Тот не моряк. В морях мои дороги

Без крови сердце биться перестанет,

Замрёт вселенная, не сделав даже шаг,

И кораблю без топлива не станет

Отмеривать прошедших милей лаг.

Идёт заправка на ходу, идёт заправка…

Бакштов, натянутый гитарною струной,

На танкер сделана беспроигрышная ставка:

Пополнить топливом суда, налить водой.

Колокола объявят о тревоге,

Пошла команда: Экипаж, аврал!

Мгновениями меряются строки,

И наплевать на вал, девятый вал.

У линемёта боцман в напряженье,

И старпом командует: пора!

Вот оно, прекрасное мгновенье,

Которого так жаждут танкера.

Мы на ходу повязаны судьбою,

Подали шланг, и топливо пошло,

Шатром раскинувшимся небо голубое,

Как добрый знак космический, взошло.

От заправки к заправке летим,

За кормой тает пена, как дым.

И бежим мы на всех парусах,

Шигыдым, шигыдым на устах.

Где удача нас ждёт впереди?

Ты не прячься от нас, погоди,

Мы на месте, смотри, не стоим.

Шигыдым, шигыдым, шигыдым.

За полярный забрались за круг,

Белый мишка теперь лучший друг.

И сияние Севера, ах!

Шигыдым, шигыдым в небесах.

Про любовь мы забыли вчера,

Судовые ведь мы номера,

До земли свои чувства храним,

Шигыдым, шигыдым, шигыдым.

Ну а если случается вдруг,

Слышен сердца предательский стук,

Мы в каюте его затаим,

Шигыдым, шигыдым, шигыдым.

Нас начальство с тревогою ждёт:

Сколько «Ельня» хвостов привезёт?

Хватит всем, значит снова в Гольфстрим,

А не то — шигыдым, шигыдым!

Не заграничный вид, так в чём же дело?

Из боевого сделан корабля.

Вложили душу танкера, а тело

Перекроили с мачты до киля.

Я танкер, я танкер особый,

Несут мои трюма опасный груз.

Заправлю я товарищей, и снова

Я пуст, а значит, остаюсь.

Нет на борту ни пушек, ни торпеды,

Зато есть танки, но не на ходу.

Водой и топливом залиты их просветы,

Я, словно донор, вас спасти спешу.

Мои борта изранены в Персидском,

Меня подбить пытались в Дахлаке,

Вся жизнь моя в романтике и риске,

А руль подвластен опытной руке.

Я в пасти был Нью-Йоркского оскала,

Где даже есть, чего не может быть,

И там купить сумели все немало.

Но разве можно Родину купить?

Мой путь всегда опасный и не близкий,

Но я стремлюсь к родному очагу,

«Шексна» спешит домой, в свой порт приписки,

И напевает тихо на бегу.

Припев

Неслышной тенью прячется и снова

Мелькнёт виденьем лёгким на бегу.

Шепнёт на ушко ветерком: Здорово!

Давай тебе работать помогу.

Карамба, маленький Карамба

Все тридцать лет на танкере живёт.

Он по ночам танцует лихо самбу

И вместе с ветром песенки поёт.

Он клапана механикам откроет

И в танк с водой солярочки нальёт,

И на столе у доктора завоет,

И штурманам с прокладкою наврёт.

Во сне придёт к мужчинам незнакомкой,

Лохматой лапой женщин соблазнит,

И в тишине внезапно дверью хлопнет,

Или в обшивке дырку просверлит.

Не хочет он на Север, и за это

Мы по полгода в гавани стоим.

Ему б туда, где постоянно лето,

Где он родился — этот пилигрим.

Крошка сын к отцу пришёл,

И спросила кроха:

— Если в море хорошо,

Значит дома плохо?

— Как сказать тебе, сынок,

Чтобы не обидеть.

Как меня гоняет мать —

Это надо видеть!

Вот с друзьями, например,

Встречусь я с получки —

Мама — «милиционер» —

Мне устроит взбучку.

Грозен мамы твоей вид,

Ой, какое горе!

И когда она ворчит,

Хочется мне в море.

— Чем же в море хорошо? —

Вновь пытает крошка.

— Что там льют «на посошок»,

Дичь дают с картошкой?

Или там один простор,

Неба синь без края,

Мчитесь вы во весь опор,

Как ведёт кривая?

— Где там синь,

Штормов беда,

Волны выше крыши,

И с желудком ерунда:

В нём скребутся «мыши».

В раскоряку под углом

Ползают «братишки»,

Всё летает кувырком,

Мокрые штанишки.

— А в каютах-то уют?

Чистые кровати…

— Тараканы там снуют,

Кстати и некстати.

— А заправки до утра,

Севера сиянье…

— Там ночей теперь пора,

И в глазах мерцанье.

— Пап, романтика, киты,

Чайки на просторе…

— Коль в машине тухнешь ты,

Где увидишь море?

Но когда устанешь ты,

Отдохнуть придётся,

Вот тогда придут цветы,

И душа взорвётся.

Сходишь в душ, потом чаёк,

Тело негой дышит.

Завывает ветерок —

Кто его услышит?

Там затравят анекдот,

Посмеёмся вместе,

Повара нам — антрекот

Или рыбу в тесте.

Дальше — «видик» про любовь,

Детектив покруче,

И себя почуешь вновь

Мужиком могучим.

Вспомнишь дом, тепло, уют,

Удивишься ссоре.

На земле давно нас ждут,

На фига нам море?

Всюду горы, всюду скалы,

На вершинах снег неталый,

Солнце скаредным лучом

Пробивается с мечом.

Месяц май, а тут сугробы

Прошлогодней, видно, пробы.

На деревьях в дрёме почки,

И мелькнёт минутой ночка,

Остальное время — день,

Вот такая дребедень.

Вереницей вдоль канала

Кораблей стоит немало,

А в названьях, словно муза,

Вся история Союза.

Дремлет «Ленин» — ледокол,

Что поставлен на прикол.

Сорок лет атомоходу —

Это возраст пароходу.

«Кузнецов» — авианосец,

Современный броненосец.

Нам сказали по секрету,

Что он флота «скушал» смету,

Как доест последний рупь,

Так немедля тронет в путь.

Мощь свою покажут НАТО

Наши русские ребята.

За углом, как порнография,

Разместилась Гидрография.

Здесь наш проданный «Визир» —

Бывший Балтики кумир.

У него огромный стаж:

Мозамбик, кубинский пляж.

Умудрённый, боевой,

А сейчас — «кастрат» чужой.

Вот торчат остатки мачт

Тех, кто свой окончил матч.

Не война, а перестройка

Превратила их в помойку.

Корабли — позор стране,

Путь закончили на дне.

За углом, лаская взгляд,

На горе дома стоят.

Это Мурманск, град-герой,

И сравнимо молодой.

Нет ему и сотни лет,

Он снегами только сед.

Улиц каменных аллеи

Проплывают мимо «Ельни».

И какой-то взвыл моряк:

— Мне бы ласты, — я б в кабак.

Месяц Север, шторм да вьюги,

Там — в тепле сидят подруги.

Добротой глаза горят

И жалеют нас, ребят.

Чтоб не слышать этот бред,

Нас поставили на рейд.

Мы — содружественный Флот,

Нас комиссия… клюёт.

Налетели поутру,

«Ельня» им не по нутру.

Замечаний — сорок пять

Накопали, «твою мать»!

Говорят, им приказали,

Чтоб они нас так трепали.

Влезли, вроде, в их кормушку,

Потревожили «верхушку».

— Ну, — сказал наш капитан, —

Я объездил много стран,

Но такого отношенья

И в Персидском не видал.

Взял «мобильник», пошептал,

Слово тайное сказал…

«Сверху» грянуло такое…

Проверять нас пыл пропал.

Ну а что же экипаж?

Потихоньку входит в раж,

Просят дать им увольненье —

Просто чистый саботаж.

Тут бригада из ОВСИГИ,

Что за нас всем крутит фиги,

Дали катер — и народ,

Обалдев от их щедрот,

Начал в Мурманск выезжать,

Землю ихнюю топтать.

Закупить поесть, попить,

На халяву позвонить.

Пасха тут случись Христова,

Значит, в город ехать снова:

Церковь, служба, освященье,

И к причине угощенье.

Поменяли баксы, плиз,

А потом в кафе, круиз.

В основном-то всё в порядке —

Возвращаются ребятки.

Ну, конечно же, нашлись,

Что сверх нормы набрались.

Правда, все пособирались,

На чужбине не остались.

Оторвались, сняли пенки…

Тут наш танкер ставят к стенке.

Говорят, счастливый случай —

Груз ваш топливный получен.

Поскорей грузите танки

И валите спозаранку.

Ваш Балтийский пароход

Ставит на уши наш Флот.

Мы, конечно, ради Бога —

Ждёт нас дальняя дорога,

А от ваших от щедрот

Морду судорогой ведёт.

Всё, залились до упора

И ушли без разговора.

Будем помнить, мурманчане,

Город ваш и замечанья,

Доброту простого люда,

Майский снег, сугробов груды.

Как восхитительны зимою Севера,

В ночных сияньях, тайнах мирозданья,

И блеск луны, и вечные скитанья.

Как упоительны заправки до утра.

Солёный ветер крутит леера,

И дикий холод просится в объятья.

На том и этом свете буду вспоминать я,

Как упоительны заправки до утра.

Бакштов скрипит — крепить его пора,

И «рыбачок», как тридцать три несчастья.

Взял проводник, ну это ли не счастье?

Как упоительны заправки до утра.

Кастрюлей бунт, и кружат повара,

И голубцы сцепилися, как братья,

И вряд ли их успею прожевать я.

Как упоительны на «Ельне» вечера.

Три дня не спим — заправок до хрена,

И надоели этих дней ненастья,

Во мраке чудится красавица без платья,

Как восхитительны авралы до утра.

Нас не манит земная мишура

И кабаков призывные стенанья,

Лишь пьяный в хлам не буду вспоминать я,

Как упоительны заправки до утра.

Закончен бал — авральная игра,

Вечерний чай, и хруст с изюмом булки,

И со старпомом чудные «прогулки»,

Как упоительны заправки до утра.

А дома скажут: Завязать пора,

Зачем тебе твой танкер и ненастья?

И я отвечу, подавив проклятья:

— Как упоительны заправки до утра!

В вихре вальса закружился

Винт, а старый вертолёт

В неба синь мальчишкой взвился

И отправился в полёт.

Полетел за чудесами

И за солнечным лучом,

Над полями и лугами,

Вслед за тёплым ветерком.

Он резвился на просторе:

То взлетал, то камнем вниз.

И мотор пилоту вторил

Незатейливый мотив.

С моря туча набежала,

Налетел ужасный шквал,

Ветру кудри разорвал он —

Ветер громко застонал.

И дождём катились слёзы,

Обливая вертолёт,

Только видели берёзы,

Как собрался вмиг пилот.

Крепко сжал штурвал руками.

— Не волнуйся, — прошептал, —

Мы сразимся с небесами,

Нипочём нам этот шквал.

И победой опьянённый,

Вертолёт рванулся ввысь.

Шквал остался побеждённым,

В небе звёздочки зажглись.

По морю синему вперёд,

Навстречу бурям и ученьям,

Корабль бедный наш бредёт,

Набитый весь нравоученьем.

И построений чехарда,

Где палуба, где ют?

Противник сдвинулся с ума —

Наш план не разберут.

Военный пароход,

Гудков железный бас,

Оставил за кормой

Сиянье чьих-то глаз.

Военный пароход,

Военная гроза,

Уносишь ты меня,

Скажи, куда?

Корабль наш набит людьми:

Простым матросом и повыше.

Мы их собрали, а зачем?

Чтоб выполнять задачи свыше.

Тут всё рассчитано и вот —

Бери, читай устав.

Параграф первый выдаёт:

Начальник всегда прав!

А пот течёт по позвонку

И опускается всё ниже,

Я просыпаюсь по звонку

И к переборке жмусь поближе.

Мне таракан здесь друг и брат —

Делюсь я с ним едой,

А крыски ласково шуршат

И манят за собой.

За нами мчится супостат,

С воды и воздуха блефует,

Он даже нам как будто рад,

Фигуры разные рисует.

А мне плевать на фарс такой,

Я силой не грожу,

И, не кичась всей мощой,

Им что-то покажу.

На нас свалилось чудо необычное:

В Нью-Йорк с визитом «вытолкнули» нас.

Туда, где всё чужое, заграничное,

Но почему-то так ласкает глаз.

Лишь к стенке стали, сразу инструктируют:

Кругом разврат, убийства и грабёж,

И не захочешь, сразу изнасилуют

И в наркоту заманят молодёжь.

Спина к спине и, плотно взявшись за руки,

Закрыв глаза, шагаем на Бродвей,

Пусть страшновато, но ведь за подарками,

Диковин всяких для семьи своей.

И вот оно — лицо капитализма,

Его звериный, яростный оскал.

Я поначалу думал в коммунизм,

Глаза открыв, нечаянно попал.

Кругом есть всё, что даже нет в сознании:

Продукты, вещи, техника и быт.

И, крикнув: Бляха! — в радостном отчаянье,

Иду на «Вы», забыв про всякий стыд.

Там продавцы, заламывая руки,

Себе, конечно, ласково галдят.

И знали б вы, какие это муки

Не взять всё то, что вам всучить хотят.

Тут на глаза попалася «Секс-шопа»,

Как не зайти, не взглянуть на неё?

А там мужские члены, рядом попа

И кое-что… знакомое ещё.

Хошь с подогревом, хочешь на отсосе,

Любой длины и даже толщины,

Коль здесь народ такие штуки носит,

Мы местным дамам явно не нужны.

Аппаратуру мы купили сдуру,

Не разобравшись с «ПАЛом», где «СЕКАМ»

Они ж, увидев нашу конъюнктуру,

Всучили нам китайский разный хлам.

Ну, электроника — творенье капитала,

Хоть на измор, но мы тебя возьмём,

Нас НЛО в пути не испугало,

Стою в руке с зажатым молотком.

В семиэтажном был универмаге,

Где эскалатор, лифты и фонтан,

Ассортимент от кожи до бумаги,

Как будто всё оптический обман.

А рядом тут же, прямо у дороги,

Лежит «в дрезину» пьяный негритос,

А полисмен глядит совсем не строго,

Свобода здесь — и в этом весь вопрос!

Ещё глядели статую Свободы,

Не впечатлила что-то никого,

Позеленела, или от природы,

И как-то больше нравилась в кино.

«Оскал звериный» как-то растворился,

Такой же люд, и много наших там,

Кто «загнивает», кто не научился,

Но каждый здесь, по-видимому, САМ!

Нас не сманили пьянством и развратом,

И не пытались даже застрелить,

Не вербовали с ЦРУ ребята

И не склоняли Родину забыть.

Последний доллар тратим на закуску,

«Горячий дог» и колы по сто грамм,

Пора домой, к себе на берег русский,

К своим проблемам, жёнам и делам.

И снится чудный сон походный:

Одни стоим на берегу,

Костюм тропический, немодный,

И ноги в тапочках в снегу.

Вокруг деревья в лист одеты,

Сквозь снег зелёная трава,

И льются птичие сонеты,

Кружит от счастья голова.

А воздух пряно-золотистый,

И не качает, не штормит,

Роса жемчужиной искристой,

И ветер кронами шумит.

Бежит дорога, вдаль скрываясь,

Она и тянет, и манит,

За горизонтом обрываясь,

В поход собраться нам велит.

А что же мы, глазам не верю:

Походный штаб, ужель опять?

Да, это братство не измерить,

И сухопутным не понять.

Но что же это за холмами?

Стоит просторная изба,

И мы туда несёмся сами,

Туда толкает нас судьба.

Вошли и сразу обалдели:

Громадный стол, да как накрыт!

Такого мы ещё не ели,

Враз разыгрался аппетит.

Отведав фруктов, мяса, водки,

И охмелевшие слегка,

Промолвил кто-то: Эх, молодку,

Тогда бы кайф наверняка.

И тотчас двери отворились,

А там в шеренге нумера,

Стыдливо очи потупились,

Пора, товарищи, пора!

И вмиг растаял штаб походный,

Лишь общий стон из-за дверей,

И крик души, теперь свободной,

Терпевшей муку столько дней.

Лишь только утро засветилось,

Всё сызнова вернулось вспять,

От сна сознанье пробудилось:

Иллюминатор, море, Бл-ь!

Блажен, кто верует в любовь,

Блажен, кто верит в справедливость,

Блажен, кто проливает кровь,

Надеясь на Господню милость.

Блаженны мы, и в том числе,

Живём и ожидаем чуда.

На нас сидят, как на осле,

И перед носом манят блюдом.

Блажен, кому мочись в глаза,

А он от радости растает

И мнит, что Божия роса

Из глаз по лику истекает.

Плавучее «угробище», ах, мать твою ети,

Механикам «уродище» никак не завести,

Никак не можем тронуться — на якоре стоим,

Мы в группе охранения, а значит вместе с ним.

Качается, качается под нами океан,

Никак не унимается наш бешеный канкан.

Облезла авиация, облитая водой,

Лишь вертолёты чахлые стрекочут над волной.

А глупое «железище», две тыщи человек,

Стоит и тихо думает: остаться б тут навек.

Как символ развалившейся по всем статьям страны,

Которую распродали верховные чины.

Смеются страны Запада,

Злорадствует Восток.

Они нас распатронили

И вдоль, и поперёк.