Меж трех огней. Роман из актерской жизни

Репетиция кончилась, и Малкова повела Лагорского к себе обедать. Она взяла его под руку и по дороге весело болтала с ним, рассказывая о своем хозяйстве.

— Ведь я прежде все по номерам жила и своего стола не держала. И с тобой мы жили в Казани в гостинице. До тебя я тоже в меблированных комнатах и обеды брала из трактиров или кухмистерских, — говорила она. — А теперь, когда у меня стряпают дома, я вижу, что это куда выгоднее! И наконец, я ем, что я хочу, а не то, что мне дают. Горничной моей Груше я прибавила за стряпню только три рубля в месяц. И как она отлично готовит! Вот ты сегодня попробуешь ее стряпню. Суп отличный… А мне кроме супа ничего и не надо. Ну, бифштекс, котлету… Сладкое я в булочной беру. Два пирожка по три копейки. И главное, что мы обе сыты: я и Груша. И нам еще от обеда всегда что-нибудь на ужин остается. Переезжай ко мне, Вася. Ну что тебе у жены жить! — прибавила Малкова. Лагорский передернул плечами.

— Друг мой, как же я к тебе перееду, если я жене дал слово, что я весь летний сезон пробуду у нее жильцом, — проговорил он. — Жена, рассчитывая на меня, и отдельную дачу наняла, иначе она сняла бы где-нибудь две комнаты. Хотя мы с ней почти чужие, но неловко все-таки женщину подводить. Она треть денег уже уплатила за дачу.

— У ней есть кто-нибудь? Связавшись она с кем-нибудь? — спросила Малкова.

Лагорского покоробило. Он даже вспыхнул, но тотчас же успокоил себя и отвечал:

— Не знаю. Пока я ничего не замечал. Да где! Она болезненная женщина.

— Копровская-то болезненная женщина? Ну, врешь. Я ее видела в Севастополе, когда проезжала в Ялту на гастроли. Она женщина кровь с молоком. И брюнетка с усиками. Эти брюнетки с усиками всегда здоровы.

— Наружность, друг мой, очень часто обманчива. И наконец, кому же и знать, как не мне? Я все-таки жил с ней три с половиной года. Ну да что об ней разговаривать! Бросим, — закончил Лагорский. — Ты говоришь, что будешь меня угощать сегодня сигом, — переменил он разговор.

— Вареным сигом, Вася, с яйцами и маслом, — отвечала Малкова.

— Шесть лет я не был в Петербурге и шесть лет сига не ел. Ах да! В Москве раз ел зимой. Зимой туда их привозят.

Лагорский рад был, что разговор с его жены перешел на рыбу, но Малкова опять начала:

— Мне кажется, Васька, что ты все врешь! Мне кажется, что ты опять сошелся с женой. Простил ее и сошелся. Иначе с какой стати тебе было переезжать к ней на квартиру?

— Уверяю тебя, Веруша, что нет! — отвечал Лагорский.

— Странно. Четыре года ты с ней не жил, рассказывал мне о ее невозможном характере, о тех скандалах, которые она тебе делала в труппе, и вдруг опять с ней. Нет, тут что-то неладно.

— Некуда было деться. Ведь здесь, на окраинах, гостиниц нет, а она предложила квартиру и стол. Ну, вижу, что под боком… недалеко от театра — я и взял… Приезжай ты, Веруша, раньше, предложи ты — я взял бы у тебя квартиру. Да ведь и дешево я плачу.

— А сколько? — вдруг спросила Малкова.

Лагорский замялся. Он не знал, что и сказать. Он соображал, что сказать, и не сообразил.

— Я рыбу люблю ужасно, — проговорил он. — И у себя дома я сегодня просил, чтоб мне была сделана жареная корюшка. Жареная корюшка со свежим огурцом — прелесть.

Он жался и старался высвободить свою руку из-под руки Малковой. Они подходили к даче, где он жил с женой, миновать которую им было нельзя, ибо она стояла им по пути, а ему показалось, что на балконе мелькает красная кофточка его жены.

— Что ты? — спросила его Малкова.

— Хочется покурить. Дай мне свернуть папироску, — отвечал он, освобождая свою руку, и стал доставать порттабак из кармана.

Для скручивания папиросы он приостановился и, щурясь, стал смотреть вдаль на балкон, на красное пятно. Дело в том, что ему ужасно было неловко проходить мимо своей дачи под руку с Малковой, ежели жена увидит его. Еще если бы он вернулся потом к обеду, то он сказал бы, что провожал товарища по сцене такую-то, но ведь он не явится к обеду, жена его будет ждать — и потом выйдет ссора, скандал. Свернув папиросу, он сделал несколько шагов вперед и на ходу стал закуривать ее. Шел он медленно и молчал. Пятно продолжало краснеть. Он опять остановился и был как на иголках.

Малкова пристально посмотрела на него и спросила:

— Что с тобой, Василий?

— Вот, видишь ли, милочка, я замечаю красную кофточку жены моей на балконе, — сказал он. — То есть Копровской… — поправился он. — И хотя она мне теперь вовсе не жена, но все-таки квартирная хозяйка, которой я заказал к обеду корюшку.

— Понимаю.

Малкова надулась.

— Понимай или не понимай, а все-таки чрезвычайно неловко проходить мимо нее с дамой, не заговорить с ней, то есть с Копровской, и в конце концов не прийти даже к обеду, — сказал Лагорский. — Пойдем шаг за шагом и повременим подходить. Может быть, красная кофточка скроется.

— Ну, теперь мне все ясно, — сказала Малкова. — Ты даже боишься своей жены, так какая же она тебе квартирная хозяйка!

— Вовсе не боюсь. Но если бы я ей еще не заказывал корюшки…

— Ты, Васька, изолгался. Ты подлец.

— Ничуть… Но согласись сама…

— Ты где живешь?

— Да вот через две дачи. Видишь, что-то краснеется на балконе? Это кофточка Копровской. Она сегодня в красной кофточке.

Малкова посмотрела вперед.

— Господи, как у страха-то глаза велики! — сказала она, засмеявшись. — На балконе это даже не кофточка и не женщина, а просто через перила перекинуто что-то красное. Одеяло, что ли?

— Да так ли?

Лагорский прибавил шагу.

— О, как жена твоя взяла тебя в руки! — продолжала Малкова. — Ты даже красного одеяла боишься.

У Лагорского отлегло от сердца, и он сам рассмеялся.

— Действительно, красное одеяло, — проговорил он. — Но если бы это была Копровская, которая ждет меня к обеду, было бы чрезвычайно неловко проходить мимо нее, особенно с дамой под руку.

— Отчего же непременно с дамой под руку? При чем тут дама? — допытывалась Малкова. — Сам же ты говоришь, что с женой своей теперь ничем не связан.

— Ничем, кроме квартиры и стола. Но все-таки…

Они поравнялись с дачей, где на балконе висело красное одеяло. Лагорский прибавил шагу и старался пройти мимо дачи как можно скорее. Но Малкова остановилась и стала смотреть в палисадник перед дачей.

— Здесь ты живешь? — спрашивала она.

— Здесь. Только, пожалуйста, не кричи.

Лагорский пробежал от Малковой вперед. Она догнала его.

— Дабы узнать истину, я, Васька, завтра или послезавтра зайду к тебе чаю напиться, — сказала она. — Должна же я знать, в каких ты отношениях с женой. Иначе с какой же стати я буду расточать тебе свои ласки! Я делиться ни с кем не люблю.

— Уверяю тебя, что с Копровской я в самых обыкновенных отношениях. Как добрый знакомый, как старый знакомый, пожалуй, — и больше ничего… — старался уверить Лагорский Малкову.

— Ну, я зайду, и мы посмотрим.

— Заходи. Только, пожалуйста, без скандала…

— Зачем же я буду скандалить, если жена твоя первая не сделает мне скандала?

— О, она не такая! Ведь ты придешь ко мне, как знакомая к знакомому, — заискивающе проговорил Лагорский.

— Ну, мы там посмотрим. А только на днях я к тебе зайду. Непременно зайду, — подчеркнула Малкова.

Они подошли к даче Малковой и стали входить в палисадник.