюжину других этнических немцев отправили на Центральную медицинскую станцию СС в Варшаве^[77]. Там он служил аптекарем в двух концлагерях у Берлина и Мюнхена — Захсенхаузене и Дахау. Туда отправляли политических заключенных, но по ходу войны стали завозить все больше и больше евреев. Хотя в обоих лагерях были ужасные условия, заключенных ни в одном не убивали. Неудивительно, что выбрали Капезиуса с его лаврами Bayer, ведь Farben управляла всеми лагерными аптеками.

Капезиус знал, что этнические немцы из Югославии, Болгарии и других центрально — и восточноевропейских стран были, согласно Гиммлеру и главным нацистам, «второсортными немцами».

— Мы чувствовали себя ниже немцев из Рейха, настоящих немцев, — отмечал Роланд Альберт^[78].

Но Капезиус и не предполагал, что это распространенное среди эсэсовской элиты мнение приводило к тому, что этнических немцев отправляли в не самые приятные места, из-за чего многие из них оказывались на посту в концлагерях^[79].

Именно в Дахау врач полковник Энно Лоллинг познакомился с Капезиусом и проникся к нему симпатией. Бывший морфинист, проработавший к тому моменту лагерным врачом уже семь лет, Лоллинг был главой лагерного Департамента медицины и гигиены. Это делало его ответственным за всех эсэсовских врачей во всех концлагерях.

Лоллинг был без ума от жутких, мрачных вещей. Он просил, чтобы из лагеря ему доставляли человеческую кожу с татуировками. Заключенных с татуировками, которые находили достойными, убивали инъекциями фенола в сердце, а их кожу осторожно снимали и сушили, после чего посылали Лоллингу в коробках с пометками «Военные материалы, срочно». Некоторые экземпляры он отправлял в берлинский Институт Кайзера Вильгельма, главный исследовательский центр Третьего рейха в сфере «расовой гигиены», где развивалась евгеника. Но лучшие экземпляры он превращал в жуткие подарки коллегам, например, кошельки и портсигары^[80]. Лоллинг даже приказал врачам-эсэсовцам в Бухенвальде выяснить, как можно уменьшить голову человека: этот вопрос очень его интересовал. Они изучили книги о практиках каннибалов южных морей и центрально-американских индейцев, но разгадку нашли в описаниях техники аборигенов, охотников за головами, овладевших этим искусством в совершенстве. Ради этого эксперимента в Бухенвальде было убито 30 заключенных, и три черепа удалось уменьшить до размера яблока (один из них комендант лагеря использовал в качестве держателя для бумаг)^[81].

В ноябре 1943 году Лоллинг сообщил Капезиусу, что его переводят в Освенцим. Капезиус знал: несмотря на то, что концентрационных лагерей были сотни, Освенцим особенно выделялся огромными размерами и страшной репутацией. Во время службы в Дахау и Захсенхаузене он узнал о нескольких лагерях с мрачной славой, объединенных под названием Освенцим; лагеря находились примерно в 50 км от Кракова. Изначально (с апреля 1940 года) это был захолустный исправительный лагерь. Полуразрушенные бараки на окраине небольшого городка — Освенцима по-польски, Аушвица по-немецки, — превратили в тюрьму. Через год там было уже 10 тыс. заключенных, в основном польские диссиденты^[82]. Именно тогда I. G. Farben решила построить Моновиц всего в 6,4 км к востоку. Поскольку СС собирались обеспечить Farben рабочей силой, потребовалось расширить основной лагерь и утроить количество заключенных — до 35 тыс. и более.

Жуткая репутация лагеря, однако, появилась в результате двух не связанных между собой событий. Вторжение нацистов в СССР в 1941 году прошло довольно успешно. Всего за несколько месяцев немцы захватили в плен почти 1,5 млн советских солдат, а девать их было некуда^[83]. Тогда глава СС Генрих Гиммлер приказал построить новый огромный лагерь в 1,6 км от деревни Бжезинки, которую немцы называли Биркенау. Лагерь находился по другую сторону железной дороги и по плану должен был вмещать до 200 тыс. военнопленных, многих из которых собирались отправить работать на Farben, Krupp, Siemens и другие немецкие компании, громко заявляющие о намерении открыть лагеря и использовать рабский труд заключенных. Но планы, по которым Биркенау должен был лишь содержать военнопленных, быстро поменялись. К январю 1942 года нацисты официально приняли «Окончательное решение» — план по убийству всех евреев в Европе. Это сподвигло их построить новые лагеря смерти в Польше — Треблинку, Майданек, Хелмно и Собибор. Но даже с новыми лагерями убийства плененных евреев происходили недостаточно быстро. Поэтому Биркенау из лагеря смерти перестроили еще и в рабочий с собственными газовыми камерами.

Капезиус знал, что Освенцим, гибрид исправительного, рабочего и лагеря смерти, отличался от других. Именно там эсэсовские врачи и немецкие фармацевтические компании проводили самые массовые и леденящие кровь эксперименты над людьми. Когда Капезиусу сообщили о переводе в Освенцим, главный лагерь, уже в основном административный, фактически называли Аушвицем I, Биркенау — Аушвицем II, а Моновиц — Аушвицем III.

По словам Лоллинга Адольф Кромер, аптекарь Освенцима с 1941 года, срочно нуждался в компетентном помощнике. Кромер присоединился к СС в 1933 году, из-за чего мог похвастаться одним из первых номеров членства. Несмотря на достойную родословную, Кромер не справлялся с огромным объемом задач без посторонней помощи. Лоллинг, однако, не сообщил Капезиусу, что Кромер проигрывал борьбу с депрессией.

Капезиус не хотел работать в месте, которое эсэсовский врач Хайнц Тило назвал «anus mundi» («анусом мира»)^[84]. Он пытался переубедить Лоллинга и попросил о помощи знакомого из Дахау, капитана доктора Германа Йозефа Беккера. Беккер руководил отделом авиационной медицины СС, в чью зону ответственности входили жестокие эксперименты с высоким и низким давлением, проводимые на заключенных с целью разработать лучшее летное оборудование для немецкой армии. Также Беккер был уважаемым членом партии нацистов и имел влияние в Берлине. Капезиус сказал, что предпочел бы остаться в Дахау, ему «тут нравится», особенно потому, что «у лагеря хорошее управление»^[85]. Но Беккер ничем не мог помочь^[86].

Капезиус приехал в Освенцим в декабре, буквально с первым снегом. Дахау и Заксенхаузен, возможно, открыли глаза Капезиусу, но крещение огнем ему еще только предстояло.