Хрупкий день

В стране, где ясности больше нет,

Я родилась, как нездешний свет,

В значении важном таком — ПОЭТ.

Я родилась в час пик —

От искр, слетевших с дуги — в тупик,

От сверхчувствительных хлёстких гроз,

От самых горьких и тайных слёз.

Поэтому я говорю напрямик

(Меня откровенью учил родник!),

Что больше всего боюсь потерять,

Того, кто не мне говорит «люблю»,

Кому, может быть, совсем наплевать,

Где я блуждаю и с кем я сплю.

Но только апрель вознесёт благовест,

Я вижу, я слышу: Иисус Воскрес!

Позвольте дотронуться до небес,

Позвольте к губам поднести весну,

Иначе я не усну!

Стрелки часов превратились в стрелу —

Тронулся поезд в двенадцать ноль-ноль.

Сердцем закутаюсь в сумрак-золу,

Дрожью подступит дорожная боль.

Высятся ели могучей стеной,

Движется поезд по вечной прямой.

Сколько же здесь собралось бедолаг, —

Пиво болтливое тешит бродяг!

Им не до сна: ведь желанный ночлег,

Радость эта — как тающий снег.

Суетно дыбится сумрачный шум,

Призрак случайных задымленных дум

Выдохнул кто-то в бескрайнюю мглу,

Словно бы к небу приник — не к стеклу.

Хочет он тронуть магический диск,

Сблизить бездомность, дороги и риск,

Скинуть земное — и в звездах пропасть.

Цепко трясёт сумасшедшая мысль,

Странная, редкая, меткая страсть

Этот поезд, длиною в жизнь.

Стенал пленённый метрополитен,

Дробилось время возле гулких стен.

Мне было грустно двигаться устало,

Но упоённо сердце замирало:

В сквозном пространстве, на вершине дня,

Парил смычок — и понимал меня.

В забытый май мелодия лилась —

Меня опять околдовала страсть.

Былого счастья звёздные гроши

Зажглись на дне моей больной души.

Писала скрипка длинное письмо…

Как поезд, детство пролетело.

Глаза парнишки-скрипача — давно

Смотрели вдаль осиротело.

Пропала где-то в суете людской

Немая тень с протянутой рукой.

Лучами бледными, усталыми, сквозными

В тяжёлом сне, как будто не родная,

Сияла непонятная Москва.

Напротив мэрии сомкнулись магазины,

Машины облепили тротуары

Меж зданием громадным и важнейшим

И яростно раскрашенной витриной,

Где пыжилась нелепая реклама.

И все бы было, кажется, спокойно,

Когда бы дверь, внезапно распахнувшись,

Не выплюнула из себя бродягу.

С кровавым ртом и горлом рассечённым,

Ничком упал он на асфальт неровный.

В руках у смерти, развращённо-цепкой,

Он стал неистово харкаться кровью,

В агонии припадочной дрожа.

А двое незадачливых друзей,

А, может быть, убийц нетерпеливых

К нему пытались молча подступиться.

Поблизости от этого паденья

Машины разворачивались плавно

К большому ослепительному зданью…

А люди, люди отчуждённо,

Не зная улиц, лиц не узнавая,

Шли по судьбе того, кто умирал.