Раскинув руки и закрыв глаза

У меня осталось только два важных дела. Одно из них — это письмо, а за другое я не волнуюсь.

Ровно пять широких размашистых шагов от узкой кровати до двери, вдоль скошенной стены, которую высокий седой человек едва не задевал головой.

Ровно пять шагов обратно, мимо единственного в комнате мансардного окна в скошенной стене. В тесном черном квадрате полыхает звезда.

Когда-то он мечтал именно о таком окне — с видом на миллион.

Я слишком стар, чтобы играть в человеческие игры.

Предстоящая вечность волнует меня больше нескольких месяцев или лет в этой комнате.

Я уже никогда не пробегу босиком по траве, не поцелую девушку, не обниму отца. Счастье моего возраста в захватывающей дыхание легкости. Больше не нужно ничего нести, даже сожалений.

Но что-то еще держит меня здесь.

Небольшое окно с кусочком неба. Звезды в телескопе. Люди в сердце. Ты.

Звездочет положил карандаш и распрямил сутулую спину.

Пятно настольной лампы выхватывает из ночной комнаты несколько исписанных быстрым почерком листов бумаги.

Ты видишь во мне желчного, вечно недовольного старика. Надо признать, что годы вряд ли сделают меня лучше. Но ты знаешь, чего бы я хотел больше всего. Вернуться лет на тридцать назад, хотя бы ненадолго. Подкинуть тебя вверх, не думая про больную спину, увидеть, как ты летишь, смеясь и раскинув ладошки, прижать к себе и слышать, как бьется маленькое сердце. Отвечать на твои вопросы, такие наивные и такие важные. Делиться секретами и, едва сдерживая смех, переглядываться, когда мама спросит, куда делась шоколадка. Играть в футбол и чуть-чуть поддаться, так, чтобы ты не заметил и прыгал от радости. Прочитать вместе книгу. Держать тебя за руку.

Я бы отдал все звезды на свете за один пропитанный нафталином день.

Если и было в городе что-то похуже трехэтажного дома, угрюмым фасадом нависающего над центральной площадью, то немногое.

Немало интересного можно было найти, проходя по его длинным коридорам.

Крошечные комнаты без мебели с ледяным цементным полом и похожими на узкие бойницы окошками под потолком.

Просторные помещения, стены и пол которых отделаны гладкой плиткой светлых тонов, очень практичной — пятна крови на ней не только хорошо заметны, но легко смываются по утрам.

Ходили слухи про глухие комнаты подземного несуществующего этажа, но тут уже и сами сотрудники тайной полиции переходили на шепот и оглядывались по сторонам.

И все же хуже этого кабинета в углу верхнего третьего этажа не было ничего.

Невысокий и очень плотный человек в строгом пиджаке поспешил навстречу звездочету.

— Спасибо, что не хотели, а пришли. Я бы тоже не хотел, но — садитесь.

Начальник тайной полиции указал рукой на стул для гостей, стоящий перед лакированным дубовым столом, а сам откинулся назад в широком хозяйском кресле спиной к окну.

— Как ваши звезды, в практическом смысле? — полицейский провел ладонями по начинающим седеть вискам, сцепил пальцы на затылке и улыбнулся улыбкой, которой пугают детей.

— Шучу, не обижайтесь.

Он знает, что любая, самая глупая шутка вызовет заискивающий смех, которым будут давиться потные с дрожащими губами посетители, чтобы понравиться всемогущему хозяину кабинета.

Вот только не сегодня.

Не дождавшись ни слова от вошедшего, полицейский подался вперед и облокотился ладонями на стол, а использованную улыбку стер.

— Вы умный человек, я тоже занят. Перейдем сразу к делу.

Каждая фраза была похожа на небольшой гвоздь, загоняемый опытным мастером одним коротким ударом.

Звездочет почувствовал, как будто через стол к нему пытается пробраться гигантский, с мохнатыми лапами паук.

— Два вопроса, оба пустяки. Первый — ваша колонка в газете. Много лет получал эстетическое удовольствие: эмоции, слог, стиль. Но! — полицейский поставил на стол локти и поднял вверх два указательных пальца, словно пытаясь измерить ими примерное расстояние между глаз. — Мы не можем работать без правил. Принимаете правила — пишите дальше. Я фактами оперирую, не угрозами, — он развел руками, как бы извиняясь за обстоятельства. — Принимаете?