Мариус Петипа: В плену у Терпсихоры

Двенадцать лет работы в Бельгии укрепили авторитет Ж.-А. Петипа в мире балета, и следующие два года он, пребывая в постоянных разъездах, ставил спектакли в театрах Лиона, Марселя и Бордо. А в 1833 году ему поступило приглашение от директора театра Де ла Монне вернуться к прежней работе. Но обстоятельства изменились, и теперь пост балетмейстера Петипа-старшему пришлось делить с честолюбивым Бартоломином⁵². Два года спустя Жан Петипа, устав от «двоевластия», вернулся в Бордо, где его постановки, в особенности балет «Маленькие Данаиды», пользовались большим успехом у зрителей.

Тем временем Мариус, по его собственному признанию, «уже серьезно учился танцам и проходил теорию па». Достигнув шестнадцати лет, он получил свой первый ангажемент и занял место «первого танцовщика и балетмейстера в Нанте». Возможно ли такое доверие к юному артисту со стороны дирекции театра? Состав балетной труппы был невелик: кроме М. Петипа здесь имелись «второй танцовщик, комик, две первые танцовщицы, одна вторая, шестнадцать статистов и шестнадцать статисток». К тому же, имея такого наставника, как отец, Мариус к шестнадцати годам вполне мог достичь профессионального уровня, предъявляемого к претенденту на должность первого танцовщика. Но мог ли он в этом возрасте сочинять и ставить балеты?

Большие — вряд ли. А вот танцы для опер, балетные номера для дивертисментов — вполне. Ведь Мариус наблюдал за работой отца, формировал — вольно или невольно — постановочные навыки в процессе собственного исполнительского опыта. К тому же ему наверняка было известно о Жане Добервале, пробовавшем свои силы в создании балетов в неполные 17 лет, на заре театральной карьеры.

В мемуарах М. Петипа называет среди своих первых балетов «Права сеньора», «Маленькую цыганку» и «Свадьбу в Нанте». Кроме жалованья за сочиняемые им балеты, он получал за каждое представление «авторский гонорар в размере десяти франков». Сумма незначительная, но она льстила самолюбию начинающего балетмейстера, и он «решил посвятить себя этой специальности».

Видимо, работа Мариуса в Нанте складывалась вполне успешно, он чувствовал себя «на своем месте прекрасно», поэтому решил остаться в местном театре на второй сезон. Но во время одного из спектаклей с Петипа-младшим случилось несчастье: танцуя, он сломал голень и в течение шести недель вынужден был пролежать в постели. Вот тут-то он и столкнулся с теневой стороной взаимоотношений импресарио и артистов. В мемуарах он так описывает этот драматический эпизод: «По окончании месяца вручил я матери доверенность на получение жалованья, но хоть и сломал я себе ногу во время исполнения обязанностей на сцене, а все-таки директора в силу драконовских условий контракта отказались от всякой уплаты».

Что же оставалось делать молодому артисту, рассчитывавшему получить гонорар за второй месяц? Ногой он еще полноценно владеть не мог, а в спектаклях участвовать было нужно. Поразмыслив, Мариус придумал новое испанское па, суть которого сводилась к следующему: он «руками показывал танцовщице, как ей действовать ногами, а сам фигурировал в этом па, аккомпанируя на кастаньетах». Дирекция театра потерпела полное фиаско с юридической стороны и вынуждена была выдать артисту жалованье за второй месяц. Он одержал победу, но с привкусом горечи. Работать больше у этих господ не хотелось⁵³.

И тут вдруг Ж.-А. Петипа и его сыну Мариусу подоспело неожиданное предложение бывшей первой танцовщицы театра Де ла Монне Эжени Леконт отправиться на гастроли в Соединенные Штаты Америки. Как же родилась идея пуститься в столь дальний путь?

Супруг балерины, служивший когда-то в Королевском театре Брюсселя, после его закрытия организовал антрепризу. Их маленький коллектив, рискнувший покорить Америку, пришелся там ко двору. Гастроли растянулись на три года и оказались столь успешными, что у артистов возникла идея вернуться в Европу с целью пополнения труппы. Для дальнейшей работы требовались опытный балетмейстер и несколько танцовщиков. Выбор пал на Жана и Мариуса Петипа. Отец был приглашен в качестве балетмейстера, сын — первого танцовщика. В итоге члены обновленной труппы отплыли в Нью-Йорк 2 сентября 1839 года из Лондона на корабле «Британская Королева». Как вспоминал М. Петипа, «повезли нас на парусном судне, и переплывали мы океан ровно двадцать два дня».

При пересечении Атлантики, когда позволяла погода, артисты собирались на палубе и часами репетировали. Мариус пока еще быстро уставал и при каждом неосторожном движении чувствовал боль в ноге. Отец же, видя его страдания, старался внести в танцы изменения, соответствовавшие тогдашним возможностям сына. И все-таки, несмотря на недавнюю травму танцовщика, они оба планировали предстать перед американской публикой в лучшем виде.

Незадолго до этого закончилось весьма прибыльное полугодовое турне балетной труппы знаменитого Поля Тальони⁵⁴ и его супруги Амалии Гальстер по восточным американским штатам⁵⁵. Петипа были не столь известны, как Тальони — целая балетная династия. Поэтому Леконт рассчитывал на репутацию своей жены, приобретенную за три года пребывания в Америке, а не на былые заслуги провинциального балетмейстера и его юного сына.

Администратор труппы подписал договор на гастроли в Национальном театре Нью-Йорка. Но незадолго до начала сезона случилось непредвиденное: здание сгорело. Пришлось срочно искать другое помещение. Наконец была достигнута договоренность о переносе спектаклей в один из бродвейских театров, неподалеку от сада Нибло.

Первым спектаклем, который Ж.-А. Петипа решил показать нью-йоркцам, оказалась парижская новинка — двухактный комедийный балет-пантомима «Тарантул» Жана Коралли⁵⁶ на музыку Казимира Жида⁵⁷ по либретто Эжена Скриба⁵⁸. Он был создан специально для неподражаемой балерины Фанни Эльслер. Премьера прошла 24 июня 1839 года в Королевской академии музыки на сцене Театра Ле Пелетье⁵⁹. Балет был задуман ради тарантеллы с кастаньетами, исполняемой героиней. Согласно рецензии критика Леона Эскюдье⁶⁰, все началось с того, что директор Оперы Дюпоншель потребовал от Скриба перечислить ему «все виды пауков, известные со времен Ноева ковчега»; когда же тот дошел до тарантула, от укуса которого излечивает пляска, он воскликнул: «Довольно! Немедленно найдите в окрестностях Неаполя сварливую маменьку, старого шарлатана, ревнивого влюбленного, юную девицу. Замесите туда тарантула, и мой балет готов». Вслед за этим «господин Скриб, чья сговорчивая фантазия не отступает даже от невозможного, принялся ткать либретто, предназначенное для мадемуазель Эльслер»⁶¹.

Репетиции продолжались почти месяц, и вот наступил день премьеры — 29 октября. Роль Лоретты исполняла Эжени Леконт. Мариус Петипа, приглашенный на гастроли в качестве первого танцовщика, думается, рассчитывал на главную мужскую роль — Луиджи. Но она досталась брату примы труппы — господину Мартену. Возможно, так произошло из-за того, что травма, полученная М. Петипа, все еще давала о себе знать. Хотя, скорее всего, сыграли роль родственные связи.

Все же Петипа получил острохарактерную роль старого доктора Омеопатико, имевшего одновременно черты злодея и комического персонажа. Только вот неясно: который из Петипа? В афише было указано, что балет поставлен Ж.-А. Петипа, что же касается роли доктора, напротив стояла лишь фамилия. Наверное, Омеопатико был поручен Мариусу: он в большей степени славился исполнением характерных танцев, нежели классической техникой. Не исключено, однако, что роль досталась отцу: до конца 1840-х годов Жан Петипа выступал в мимических ролях.

Пресса восторженно отозвалась о постановке балета, повторенного дважды — 31 октября и 2 ноября. Журналисты хвалили танцовщиков, в особенности исполнителей главных ролей. О том же, как танцевал Петипа, они читателей не известили.

4 ноября гастролеры представили зрителям мелодраму «Жоко, или Бразильская обезьяна». Она была создана Тальони-отцом для своей дочери, а в 1826 году Ж.-А. Петипа поставил ее в Брюсселе. Для нью-йоркской публики балетмейстер хотел несколько видоизменить балет-старожил и для этого пригласил известного акробата и мима господина Клишнига. Он выступил в главной роли, а Мариус Петипа — в роли Педро. По-видимому, постановка, показанная шесть раз, привлекла внимание зрителей обезьяньими ужимками и прыжками необыкновенного эксцентрика.

Уже первое представление труппы дало полный сбор. Но, как позже вспоминал М. Петипа, им с отцом перепали лишь крохи «в виде очень незначительного аванса. Прошла неделя, сборы были хороши, но нам уплатили все-таки только половину причитавшегося жалованья, а после второй недели цинично, категорически объявили, что денег нет и нам платить не могут, но просят потерпеть».

12 ноября балетные спектакли прекратились, а спустя шесть дней театр пришлось закрыть. Отец и сын Петипа никак не ожидали, что дело обернется таким образом: «Грустно было знакомство наше с Северо-Американскими Штатами, куда импресарио, некий Леконт, привез нас, обещая золотые горы, и где мы вскоре убедились, что попали в руки интернационального афериста». Расстроенные, они собирались немедленно вернуться в Европу, но выход из положения был найден. Импресарио заключил новый ангажемент — с театром Бауери. Афиша гласила, что спектакли там начинаются 18 ноября балетом «Жоко, или Бразильская обезьяна». Имя Петипа было напечатано крупным шрифтом.

Спустя три дня в Бауери состоялось представление еще одного балета, поставленного Ж.-А. Петипа, — «Мрако Бомба, или Хвастливый сержант». Мариус исполнял в нем роль Нуньеса. А 23 ноября труппа сделала последнее героическое усилие, чтобы с блеском закончить сезон. В этот день состоялся бенефис Эжени Леконт, во время которого вниманию публики были представлены «Марко Бомба» и «Большой карнавал и бал-маскарад», сочиненный и поставленный Петипа-старшим.

По свидетельству Мариуса Петипа, они с отцом терпеливо ждали «третью, четвертую неделю, но тут уж наглость мошенника-импресарио перешла всякие границы». К тому же в Америке в это время разразилась эпидемия желтой лихорадки, и все это вместе заставило обоих Петипа поспешить с возвращением в Европу. Купили билеты на какое-то парусное судно, уходившее во Францию, а впоследствии узнали, что поступили правильно: оставшаяся в Нью-Йорке часть труппы так и не получила ни гроша⁶².

Однако возвращение в Париж не сулило немедленного получения Мариусом ангажемента. К тому же требования, предъявляемые к артистам балета в столичных театрах, были выше, чем в провинции. Конечно, молодой танцовщик уже приобрел определенный профессиональный опыт, познал успех у зрителей, и все же он понимал, что еще многому предстоит учиться. Поэтому и отправился в класс к знаменитому Огюсту Вестрису⁶³, ставшему после окончания карьеры танцовщика педагогом.

Мариус давно понял: как бы усердно он ни занимался, виртуозом классического танца ему не стать. Плоская, «корявая», как говорят в балете, стопа и недостаточная гибкость мышц — его противники, не позволяющие легко взлетать во время прыжков и мягко приземляться, удерживать равновесие в позах. Но ведь он и мечтал об ином. Гораздо ближе его натуре образы темпераментных героев, которые артисты создают при помощи характерных танцев и выразительной пантомимы. А этому, как он неоднократно слышал, у Вестриса тоже можно научиться.

В балетном мире сложилось мнение, что он создал новый стиль танца. Ж.-Ж. Новерр⁶⁴ отмечал, то «танец вступил на новый путь, он был намечен Вестрисом-сыном⁶⁵… Летая на собственных крыльях, прислушиваясь к одним лишь советам прихоти и воображения, он разрушил священную храмину, которую возлюбленные питомцы Терпсихоры воздвигли этой музе. Вестрис образовал новый вид архитектуры, где все ордера, все пропорции были смешаны и преувеличены. Он уничтожил три известных и отличных друг от друга стиля⁶⁶; он слил их воедино и из этой амальгамы создал единый жанр». Иными словами, все достижения эпохи предромантизма Огюст Вестрис использовал для создания исполнительского стиля, наполненного художественной выразительностью и направленного им в русло нового направления в искусстве — романтизма.

Попасть в ученики к О. Вестрису было непросто, но Мариусу помог старший брат Люсьен, служивший в это время в Гранд-Опера. Уроки были платными, поэтому молодой танцовщик не мог позволить себе долгое обучение в классе у мастера. Но даже за те два месяца, что он совершенствовал свое мастерство под руководством Вестриса, Петипа выучил множество новых танцевальных комбинаций, помогающих созданию определенной пластической интонации, а если смотреть глубже — и художественного образа роли.

Занятия у замечательного педагога оказались не только полезными, но и престижными. Еще совсем недавно Мариус, глядя на старшего брата, лишь мечтал выступать на какой-нибудь парижской сцене. Теперь же и ему, «ученику Вестриса», представилась возможность показать себя с лучшей стороны: принять участие в бенефисе великой Рашели⁶⁷, артистический дар которой блестяще охарактеризовал А. И. Герцен⁶⁸: «Она нехороша собой, невысока ростом, худа, истомлена; но куда ей рост, на что ей красота, с этими чертами резкими, выразительными, проникнутыми страстью? Игра ее удивительна; пока она на сцене, что бы ни делалось, вы не сможете оторваться от нее; это слабое, хрупкое существо подавляет вас; я не мог бы уважать человека, который не находился бы под ее влиянием во время представления. Как теперь, вижу эти гордо надутые губы, этот сжигающий быстрый взгляд, этот трепет страсти и негодования, который пробегает по ее телу! А голос — удивительный голос! — он умеет приголубить ребенка, шептать слова любви и душить врага; голос, который походит на воркование горлицы и на крик уязвленной львицы». К тому же молодому танцовщику доверили выступить с такой знаменитостью, как Карлотта Гризи⁶⁹.

Это был счастливый случай, открывший для него новые возможности. Спустя несколько дней Мариус получил приглашение работать первым танцовщиком в театре Бордо. На месте новичкам — а их было пять человек — объяснили, что ангажемент каждого дебютанта окончательно вступает в силу лишь после третьего выступления, да и то лишь в случае, если публика, что имеет постоянные абонементы, вынесет положительный вердикт.

И вот наступает решающий момент. Занавес опускается, и в одной из лож встает важный чиновник. В тишине, воцарившейся в зале, хорошо слышен его голос:

— Тенор Фор принят значительным большинством голосов.

Как бы ни шикали протестующие, они должны подчиниться большинству. Тенор принят на службу. То же повторилось и при объявлении имени Марии Лезер, первой субретки в комедиях. Она также признана поступившей в труппу.

И вот наступила очередь Петипа. Взволнованный, он думал, что в эти минуты решается не только обеспечение сезона, но и его дальнейшая судьба. И тут послышался строгий голос:

— Господин Мариус Петипа, первый танцовщик…

Со всех сторон послышались крики «Браво!», но раздалось и шиканье. Чиновник повысил голос, призывая присутствующих соблюдать тишину.

— Господин Петипа принят после трех дебютов по решению большинства залы, так как имел большой и вполне заслуженный успех в «Жизели», «Пери» и в «Тщетной предосторожности»⁷⁰.

Мариус вздохнул с облегчением: он принят в труппу прославленного театра. И отныне он здесь — первый танцовщик!

Ему было чем гордиться: театральное здание высотой 88 метров на площади Комедии, построенное по проекту архитектора Виктора Луи⁷¹, было открыто 17 апреля 1780 года премьерой трагедии Жана-Батиста Расина⁷² «Афалия». Большой театр Бордо (Гранд театр де Бордо) был задуман как храм искусств и света. Неоклассический фасад с портиком из 12 колоссальных колонн коринфского стиля… На антаблементе⁷³ — статуи девяти муз и трех богинь: Юноны, Венеры и Минервы. Здание считается одним из красивейших во Франции.

Петипа в те минуты с радостью думал, что будет служить в театре Бордо долго. Но антреприза испытывала финансовые затруднения, и пребывание в ней молодого артиста продлилось всего одиннадцать месяцев. Правда, даже за этот короткий срок он успел проявить себя не только как успешный танцовщик, но и как балетмейстер, поставивший четыре балета: «Бордоскую гризетку», «Сбор винограда», «Любовные интриги» и «Язык цветов». Они всегда делали сборы.

Эта работа помогла приобрести имя. Вернувшись в Париж, Мариус Петипа недолго оставался без дела. Шипы, долго коловшие его самолюбие, то и дело мешавшие достичь успеха, теперь куда-то исчезли. Вскоре ему поступило новое заманчивое предложение.