Начистоту. Пародии и подражания

Я не умею на бумаге врать.

Хоть говорят, родимая всё стерпит,

Но всё-таки, зачем её марать,

В душевный крЕдит превращая дебет!

Я не умею на бумаге врать!

Ни в книге, ни в журнале, ни в газете —

Нигде брехни не стану размещать…

Затем и публикуюсь в Интернете.

Я полупрозрачна, тонка, длиннонога,

Изящна как лучик небесного света.

Я в лужах ещё отражаюсь немного,

А в зеркале вот…

Что попишешь: диета!

Ко всяким женским именам,

Которых очень много,

Всего милее вспомнить нам

«Подсолнухи» Ван Гога.

Коль сменю «з» на «с»

пред согласной глухой,

То от этого мигом я стану другой!

Говоришь,

что писать надо грамотно здесь?

Мне на это — (что?)

Я — такая как есть.

От чувств больших зарплату я пропью,

Пропью её под самый женский праздник.

А в твой бокал большой любви налью, —

И что ты скажешь? Я ли не проказник?

Спроси хоть всех ты наших мужиков —

Расскажут, как тебя я обожаю.

Да что там говорить!

Я и стихов

Тебе своих почти что не читаю.

Давным-давно,

когда мальчишкой был сопливым,

И звали все во двор меня в футбол играть,

Сидел я у мольберта. Мерил косо-криво

И красками шедевр старался написать.

Сыграли без меня в футбол мои мальчишки.

Им без меня вручили приз «КожАный мяч».

Читали без меня про флибустьеров книжки.

А у меня шедевр не ладился — хоть плачь.

Прошло сто лет —

а всё в шедевре косо-криво,

И шансов не осталось это изменить.

И лысина блестит на месте буйной гривы…

Осталось лишь любви себя мне посвятить.

Ты живёшь в переулке Хромого Козла,

И по грязи к тебе кто б идти захотел!

Вот уж если б ты за океаном жила, —

Я не птицей.

Я б мухой к тебе прилетел.

Он меня укорял, говоря:

«Почему, чёрт возьми,

Любишь ты ноту «ля»?

Всё «ля-ля» да «ля-ля» мне в ответ!

С колько лет уж прошу:

хоть разок мне сыграй ноту «ми!»»

Отвечала ему:

Что угодно, но ноту «ми» —

Нет!

С милым прошлое лето

Мы грешили вдвоём.

Так понравилось это,

Что решили потом

Повторить это дело

В плане будущих лет.

И вот я прилетела,

А тебя что-то нет.

Прилетела стрелою

SMS-ка твоя:

«Я душою с тобою,

Но дороже семья.

За делами своими

Сотни раз невзначай

Повторял твоё имя —

И попался…

Прощай!»

Мои дороги, в общем, не легки.

И даже не легки они «вообщем».

Всю ночь пишу.

А утром — до строки —

На пару всё со Славой рвём и топчем.

— Ну, как стихи? — я Славе говорю.

Ведь я — Гуру? Непризнанный учитель?

Он отвечает радостным «Хрю-хрю!» —

Мой дорогой, единственный ценитель.

И снова над стихами я корплю,

И слёзы грусти капают в бутылку…

А утром тот, которого люблю,

Опять получит новую подстилку.

Я пришпорил багровое облако,

И заржало оно подо мной.

Все мучения взрослые по боку!

Я на облаке еду домой.

Приподнимет селяночка голову,

Рукавом свои очи протрёт:

— Ой, девчата! Смотрите, как здорово!

К нам мужчина на облаке прёт!

А девчата:

— Так то же из города

К нам на облаке правит Богдан!

Коль не вышел он в городе мордой,

Значит, будет у нас Селифан.

Муку я смешивал с яйцом.

Морозил для порядка.

Залил сгущённым молоком.

Попробовал…

Не сладко.

Добавил греческий орех.

Проделал пассы.

Дунул.

Опять не сладко как на грех!

В окно с досады плюнул.

А там соседи — мужики

Клубятся у пивнушки.

Эх, к ним бы щас!

Да не с руки:

Вот, слово дал подружке,

Что рюмкам нынче я найду

Другое примененье…

Сказать такую ерунду!

Теперь дай Бог терпенья.

Наполнил тестом кое-как

Все рюмки без остатка.

Глядь! — тайничок.

А в нём —

Коньяк!!!

И сразу стало сладко.

«На холмах Грузии лежит ночная мгла».

Как строки Пушкина полны и величавы!

Ещё лоза на землю тёплую легла —

Та, что пришла сюда из песен Окуджавы.

«Грузин» —

И строки Маяковского встают,

Иль голос слышится Сосо, по крайней мере.

Да и Асеев тоже к месту был бы тут.

Но только Николай,

А вовсе не Валерий.

В робе рабского раба,

Где купец кутёж кутил

И голилась голытьба,

Царь царей царём царил.

Танец танцевал танцор.

Свой диез, бекар, бемоль

Дирижёрил дирижёр.

Голышом плясала голь.

Шутки шут шутя шутил.

СтоловАясь у стола,

Гласом гласности гласил.

Гласность гласною была.

Сало с салом ел вассал.

С полькой полечку поляк

Переплясами плясал…

Всё писатель описал

Писаниною…

— Голяк!

Я так сегодня и не понял:

За что тебя я полюбил?

Скакали мысли словно кони.

Секунда — их и след простыл.

Они несутся как пегасы

В бездонных чёрных небесах.

А я опять теряю массу

В твоих безудержных губах.

Весь выпиваемый тобою,

Я как ребёнок становлюсь —

И тут дарю тебе такое!..

О чём и сам сказать боюсь.

Задышат огненно вулканы,

В ночи завоют соловьи.

Я разбужу в тебе фонтаны…

Лишь дай мне срок заткнуть свои.

Как хороши в России вечера!

И как нам было весело вчера!

А нынче встал — за окнами жара.

А может, снег.

Не разобрать с утра.

Я буду любить тебя вечно.

Не скрою: самой даже странно.

Но буду любить тебя вечно,

Как будто Каренина Анна.

Мне даже плевать — ну, конечно! —

Ты здесь иль у девки Маришки.

Я буду любить тебя вечно! —

Вот чтоб мне ни дна ни покрышки.

Солёное бывает тоже сладким —

Любой вам скажет повар из кафе.

И у козы — тигриные повадки,

И трезвенник, который «подшофе»

Бывает новым, что совсем не ново.

Вообще: чего на свете только нет!..

Но вот Екатерина Горбунова

Всегда и неизменно —

Не поэт.

Из ямбов я спеку пирог.

Его катренами украшу.

И амфибрахиевый бок

Подам с анапестовой кашей

Бутылки, выстроившись в ряд,

Хранят экспромты и бурлески.

Аллегорический салат

Стоит во всём хорейном блеске.

Друзей проверенных созвал

Моё отведать угощенье.

«Всё сам! Никто не помогал!» —

Сказал без ложного смущенья.

«Прошу скорее за столы!

Салат, хорейчику попробуй…»

А мне в ответ они, козлы:

— Сам сочинял?

Вот, сам и лопай.

На чужих наплевать мне людей,

Ведь тобой увлечён я без меры.

И во мне рядом с ножкой твоей

Возродилось подобие веры.

Если есть что сказать, говори.

И не думай, что скажет невежда.

От твоих тёплых слов изнутри

Что-то лезет, как будто надежда.

Осчастливь Божье семя едой!

Дай вареничков с маслом коровьим. —

И тогда между мной и тобой

Что-то будет навроде любови.

Кто б спорил, что главные люди — поэты.

Драчливы, нахальны,

Скромны и тихи, —

Но все (в основном) они знают:

Сонеты —

Вообще говоря, это тоже стихи.

Передо мною на столе

Стояло вкусное желе.

Оно на блюдечке дрожало.

А я сидела, горевала,

Что, если есть начну его, —

В момент не станет ничего.

А тут сестрёнка подбежала

И моментально всё сжевала.

Как жаль!.. А я пошла в кино.

И всё жалела, что оно

Вот-вот закончится, и к маме

Придётся топать… За слезами

Так и не видела, о чём

Рассказывалось в фильме том.

Потом пришла моя пора,

И я увидела Петра.

Влюбились крепко мы друг в друга.

Так было страшно, что подруга

Его, парнишку, отобьёт!

Он погулять меня зовёт —

Я не иду: сижу, жалею…

Махнул рукой — и по аллее

С соседской Катькой убежал.

Как жаль!.. Жениться обещал,

А вот теперь забыл про это…

Сижу, смотрю. Уходит лето.

Никто не видит, что оно

Уже кончается давно.

Бегут на пляж дурные девки

И собираются на спевки.

А я сижу, уткнувшись в шаль.

Горюю:

Кончится!

Как жаль!..

Сияние в висках,

Моргание в затылке.

Чесночный аромат.

Ковёрная страда.

На многих языках

У джина из бутылки

Пустеет банкомат

И нарастает страх.

Иду по черепкам.

Луна под лавкой лает.

Загнулся над трубой

Объемлющий миазм.

И чую: из меня

Зловеще выползает

Чего-то — не пойму! —

То ль шиза, то ль маразм.

Готовим для любимого прикол:

Его мы одиночеством стращаем.

А между тем процесс уже пошёл,

Но мы его совсем не замечаем.

Пока мы так готовили его,

Совсем контроль утратив над процессом,

Подружка —

Чудо! —

Милого того

Женила на себе.

С её-то весом!

Одинокий, пустой,

но восторженный вечер

Переломною нитью в девичьей судьбе.

Сладко плещутся в чашке

последние встречи

И бурлит в унитазе печаль по тебе.

Помню губы твои

вкуса горького перца,

Руки вкуса чего-то — не знаю сама.

Нам чуть-чуть не хватило:

тебе грамма сердца,

Ну, а мне как всегда — пяти капель ума.

Мне себя бы разбавить тобою — и ладно.

Не была б такой горькой планида моя.

Где ж ты бродишь сейчас,

мой дружок ненаглядный?

По тебе мы истикались — время и я.

Такую дуру поищи!

Упрёка слов не говорила

И тридцать лет тебе борщи,

Как Дунька барская, варила.

Сдувала каждый волосок,

Чтоб ты прилично одевался.

А ты ж за тридцать лет цветок

Мне подарить не догадался!

И так, быстрее летних снов,

Года курьерские летели:

Держал меня ты без цветов,

Тебя я — в пику! — без постели.

И вдруг! — Ты ландышей букет

Сегодня даришь, на ночь глядя…

Но нам с тобой уж столько лет,

Что вряд ли что-нибудь мы сладим.

Меня чуть в краску не вогнал

Один мальчишка смелый:

Свою любовь мне показал!..

Но я не разглядела.

Я шла, через лужи шагая.

Вдруг в «тачке» какой-то козёл

Обрызгал меня, невзирая,

Дал газ и за угол ушёл.

Но я номерок записала

И, лишнего не говоря,

Его в тот же день отыскала.

Разбила стекло, несмотря.

Но он это дело увидел

И, выбежав в дверь, идиот,

Меня очень сильно обидел:

Побил независимо от.

И после той прОклятой встречи

С задирою и подлецом

По городу я каждый вечер

Гуляю с безликим лицом.

Ночь придёт. Стемнеет, в смысле.

Завалюсь я на кровать.

Непричёсанные мысли

Станут вновь одолевать.

Есть хорошая мыслишка:

Почему, вот, одному

Всё даётся с верхом, с лишком,

А другому?..

Не пойму.

Коль министром я б служила, —

Всё на свете бы взяла,

Положила, разделила —

И народу раздала.

Чашки, стулья, вилки, шмотки.

Кур, баранов и быков.

Трактора, машины, лодки…

И, конечно, мужиков.

Сколько ж каждой-то придётся?

Ну-ка? Надо подсчитать…

Тьфу!

Сосед…

Всё не уймётся!

До утра скрипит кровать.

Я, словно кит, плыву среди планктона,

Утюжа волны гладким животом.

Качаюсь наподобие понтона

И всё в себя тяну огромным ртом.

В меня летят бифштексы, кукуруза,

Говядина, свинина, колбаса…

Дрожит в глазах у мамы, как медуза,

Огромная горючая слеза.

Она кричит:

— Остановись, Марина!

Ах, дочка. Разве можно столько жрать!

Давай скорей уйдём из магазина.

Подумай:

Ведь тебе ж ещё рожать.

Небо серое мается в коме

За слепым сеновальным оконцем.

Я, усталый, лежу на соломе,

Освещённый чахоточным солнцем.

Следом тучка — с гангреною вроде —

С почерневшим плывёт эпителием…

Сколько хворей у них там, в природе!

Но лишь я один маюсь похмельем.

Мы на перине ёрзаем с тобой,

Изображая знойных и любимых.

Вдруг поплыла перина…

— Эй, постой!

Куда ж ты?

— Да от мыслей ваших мнимых.

Весь мир от нашей нежности плывёт.

В тот мир широкий распахну-ка дверь я!

Летит…

Летит перина-самолёт,

По всей земле распространяя перья.

За стайкою летающих коров

Вилась прикольно мишуры соломка…

Потом был день.

Трещание голов.

Депрессия.

Раскаяние…

— Ломка.

Зима уходит, ночь уходит. Боже мой!

За ними ты, как баба снежная,

уходишь.

Не надо было мне любить тебя зимой,

На замороженной,

безлиственной природе.

Где мы лежали,

там зимой расцвёл ковыль.

Его попробовал сегодня мой каурый.

Но: «Замок солнц

переполняет боли гниль!» —

Сказала ты.

И показалась полной дурой.

Над этой фразой долго голову ломал.

Уж кончилась зима.

Весна.

Настало лето. —

Я ж всё гадаю…

Не иначе: подсказал

Её тебе на ушко Пётр Семилетов.

Легко ль быть женщиной на свете?

Пикантною как алыча

И экзотичной как спагетти,

И острой, словно морковча.

Легко ли женщиной родиться?

Быть сочной, словно кресс-салат

И осыпать себя корицей,

И ждать, когда тебя съедят.

Легко ли быть женой-подругой?

Всегда, как персик, молодой,

Загадочной как рыба фугу

И как яичница простой.

А быть любовницей? Такою,

Чтоб обжигать как шоколад,

Тогда как дома стынут трое

Набитых, с хреном, поросят.

Послать к чертям, что в этом мире

Все от меня мужчины ждут,

И стать картошкою в мундире —

И всё. И лопай, что дают.

Нарушив сон и безмятежность,

В меня вселился паразит.

Но оказалось: это нежность

В душе сифонит и сквозит.

— Что делать с ней, такой щелястой?

Сквозняк убрать,

Вернуть покой?..

Ответил дел душевных мастер:

— Ты поддувало, брат, закрой.

За N грядущих лет до своего погоста

Какой-то необычный написал я стих.

Сначала думал: «Хрень!»

А оказалось: просто

Как раз сегодня утром

вечность я постиг.

Щедрот от неба я уже не ожидаю,

Ведь у него других —

Не перечислить! —

Ртов.

К вам кто-то уж писал,

Пётр Яквлич Чаадаев?

Теперь вот дождались:

Сам пишет Хомутов.

Что вам сказать?

В стране, где бал медведи правят,

Умалишённым быть хотелось бы и мне.

Вот на обходе врач признал

(коль не лукавит),

Что, наконец, сегодня удалось вполне.

Поэтому пишу, презрев лихие беды.

И не слезится глаз, и не дрожит рука.

Я нынче одержал блестящую победу:

Над генами.

А ведь —

Не гены дурака!

Прощайте же, коллега.

Тут я попадаюсь

В объятья медсестёр

с глазами диких серн.

Да ждут ещё дела:

К примеру, собираюсь

Давно уж написать

к Анне Петровне Керн.

Три косынки разные

У плетня зарделися.

Три девчонки красные

Нынче засиделися.

На лиловом небушке

Уж блистают звёздочки.

На скамейке девушки

Намывают косточки.

Брать соседок начали —

Подкатило времечко.

Девочки судачили,

Поедая семечки.

У соседок в армию

Покатили детушки…

У плетня угарные

Лепят сплетни девушки.

У соседок детушки

С молодыми жёнами…

Уминают девушки

Семечки калёные.

У детишек детвора

Подрастает первая…

Ой, девчата! Уж пора.

Мама ждёт, наверное.

На горку шла. Иль шёл я на горУ?

Сама себе родной? Или родная?

Всему — даже библейскому перу —

Я цену знал. Иль знала?..

В общем — знаю.

По мне с ума сходили мужики,

А я всё к славе шла через ухабы.

А вот теперь — гляжу из-под руки —

За мной уже ухлёстывают бабы.

Чего это они за мной бегут?

Разводят Шуры-муры, трали-вали?

Подмигивают, блин. С собой зовут…

— На сувениры лучше бы порвали

Как все от совершенства далеки!

О, сколько расплодилось графоманов!

Мы с Пушкиным рыдаем от тоски

Над виршами бездарных шарлатанов.

Сидели за бутылками «Аи»,

Сей рукописный хлам перебирая…

Сказал он, в руки взяв стихи мои:

— Ты помолчи.

Я за двоих срыдаю.

Окно открыл (открыла?) покричать:

— Я Гуру-ру-у-у!..

Непризнанный учи-те-е-ель!..

Вот так.

Вы у меня теперь поспите!..

А то — гляди! — не хочут замечать.

Я к вам ещё залезу на чердак

И поору как птица на болоте.

Вы у меня сегодня, блин, заснёте!.. —

В обнимку с валидолом, кое как.

Совершить я решил ход конём.

Это было, друзья, ещё в детстве.

Надавали по жопе ремнём

Безо всяких судов там и следствий.

Тяжко в армии чистить сортир.

Ход конём — и в далёкие дали…

Но назвали меня «дезертир»

И по жопе опять надавали.

Вот «губа». Конвоир. Всё при нём.

Говорит мне, щелкая орешки:

«Если был бы ты, братец, конём, —

Не писал бы от имени пешки.»

Я выпил две бутылки водки.

На тротуаре стелькой лёг…

Очнулся:

Юные красотки.

Постель.

Халаты.

Потолок.

Вокруг как будто клочья ваты.

И как-то потолок глубок.

А на сестричке — не халат,

Не!..

То крылья…

Ах ты, ангелок!

Кричать хочу, но силы нету.

О, Боже, Боже! Дай коня!..

На ту засратую планету,

Молю Тебя,

Верни меня!

Счастье в жизни должен каждый искать,

А не дома на диване лежать.

Вот меня возьми. Я съездила в Крым —

И приехала со счастьем своим.

И теперь мы с моим счастьем вдвоём

Очень даже симпатично живём.

В осень, зиму и весну — на завод,

Летом — к маме на село, в огород.

Говорит он мне, тоскою томим:

Хоть разочек, мол, смотаемся в Крым?

Я молчу. Мне с милым в Крым — не резон:

Там таких, как я, охотниц, —

Вагон.

Из зимнего зябкого сонного плена

Спешу я до Третьего Рима добраться.

И, где отражается в лужах Елена,

Гляжу и гляжу —

Не могу оторваться.

Любви никто не изменяет,

Своей дорогой все идут.

Образованье получают,

Срывают банк. В Большом поют.

Карьеру делают. Играют.

Автомобили продают.

Дома в подарок принимают

И жизнь беспечную ведут.

В шампанском девушек купают

И шьют из соболя манто…

Любви никто не изменяет.

Её меняют —

Кто на что.

В марте снег всегда хворает.

Он имеет бледный вид.

От весны его ломает:

Всё болит.

Он инвалид.

Распустил, бедняга, нюни!

Допекло его тепло.

Испражненья, сопли, слюни —

Всё ручьями потекло.

И уж нету избавленья!

Аккуратно каждый год

В этих снежных выделеньях

Тонет бедный наш народ.

Я ключи тебе дал с лёгким сердцем.

Заводи же меня, заводи!

Но тебе, ты сказала, «до дверцы».

Значит, наша любовь позади?

Значит, всё? Переполнилась чашка?

И не будет уже огня?

Но по коже бежит мурашка,

Как собака, кусая меня.

Неудачная нынче охота!

Вновь придётся чинить ружьё…

И склонилось в промежности что-то.

И повисло там…

Ё моё!

Ломала голову над тайной

Моя несчастная семья:

Мол, разве можно, чтоб случайно,

Нежданно появилась я?

Но время шло — и понемногу

Родитель каждый мой узнал,

Что это всё — проделки Бога:

Он их за что-то наказал.

Я натворил стихов вагон. И тем горжусь.

Мой стих —

он как духи среди вселенской вони.

А к критике всегда нормально отношусь.

Чего?

Критиковать?

Мои?!..

— Ты что, не понял?!..

Противный будильник звонит чуть свет.

А сдам-ка его, паршивца, в утиль!

Ведь через пять миллиардов лет

Здесь будет межзвёздная пыль.

Воды в кране нет, подгорел омлет.

Попробуй, сумей тут, руки намыль!

Плевать! Через пять миллиардов лет

Здесь будет межзвёздная пыль.

А там агрегат износился на нет,

И новый реально грозит ЧернобЫль…

Да ведь через пять миллиардов лет

Здесь будет межзвёздная пыль!

Мы словно сорвали счастливый билет.

И можно душой, наконец, отдохнуть:

Ведь всего через пять миллиардов лет…

Но… Их — то, ведь, надо ещё протянуть.

Я всю ночь листала слайды,

И наутро — вот досада! —

Проспала. И милый с Лаймой

Без меня ушёл в Карпаты.

Я надулась пива с лаймом —

Вот доступная услада! —

И заснула. И в награду

Мне опять приснились слайды.

Будто я в китайских сланцах

В доме отдыха на танцах,

А на танцах два британца

И четырнадцать засранцев.

Раз — и эти два британца

Превратились в итальянцев,

А четырнадцать засранцев

Так и ходят все в засранцах…

Я проснулась.

Нет ни сланцев,

Ни любимого, ни Лаймы.

Лишь немного пива с лаймом…

Не листайте, девки, слайды!

Шла домой от Лёвочки

В тёмной тишине…

Вдруг фонарь в поддёвочке

Улыбнулся мне.

Шагу я прибавила —

Он идёт за мной.

Душу в пятки вставило:

Ужас-то какой!

Хоть я девкой верною

И привыкла быть,

Но судьба, наверное,

Лёвке изменить.

Стала я, усталая,

Стягивать пальто.

Думаю: «Пропала я,

Дура, ни за что.»

Повернула голову

Глянуть на него…

Вижу — площадь голая.

Нету никого.

Вьётся снег верёвочкой.

Светит магазин…

Видно, хватит с Лёвочкой

Нюхать кокаин.

Боже мой!

Как исписан сортир!

И поставить-то некуда ногу.

Надоел этот пакостный мир…

Поспешу на свидание к Богу.

Посижу-погощу у Него

За бокалом святого нектара.

О земле, полной чёрт-те чего,

Погорюем-поплачем на пару.

Я скажу Ему: «Что же Ты, Бог,

Всё никак не наладишь погоду?»

Он ответит: «Да кабы Я мог,

Я бы пить не позволил народу.»

Я Ему: «Как же Ты допустил,

Что позёмка из химреактива?»

«Это дело», — Он мне возразил, —

«Только вашего, брат, коллектива».

Так сидели мы с Богом вдвоём.

Я замучился с Ним препираться

И, скомандовав бодро: «Подъём!» —

Начал вновь в этот мир собираться.

Мол, пора уж и совесть найти.

Мол, пока. Мол, спасибо за ужин…

Но ответил Он властно:

— Сиди!

Погости.

На фига ты там нужен!

Как прекрасен день веснявый!

Было всё вечор² луняво.

А сегодня — глянь окняво!

Солнце светится лучаво

И капель звенит капляво.

Ветерок в лицо вертлявый.

Девы бегают куклявы.

Следом рожи похмелявы

Рыщут в поисках халявы.

В парке школьники соплявы

Пишут девушкам малявы³…

Я смотрел — и умиляво

Написал стишок конявый⁴.

Оба с тобой мы такие серьёзные,

Но непременно

Долгая сдержанность в ночи морозные

Вспенится пеной.

Чувства мятежно стрижами рассыплются,

Нежности — павой.

Страсть, набухая, покатится, вздыбится

Огненной лавой.

Треск и пожар неземного соития

Занял просторы…

Грохот шагов по всему общежитию,

По коридорам.

Чувства огромные, страсти кипучие

Промежду нами.

Мы всё ласкали друг друга и мучили

Между шагами.

Выбита дверь пацанами серьёзными,

Даже крутыми.

Комната полнится криками грозными:

— Как твоё имя?!

Миг — и по лестнице в гулкой передней

Лихо спускают…

Первое редко бывает последним.

Но уж бывает!

Я сижу на корточках

на зелёном коврике.

Прячут меня яблони от ненужных глаз.

Хоть зимой, хоть летом ведь

плохо с туалетами,

Но зато — спасибочки! —

рощи есть у нас.

И сижу задумчиво на зелёном коврике,

Вплоть до облегчения радостной поры.

И порхают около бабочки-мажорихи.

Если б только бабочки! Ведь и комары.

Но сижу стоически на зелёном коврике.

И в награду —

вот он, мой долгожданный час!

Встал — и прочь комарики.

Встал — и прочь мажорихи.

И вздохнулось радостно. И заржал Пегас.

Я сказал, что к тебе не приду,

Господин твой, мол, завтра слиняет.

«А во вторррник?» — спросил какаду.

Он одно только слово и знает.

Я боялся расстроить тебя,

Ждал упрёков, пощёчины, плача,

Что, мол, все вы вот так, не любя…

Вышло ж всё совершенно иначе.

Ты покинула мигом постель,

Указав мне на дверь без опаски,

А твой рыжий кобель — спаниель

Спрятал в зеркале хитрые глазки.

Пусть стужа майская, дурея,

Пытается меня побить.

Вот хрен ей! Я дрожать умею,

Писать стихи и водку пить.

Секундно солнышко проглянет:

Мол, что там Конев написал?

А Конев нынче хулиганит

И на погоду он — (что?)

Он водку пьёт. Тепло мяучит

И тихо внутрь него идёт.

А по углам вампиры глючат

И черти водят хоровод.

— Ты кто? Здоров, коли не шутишь.

Налить умеешь, так налей.

Ах, ангел! Ну, не обессудь уж:

С чертями всё-таки теплей.