Хантер

— А тебя правда, что ли Хан зовут? — спросил волк, сощурив один глаз.

— Хм. Правда. Хантер, — ответил ведьмак, стиснув зубы.

Только что они покинули пределы Усманского леса, и сейчас двигались сквозь поле в сторону большого Королевского тракта. Тракт, хоть и назывался большим, на деле таковым едва ли являлся — обычная дорога, две повозки едва-едва разъехаться смогут.

За столь короткое время Ильфорт успел уже Хану изрядно надоесть — болтал волк без умолку. И как его только маг терпел? Такой же за пару дней все нервы вымотает.

— А как ты ведьмаком стал?

— Не помню.

— Ах, ну да, точно… а что совсем-совсем ничего не помнишь? Я вот помню, как волком бегал. Эх, славные же деньки были. Меня тогда только лес, да зайцы интересовали, ну и еще самочки молоденькие. Так что, может если поднапрячься тебе, то тоже вспомнишь?

— Не вспомню, — Хан показал волку свои острые зубы.

— Понял-понял, помолчу, — поджал хвост Ильфорт.

И действительно, замолчал, дав наконец Хану возможность подумать над новыми сведениями.

Маг значит.

Ялрус.

А может и Кутрус, как говорил волк. Маги Хана прежде особо не интересовали, поэтому Хан про них ничего толком не знал. Башни только их видел, да читал однажды про самого сильного из когда-либо существовавших. Но его Марлейн звали, а никак не Ялрус.

Или Кутрус.

Хан и поправил-то волка, сам того не осознавая — имя просто неожиданно всплыло из глубин памяти. Может, все же видел его где мельком — вот и запомнилось.

Неважным это было.

Маги еще с начала времен по башням своим прятались, да в земные дела не лезли. У них занятия поинтересней имелись — они чары свои изучали. А то, что внизу творится — война, голод, или мор — их не слишком интересовало.

И тем удивительнее, что один из них волкодлаков разводить удумал.

Да ладно бы, только волкодлаков — шишиги с ними, это еще на неопытность и жажду экспериментов списать можно. Но Ильфорт много чего любопытного рассказал о своей подневольной жизни.

Не так давно, наигравшись, однако не получив желаемый результат, маг волка в покое оставил, на цепь сажать перестал и опыты на нем больше не проводил. Зато стал в лабораторию людей приводить, всякое-разное-ужасное с ними творить, да еще и клетку строить.

Что это за люди были и откуда маг их брал — волк не знал. Слышал только, как Ялрус их смесками кликал, да жаловался, что им магию кто-то запер. Кто такие смески волк тоже не знал, но про себя решил, что это что-то оскорбительное — уж больно презрительно маг о них отзывался. Хотя на вид люди были вполне как люди, разве что навьим холодом от них тянуло так, что волчий нос инеем изнутри покрывался.

Еще Ялрус йольфа почему-то ждал. И клетку ту, в которую Хан попал, для него и готовил. Старательно готовил, с душой. Магию вкладывал так, что искрило, а после каждого раза смесок там запирал для проверки.

Живых йольфов волк прежде не видал, но тщательность мага невольно внушала уважение к будущему его пленнику. Впрочем, окажись там хоть сам хозяин нави воплоти, Ильфорт бы к нему, как к родному отнесся. Не мог он больше с магом оставаться и каждый раз от страха трястись — а ну как сегодня чародей снова решит на нем опыты ставить.

Потому и собирал по кусочкам свою храбрость, готовясь в мажью ловушку прыгнуть. Лучше уж с йольфом в клетке, чем с Ялрусом в башне. От высшего, может, и не дождешься сочувствия, да хоть мучить не будет, сразу убьет.

Интересное дело выходило.

Значит, маг смесок с проклятой деревни воровал, а потом, когда те в дамнаров обращались, обратно их возвращал. А жители и не понимали. Так же думали, что нечисть уводит. Простой народ — они такие, им проще на одну жуть все списать, чем в деталях разбираться. Да и разобрались бы даже, ничего бы не сделали. Куда им против мага? Был бы город, еще глядишь всем составом и сдюжили бы, и то не факт. А тут деревенька хоть и немаленькая, но и не настолько велика.

Впрочем, про недогадливых крестьян Хан долго размышлять не стал. Куда больше его Ялрус волновал, вместе со своими опытами.

Ловушку чародей, судя по всему, ставил не на случайного приезжего, а конкретно на того, кто проклятье снимет. И знатно подготовился к неожиданностям, сделав ее на совесть. Хантер же сам видел — клетка была почти нерушимая, почти идеальная. По крайней мере, для высших.

Только вот почему Ялрус был уверен, что попадется в его капкан именно йольф, деревню проклявший, Хан не понимал. Как и не понимал того, что маг с йольфом делать собирался, если б все же его поймал.

Волк говорил — опыты ставить, чтоб обещанного ребенка получить. Да только на йольфах опыты обычно навьим холодом обходятся, хоть в какую клетку их посади. Может, сперва бы что и вышло, а потом… зазевался бы разок и пиши пропало. Йольфы, особенно в ловушку загнанные, ошибок не прощают и плату за них кровью требуют.

Амбициозен был маг, либо глуп чрезмерно. Но скорее первое — глупые даже с магией долго не живут.

И до власти вдобавок жаден, что магам вовсе несвойственно.

А чего теперь от него ждать?

Интуиция шептала — ничего хорошего, и ведьмак в таких вещах ей привык доверять.

Но Хан впредь наготове будет, да больше в ловушку мажью не попадется — не дурак он вовсе, чтоб два раза на одном и том же.

Надо бы еще старосту деревушки как-то предупредить — проклятье может теперь и снято, а вот Ялрус на месте остался. Как бы не продолжил он этих смесок многострадальных дальше красть — теперь у него и возможностей к этому, и желания наверняка поприбавится.

И все же, странные дела выходили, ой какие странные. И смески, и маг рядышком, и проклятье родовое — все один к одному. Стоило разобраться с этим, пока это само с ним не разобралось. Нельзя такую тьму за спиной оставлять — это Хан за свою жизнь усвоил четко.

— А что мы дальше делать-то будем? — спросил вскоре волк, не выдержав долгого молчания.

— Мы? Хм, — ведьмак вскинул брови.

Его дальнейшие планы никаких «мы» не предполагали, а скорее исключали.

— Стой. Стой-стой-стой-стой! — засуетился Ильфорт. — Ты что ж это, на произвол судьбы оставить меня хочешь? Одного? Холодного, голодного, испуганного? Вот прям, возьмешь и бросишь?

— Я тебя спас. Хватит этого, — покачал головой Хантер.

При таких темных делах ноша в виде болтливого волка была для ведьмака лишней.

— Ну, предположим, спасал ты себя. А я просто следом увязался, — Ильфорт обогнал Хана, заставив и без того нервно вздрагивающую лошадку встать на дыбы. — Хотя, конечно, спасибо и на этом!

— Спаси меня кто? — вцепившись в седло, Хан принялся успокаивать насмерть перепуганное волчьим и ведьмачьим духом животное.

— Ой, забыл, нечисть же не благодарят, — волк зашелся хриплым лаем, очень похожим на нервный смех. — В любом случае, не можешь ты меня бросить. Ты же добрый, по глазам видно! Точнее, по одному глазу, который человечий! Да и вообще, я тебе пригожусь!

— Хм?

В пользе волка Хан очень сильно сомневался. Тот разве что на воротник бы сошел, и то драный. А пока от него одни неприятности сыпались.

— Я тебе буду нечисть помогать убивать. Вот. Вы ж, ведьмаки, этим и занимаетесь.

Хан фыркнул.

С нечистью он и сам прекрасно справлялся. Да и что-то подсказывало ему, что убежит Ильфорт, едва кого опасного увидит. Только хвост с лапами мелькнут.

— Ну куда мне идти-то? — скис волк, видя, что Хан остался при своем мнении. — В лес я больше не могу. Я уже не зверь, я там со скуки за пару дней подохну. А люди меня вряд ли примут, испугаются. Я же не человек. Эта, как его… смеска магическая, вот! Да еще и бесполезная.

— Хм. А только что говорил, что помогать можешь, — невольно улыбнулся Хан.

— Нет. То есть да, то есть могу, но… — воспрянув духом, завилял хвостом Иль.

Он что-то еще продолжал говорить, однако ведьмак остановил лошадку, прислушиваясь.

Солнце слепило глаза, припекая голову. Воздух был тяжелым, душным и плотным, словно тюк соломы.

Легкий ветерок колосил траву поля, расстилавшегося с двух сторон тракта. Тихо гудели шмели, одуряюще пахло ромашками.

Ромашками.

— Эй, ты чего? — удивленно спросил ушедший несколько вперед волк.

— Лошадь карауль, помощник, — ведьмак соскочил на землю, сорвал повязку с глаза и незаметным жестом достал пару своих кинжалов.

В поле, в десятке шагов спиной к ним стояла девушка. Волосы цвета расплавленного золота струились по плечам, голые лопатки были усыпаны веснушками, легкое белое платьице колыхалось на ветру. Голову девушки украшал венок из ромашек, маленький букетик которых она сжимала в опущенной руке.

Пружинистым шагом, не сводя с незнакомки глаз, ведьмак двинулся в ее сторону, держа кинжалы наготове.

— Эй, ты чего, с ума сошел? — зашептал волк, крадясь следом. — Чего тебе девка-то сделала? Стоит, вон, никого не трогает. Заблудилась, может? Познакомился бы лучше с ней, помощь предложил, глядишь чего бы и перепало. Или ты того, что совсем не того? Нет, я не осуждаю, просто, если ты того…

Хан обернулся и шикнул на него, опасаясь, что волк прежде срока привлечет внимание девушки в белом. То, что Иль считал шепотом, услышал бы даже глухой.

Но было уже поздно.

Захлебнувшись словами, волк зашелся испуганным визгливым лаем.

Хан пригнулся, развернулся, крутанувшись на месте, и тут же отшатнулся.

Полуденница — а это была именно она — клацнула зубами в сантиметре от его лица и выбросила вперед худую руку с букетом ромашек.

Хан увернулся, перекатившись через бок вскочил на ноги. А вот волк оказался не столь проворным. Букетик прилетел ему прямо в морду, и закашлявшись, зверь без чувств свалился на землю, скрывшись в высокой траве. Одно слово — бесполезный.

Полуденница склонилась над ним, но Хан свистнул, привлекая ее внимание, и нечисть кинулась на ведьмака, позабыв о первой своей жертве.

Хантер сосредоточился на схватке. За волка он не беспокоился — поваляется полчасика без чувств, да очнется после, с больной головою, но живой.

Если, конечно, Хан сейчас деву одолеет.

А если нет, то и сам ляжет рядом с Ильфортом, да только тогда уже ни один из них не очнется. Сожрет полуденница обоих, одни лишь кости белеть на солнце останутся.

Дева кинула в Хана ромашки, что вовсе не ромашками на самом деле были, но и в этот раз ведьмак сумел увернуться и, не тратя больше времени, взмахнул кинжалами.

Засвистела зачарованная сталь.

Полуденница пригнулась, оскалила зубастую пасть, что была у нее вместо рта, махнула рукой, выпуская длинные когти.

Голод ведьмака, благодаря которому он и учуял деву, усилился, и Хан отдался ему целиком, отпуская свои инстинкты, забывая все человеческое.

Выставил кинжал — дева вновь уклонилась, прыгнула со всей силы. Повалив Хана в траву, навалилась сверху.

Ведьмачьим глазом видел Хан, как в занесенной руке грязно-желтым дымком клубится вновь появившийся ромашковый букетик.

Полуденница — нечисть сильная, но неразумная, по одному сценарию всегда действует. Вот и сейчас, решив, что жертва слабее нее, дева вместо когтей предпочла усыпление.

Ожидавший этого, Хан молниеносно быстро махнул кинжалом и, задымившись, запястье нечисти, с зажатыми в нем ромашками упало в траву, чернея и рассыпаясь прахом.

Полуденница соскочила с Хантера, собираясь в навь сбежать, но ведьмак ловко поднялся на ноги, в три быстрых прыжка настиг нечисть и вонзил кинжалы в хрупкую девичью спину, почти неотличимую от человеческой.

Дева выгнулась, остановилась, вновь повернулась к Хану, поняв, что не сможет от него теперь уйти.

И вот с этого ракурса ничего человеческого в ней не было. Белый венок превращался в колючие шипы, вместо глаз чернели пустые провалы, а рот представлял собой косую прорезь, наполненную острыми зубами.

Белое платье врастало в серую кожу, гладкую, напоминавшую шкуру змеи. То же самое становилось и с золотистыми волосами.

Дева оскалилась, вскинув целую свою руку с отращенными когтями. Усыпить Хана она больше не пыталась.

Вся битва проходила в полной тишине — полуденницы ни говорить, ни кричать не умеют — и от того выглядела еще более жутко.

Ведьмак, чьи кинжалы по-прежнему торчали из спины девы, поморщился. Меч остался в седельной сумке — он им редко пользовался, обычно и нужды такой не было.

Достал бы, конечно, коль знал заранее, что полуденницу тут повстречает. Да увидев нечисть заспешил слишком — голод точил его нутро, а девы полдня, как ясно из названия, только в определенное время появляются.

Чуть задержишься — и, не дождавшись добычи, исчезнет дева, в навь уйдет, чтоб в другом месте поживу себе искать. Хан-то и сам следом в навь нырнуть мог, но не слишком любил это дело. Холодно там, в нави, было, да и лошадь с волком бесполезным бросать не хотелось.

Тем временем полуденница уже рядом оказалась. Ведьмак прыгнул ей навстречу, увернулся от зубов, сам вцепился ей в глотку, одной рукой удерживая от удара когтистую лапу, а другой доставая со спины нечисти свой кинжал.

Рот наполнился едким желтым дымом и горечью ромашек. Дева забилась в смертельных объятиях. Со стороны могло показаться, будто они танцуют — хрупкая девчонка в белом и покрытый дорожной пылью черноволосый ведьмак.

Наконец, нечисть дернулась в последний раз и осыпалась под руками Хана черными угольями, да пеплом.

Ведьмачий глаз вспыхнул грязно-желтым, поглотив силу девы, и Хантер упал в траву, чувствуя эйфорию.

Так всегда бывало после охоты, но мужчина знал, что через пару дней голод вновь начнет тлеть в глубинах его тела, поначалу совсем слабый и едва заметный, но постоянный, никуда надолго не исчезающий.

Голод — неотъемлемая часть ведьмака, и Хану еще повезло, что он не движет им, как остальными.

Наконец, когда энергия полуденницы до последней капли растеклась по каждой клеточке тела, Хан поднялся с травы, нашел волка. Тот как раз только начал приходить в себя.

— Что это было? — Ильфорт встал на дрожащие лапы, чихнул, потешно сморщил морду. — Что за чудовище на нас кинулось и где та девушка?

— Полуденница это была. Я же говорил тебе — лошадь покарауль… а ты, балда ушастая, упустил, — Хан покачал головой и развернувшись пошел в сторону тракта.

Пока он дрался, его игреневая кобылка дала деру. Благо еще ускакать далеко не успела, и сейчас в растерянности стояла в сотне шагов впереди по дороге.

— Ничего бы с ней не случилось, — отмахнулся волк, потрусив следом. — Вон, жива-здорова, ждет нас. Да и как бы я ее удержал? У меня же рук нет, лапы одни и хвост. А что за полуденница? Тоже нечисть? Я пока волком бегал, только лешака, болотника да шишиг встречал, и то от последних был вовсе не в восторге. А еще ведьмака видал, что на шишиг охотился. Но он другой, не как ты был.

— Хм. Дева полдня. В полях живет, да как из названия понятно, только в полдень появляется. Сильная низшая нечисть, пострашнее шишиг будет, — коротко пояснил Хан.

— Ну, ты ведь ее победил, да? Победил, раз рядом шагаешь, — завилял хвостом волк. — Ты у меня сильный, храбрый. И мышцы… ух какие!

— Хм.

— А со спины она совсем как человек была. Пахла только странно, ромашками горькими. Ой-ой, голова-то как болит. Разве у волков голова так болеть может? Чем это она меня приласкала?

— Ромашками, которыми пахнет. Она жертв своих усыпляет сначала. А ты, между прочим, обещал мне, что помогать будешь.

— Ну, я и это… помогал… — смутился Ильфорт. — Помогал тем, что не мешал.

Хан закатил глаза, вскочил на свою лошадку и направился дальше.

Он уже понял, что от болтливого зверя ему теперь просто так не избавиться.

***

Ночевать пришлось в поле, несмотря на возмущенный писк волка о том, что из-за девы полудня он не сможет уснуть. Ведь он теперь не совсем животное, а значит стал куда чувствительнее к тому, что его окружает.

Впрочем, после предложения идти на все четыре стороны, Ильфорт быстренько возмущаться передумал, а стал снова Хана и его мышцы с храбростью нахваливать.

Ночь прошла на удивление спокойно — лишь где-то совсем далеко пару раз кричал дрековак, да нечто непонятное попыталось пробиться сквозь очерченный Ханом защитный круг, но потерпев неудачу с визгом унеслось прочь.

Утром проснулись рано — ведьмак-то и не спал по сути, как и волк, что всю ночь ворочался, вздрагивал, тяжко вздыхал. Наверно, даже если бы и умел Хан спать — все равно бы не заснул. Шуму от непутевого волка было побольше, чем от целой армии йольфов. Высшие хоть не пыхтят так громко, да не повизгивают из-за каждого шороха в кустах.

После короткого завтрака (который неугомонный Ильфорт назвал издевательством, а не едой) снова двинулись в путь. Ехали весь день без остановок, но даже так до города добрались лишь когда солнце уже прилипло к самому краю небосвода, окрасив его в сочный цвет малинового варенья.

— Держись рядом, по сторонам не смотри, зубы никому не показывай. Но главное, молчи. И без тебя от меня народ по углам шарахается, — дал наставления волку Хан, впрочем, без особой надежды, что они будут исполнены.

Кажется, Ильфорт совсем не умел молчать — весь день он трепал нервы ведьмака своими разговорами, так что пару раз Хану даже пришлось показать зубы, чтобы утихомирить неугомонного волка.

— Понял, рот на замок, — понятливо закивал Иль. — Никогда нигде не бывал, кроме как в лесу своем, да у мага в башни. А что это за город? И где мы остановимся? Ты наконец-то меня покормишь?

— За крепостными стенами травку оба жевать будем, если ты не ускоришься, — не дожидаясь волка, Хан пришпорил свою лошадку.

Они едва успели попасть внутрь, прежде чем ворота закрылись на ночь.

— Хан. Вернулся, значит? — страж несколько натянуто улыбнулся ведьмаку, и перевел взгляд на волка. — А это что?

— Собака моя, — невозмутимо ответил Хантер, легонько пнув в бок уже открывшего для возражения пасть Ильфорта.

Иль, подавившись словами, зашелся хриплым лаем.

— Под твою ответственность, — покачал головой стражник.

Хан кивнул в знак благодарности, уплатил пошлину на въезд в тройном размере — за себя, волка и возможные неприятности — и проехал сквозь ворота.

Ведьмак частенько бывал в Кентрасе — ближайшем к Усманскому лесу городе. Здесь его многие знали, но надолго он тут никогда не останавливался. В основном, как раз потому, что здесь его многие знали.

Последняя повязка, прикрывавшая ведьмачий глаз, осталась где-то в поле, рядом с прахом убитой им полуденницы. Теперь встречные прохожие косились на Хана, тайком крутя обережные знаки.

Огромный волк, шагающий рядом с ним, незаметности вовсе не добавлял, скорее наоборот еще сильнее притягивал взгляды. По счастью Ильфорт, обиженный на «собаку», молчал, иначе наверняка горожане, едва завидев их, разбегались бы кто куда. И так некоторые разбегались.

Копыта лошадки стучали по брусчатке, смешиваясь с остальным шумом городской суеты — криками припозднившись торговцев, закрывавших свои лавки, смехом удалых парней, звяканьем мечей стражников.

Добравшись до постоялого двора, Хан кинул подбежавшему служке повод своей лошадки и зашел внутрь.

— Как обычно, — кивнул он хозяину, отсыпав пару монет. — Ужин в комнату. Собака со мной.

— Будет сделано, Хан, — без улыбки ответил ему огромный мужчина, половину лица которого закрывала борода.

Он относился к ведьмаку без страха. Ему все равно было, кто у него останавливался — нечисть, йольфы, или люди. Главное, чтоб платили вовремя, да проблем не доставляли. Поэтому Хан и выбирал всегда именно это заведение, хотя еда здесь была пресноватой, а комнаты меньше, чем хотелось бы, но хоть без клопов.

Правда, несмотря на отсутствие страха, имя свое Хану он все равно не называл, но ладно хоть знаки за спиной не творил и в глаз человечий смотрел прямо.

В Кентрасе Хантер даже не пытался скрывать свою ведьмачью сущность. Здесь он бывал по пути в Усманский лес, отдыхал после охоты, или закупал оружие с одеждой, взамен испортившегося.

Ведьмака в город даже грязного и всего в крови пустят — таков закон. А вот человек в подобном виде вызовет куда больше вопросов, а там и до заключения под стражу недалеко.

Поэтому-то Хан и терпел косые взгляды — все равно иначе бы не вышло. Да и нужно было мужчине такое место, чтобы дух иногда переводить.

Поднявшись в комнату, которую он занимал всякий раз, как останавливался тут, Хантер распахнул дверь и замер на пороге. Ильфорт, шедший за ним по пятам, боднул его в колени, не успев остановиться.

— Хант, — произнес тонкий, звонкий как горный ручей голосок.

Его обладательница плавным тягучим движением поднялась со стоявшей в углу кровати. Посреди серой комнаты она выглядела, словно божество — бледная жемчужная кожа, чуть светившаяся в наступивших сумерках, длинные золотые волосы с едва заметным красноватым оттенком, большие лунные глаза.

И полное отсутствие какой-либо одежды.