Девочка, ты где? НЕдетские рассказы – 2. Стихи

Всё началось с того, что прибежал Антон.

Вернее, нет — началось всё с того, что кто-то позвонил в дверь Катиной квартиры: громко, настойчиво. Свои обычно так не звонят.

Звонок разрезал тишину и повис в ней вопросительно.

И затем, почти сразу же, не дав опомниться, затрезвонил вновь — заполошно. Что-то случилось!

Бросились открывать. И Катя, и папа, и Таня с мамой — все они в один вмиг очутились в прихожей.

Папа открыл…

На пороге стоял он, Антон, Антоша — их сосед, мальчик крупный и плотный… упитанный… Нет, пожалуй, всё-таки полный… или даже толстый… в этом своём чёрном, как его Катя называла, «тулупе», застёгнутом на все пуговицы и туго перетянутом поясом. С коричневым цигейковым воротником.

Антон — очень правильный, очень основательный мальчик — во всём.

Это видно хотя бы по тому уже, как он с улицы пришёл, а точнее, прибежал — не расхристанный, как другие ребята иной раз прибегают. По тому, как туго, почти до самых бровей, натянул он на голову шапку-ушанку: не как-нибудь, не набекрень, не «сикось-накось», и не в руках он её держит, в конце концов! Шапка сидит на голове ровно и плотно — так, как надо. И шарф повязан правильно: под самое горло, чтобы воротник поднялся к щекам и немного прикрыл их, а концы шарфа — на спину, как мальчикам и полагается. Даже по тому, как уверенно сидят на нём толстые зимние штаны и добротные чёрные валенки — по всему этому, во всём этом — виден будущий такой… хозяин — домовитый, обстоятельный человек.

Только вот что-то уж больно он весь… вывалян в снегу — на Антона это непохоже… С чего это он вдруг так вывалялся? И даже не отряхнулся, так спешил. Бежал… — вон как раскраснелся, запыхался.

И, только-только дверь открыли ему, — хватая ртом воздух и всхлипывая:

— Дядя Лёша! Там — Хомс!! Нашёлся!! Хомс вернулся!!!

И тёмные Антошины глаза блестят, умоляюще смотрят на дядю Лёшу, а по пухлым красным щекам катятся из них крупные слёзы. Прямо за цигейковый воротник.

— ХОМС?! Где?!..

Оказывается — на улице, у подъезда, кто-то из ребят сейчас держит его, чтобы не убежал, а Антон — скорей к Кулешовым… А Кулешовых — нет дома! — никто не открывает и…

— Можно, дядя Лёша?! Можно Хомс у вас побудет?!.. пока они не вернутся… А то вдруг опять убежит…

— Папа! Хомс!! Хомс!!

Это Катя — дёргает, теребит папу за рукав клетчатой рубашки и аж подпрыгивает от возбуждения.

— Папа!! Хомс нашёлся!! Пойдём!! Ты приведёшь? Мы пустим? Пустим?.. Ура-а-а!!

Ну и ну! Теперь понятно, почему Антоша весь в снегу — это же он Хомса ловил! Бегает, мечется по двору собака без призора — непорядок. Надо поймать и отвести домой. А если не домой, то хотя бы к соседям.

Подумать только! Хомс — нашёлся!! И Катя кидается в пляс по коридору.

Сейчас! Сейчас-сейчас! Сейчас его приведут!!

И она с ним — поиграет пока! Пока они будут ждать!

Вот здорово!! Как же хорошо!!

Хотя Хомс — вообще-то, не её собака, а Сонина.

Своей у Кати нет и, наверное, так никогда и не будет. Им с Таней нравятся ирландские сеттеры, и они уже раз сто просили папу с мамой купить им щенка… подарить на Новый год или на чей-нибудь день рожденья.

Но папа говорит, что сеттеры — охотничьи собаки, что им обязательно надо охотиться, что они обязательно должны бегать…

А мама… а мама говорит, что это… как ещё один член семьи — «ещё один ребёнок в доме».

В общем, собаку им не купят, можно не надеяться.

Правда, Катя иногда всё-таки надеется… потом перестаёт… а потом снова начинает… Увидит на улице сеттера и говорит папе или маме: «Правда, красивый?» — просто так говорит. И смотрит на реакцию: как?.. например, улыбнулась мама?.. или не улыбнулась?.. или нахмурилась?.. или даже не посмотрела в ту сторону?.. ей всё равно?.. Ей всё равно. И что теперь делать? Что делать: ещё раз спросить?.. или не надо?.. Наверное, не надо. А то отмахнётся, а то ещё скажет: «Не приставай». Лучше, наверное, молчать тогда?.. И молча смотреть… как он идёт: такой рыжий, такой осенний… такой охотничий!!

Катя так и видит, как он — её сеттер — лёгкий, огненно-шёлковый — шерсть на нём струится, играет, переливается вся… — бежит по осеннему полю, по блёклой сухой и колкой стерне… это такая солома… на фоне золотого… и жёлтого… и красного леса… и кое-где ещё зелёного… и рыжего. Но ни в какое сравнение этот лесной рыжий не идёт с сеттеровым! У сеттера шерсть цвета… густого, как… как варёная сгущёнка и… расплавленный шоколад вместе взятые! Только ещё лучше. Вот.

Они даже имя ему с Таней выбрали — Дин. В честь их любимого певца.

Только толку от этого…

А как хорошо было бы звать его: «Дин! Дин! Ко мне!..» А когда подбежит и, улыбаясь по-собачьи, встанет за задние лапы, а передние положит тебе на плечи — не ругать за то, что всю одежду тебе перепачкал и всю тебя обслюнявил, а сказать: «Молоде-е-ец! Молоде-е-ец, хорошая ты моя собака!» И не отпихнуть, а потрепать по ушам, по спине, по лапам, по шёлковым поджарым бокам… И пусть себе дальше слюнявит и дальше пачкает.

А Сонин Хомс — не ирландский сеттер. Он, совсем даже наоборот, — эрдельтерьер. Сейчас почему-то почти у всех эрдельтерьеры. Выйдешь на улицу — что ни собака, то эрдель. И хоть Кате эрдели эти не очень нравятся… даже совсем не нравятся… ну что ж… уж какой есть. Зато хоть погладить можно его! Правда, шерсть у эрделей не такого красивого, как у сеттеров, цвета… и даже не цвета, а цветов — двух: чёрного и жёлтого — не самое лучшее сочетание… И уж точно не такая длинная и не такая шелковистая, а напротив, короткая и жёсткая… И вообще, этому Хомсу на Катю глубоко наплевать… гладит она его по спине или не гладит… он ведь не её собака, а она — не его хозяйка…

И на самом-то деле зовут его не Хомс, а конечно же, Холмс. Это не опечатка, просто «Хомс» — удобнее выговаривать — и детям, и взрослым.

И даже, если уж на то пошло, то и не Холмс он, а Шерлок. Но «Шерлок» — тоже оказалось неудобно как-то. Не прижилась кличка. Сонины родители захотели было звать его просто «Шер», но так же точно захотели звать свою собаку и другие хозяева — в этом же самом доме, в этом же самом подъезде. «Шер» — от «Шерхан». Шерхан, естественно, тоже эрдель, родной брат Шерлока — они от одной мамы-эрделихи по кличке Шери. Вот и договорились соседи звать одного Холмсом, а другого — Ханом. Во избежание путаницы и «чтобы никому не было обидно».

Соне, конечно же, очень повезло с родителями. И собаку купили, и даже выпускают с ней гулять. Одну! Конечно, ведь Хомс большой, он в случае чего и защитить может. Они иногда так и гуляли — все вместе: Соня, Катя и Хомс. И Соня даже давала Кате подержать поводок и поводить на нём Хомса. Правда, тот Катю не слушался и идти за ней не желал.

А Соню он слушается. И Соня такая важная, когда с ним гуляет. Если увидит другую собаку на поводке, всегда останавливается и очень по-взрослому спрашивает владельца: «Это у вас девочка или мальчик? А сколько ему лет?» Или «ей». Даже когда сама без собаки. И Катя тоже теперь стала останавливаться и спрашивать «девочка или мальчик» и «сколько лет». Даже когда она одна, без Сони. И ещё «а какая это порода».

Каждый раз после прогулок Хомсу моют лапы. В белой специально отведённой под это дело кастрюле. Катя увидела впервые — удивилась: как это? — в кастрюле… лапы мыть… А затем протирают тряпкой — старым кухонным полотенцем.

Это чтобы Хомс не наследил и не напачкал в доме. За ним и так приходится постоянно пылесосить! А так бы ещё приходилось и полы мыть беспрерывно. Так объяснила Соне её мама, а Соня — Кате.

Моют лапы на лестничной площадке перед дверью. Пока все четыре не вымоют и не вытрут насухо, домой не впускают.

Не впускали.

Потому что прошлым летом Хомс потерялся, сбежал.

Соня с сестрой Ташей уехали в лагерь, а Хомса перевезли на дачу.

А он — возьми да и сбеги оттуда!

Наверное, соскучился по девочкам…

И, наверное, домой — к ним — побежал…

Наверное, он думал, что они — дома. Ему же никто не объяснил, что они в лагере…

А может, и объясняли! Может, и говорили, только… только как же он поймёт?! Он ведь — собака!

Убежал — да так и не вернулся. Ни домой, ни на дачу.

Соня, конечно, грустила. Катя, как могла, успокаивала её, утешала, всё говорила: «Вот увидишь, он найдётся… обязательно…» Но Хомс что-то всё никак не находился… И Соня погрустила-погрустила — да и успокоилась.

И вдруг — ну надо же! — нашёлся!! Вернулся!! Катя просто не верила своему счастью.

А уж Соня-то! Соня-то как обрадуется!!

И вот наконец вновь обретённого Хомса вводят к ним в квартиру — прямо с улицы — большого, холодного!

Господи! А огромный-то какой! Ну прямо лошадь, а не собака! Конь! И сразу прихожая сделалась маленькой. В комнаты решили пока не впускать — весь в снегу, лапы мокрые — пусть пока в коридоре побудет — коридор большой. Но и он сделался маленьким, когда в нём появился Хомс.

Шерстяной великан мягко процокал когтями по паркету…

Какими длинными и сильными стали его ноги! Видно, он очень долго бежал.

Катя представила, как Хомс бежит по полям и лесам: по зелёным цветущим и душистым летним… по сухим осенним… «По осенним» немного жалко было представлять, это ведь их с Дином осенние поля и леса, ну да ладно… по такому случаю можно и поделиться! — пусть побегает…

…И вот уже он бежит по зимним — заснеженным… всё ближе, ближе к дому… Какой глубокий в лесу снег!.. и как же долго пришлось ему бежать!.. — вот и окрепли ноги… лапы то есть.

Катя любовалась Хомсом.

Раньше-то он ей не особенно нравился, жалкий какой-то, унылый, вялый.

А теперь! Шерсть — густая! И отросла… это потому, что зима — холодно… И надо же! — на спине совсем чёрная стала!.. Помнится, шерсть у Хомса была не такой тёмной, а какой-то сероватой, тусклой… А теперь — вон как блестит! И как он — весь! — окреп! Окреп и возмужал!.. И даже как будто вширь раздался… и даже как будто подрос… Раньше он, кажется, поменьше ростом был… Конечно, столько времени путешествовать… Видно, уж очень ему хотелось домой, раз всё-таки добежал. И как только дорогу нашёл?! Вспомнил?..

А что же он ел всё это время?.. Наверное, охотился…

И Катя вновь, будто наяву, видит Хомса, преследующего дичь…

Хомса, высоко вскидывающего свои ноги-лапы, бегущего… — нет, летящего!! — лесными тропами… над высокими голубыми сугробами… Даже ночью.

…И взметается, и вздымается на чёрном бархате воздуха искристая ледяная пыль…

Представила себе Катя всё это… и даже этого самого Хомса, как папа говорит, «зауважала».

Ей захотелось подойти и погладить его, потрепать по холке. Похвалить. Да что там! Выразить ему свой восторг, своё восхищение! Даже обнять — вот прямо так встать на колени и — обнять! Крепко-крепко!! И сказать ему: «Хомик! Ну какой же ты молодец! И как же я всё-таки тебя люблю!!..»

Но ни погладить, ни подойти не получилось. Не удалось.

Не подпустил к себе. Да вдобавок ещё и лаять начал — громко, оглушительно. Катя даже испугалась, отдёрнула протянутую было руку. Уж очень грозно залаял. Так, будто они с Катей и не знакомы вовсе. Хуже — так, будто это именно она — она одна во всём виновата. Как будто это она — стоит и не пускает его к Соне.

А она… а что же ей делать?.. а где же ей ещё стоять?.. ну здесь она стоит… чтобы ему не было скучно… чтобы не испугался… Наверное, он… наверное, он — перенервничал! Он, наверное, очень хочет домой — ему не терпится туда попасть! Конечно, столько бежать! Бежал-бежал, а добежал — и на тебе! — не пускают!.. Не ведут домой!

— Тихо, Хомик… тихо… успокойся, миленький… Сейчас, сейчас… Сейчас они придут… Ты не бойся, не бойся…