Бездна

Я был в городе уже три дня, и до сих пор не знал, что делать дальше. Всё это время прошло в тумане, помню только, как вышел на грязном перроне, огляделся по сторонам и увидел их. Людей. Не обременённых тяжелой жизнью. Не знающих о смерти столько, сколько знали те, кто жил в глуши. Не понимающих страданий других. В глазах блестел азарт, жажда жизни, и я выглядел среди них, как бельмо на глазу.

Прошёл сквозь огромные двери и очутился практически на окраинах. Я бродил долго, упорно, стучался во все двери, где висела табличка «сдаётся в аренду», но каждый раз уходил ни с чем — слишком дорого.

День только занимался, солнце встало невысоко, обливая косыми лучами мостовую. Помню, как стоял на небольшой площади со старым памятником неизвестного мне писателя, облепленного со всех сторон неработающими фонтанами. Люди бродили вокруг, их ничто не заботило, и это злило ещё больше.

Однако я не увидел над ними ни одного Жнеца. Пустые крыши, переулки, наполненные лишь липкой тьмой и грязью, огромные полупустые площади — ни единого следа.

В конце концов я остановился в небольшом доме, где хозяйка по имени Габриэла Ройт — миловидная женщина лет тридцати пяти с веснушками на носу и огромными голубыми глазами — сдавала комнаты совсем недорого, у меня даже оставались деньги на пропитание. Она дала мне комнату на втором этаже, откуда из окна открывался неплохой вид на широкую, залитую светом, улицу. На другой стороне я увидел небольшое кафе с огромными панорамными стёклами, откуда лился неяркий тёплый свет.

Так я и прожил три дня в полном одиночестве. Каждое утро Габриэла заходила ко мне в комнату и будила, легко тряся за плечо. Её прикосновения казались мне словно прикосновения матери по утрам, когда та будила меня в школу. Я открывал глаза и, глупо улыбаясь, смотрел на неё.

— Доброе утро, мистер Моргентау, — она улыбалась в ответ. — Вижу, вы как всегда в хорошем настроении.

— Когда вас вижу, то у меня всегда хорошее настроение, — отвечал я, садясь на край кровати.

— К сожалению, быть с вами всё время не смогу. Я замужем.

— Понимаю, — отвечал я. — Может, будем друзьями?

— Мы и так друзья, мистер Моргентау. Мы все — одна большая семья, — отвечала Габриэла и начинала протирать пыль, слишком эротично выгибаясь, пытаясь добраться до кофейного столика. Не могу сказать, что я её хотел, но эта женщина была мне симпатична — впервые за много лет одиночества. И каково было моё разочарование, когда я узнал, за кого она вышла замуж. Мистер Ройт был законченным пьяницей, постоянно дрался с кем-то у входа в дом, блевал прямо в холле, ругался и стучал среди ночи в двери постояльцам её маленькой импровизированной гостиницы. Однажды, на второй день, он постучался ко мне в комнату.

— Чего нужно? — щурясь от яркого света из коридора, сказал я. Передо мной стоял мужчина: весь в лохмотьях, с запёкшейся кровью на губах и руках.

— Да ты… кто ты, мать твою, такой? — еле ворочая языком, сказал он и опёрся на дверной косяк. — Ты что делаешь в моём доме?

— Живу, я постоялец, — серьезно ответил я, понимая, что с такими людьми лучше разговаривать осторожно, ибо любое слово могло спровоцировать его на драку.

— А какого хрена ты тут живешь? — продолжал гнуть свою линию мистер Ройт. — Тебя Габриэла пустила что ли?

— Да.

— Чтобы завтра тебя здесь не было, — тихо сказал он, нагнувшись практически вплотную. От него несло перегаром и блевотиной. — Понял меня?

— Господи, Норман, что ты здесь делаешь? Я тебя уже спать уложила! — из другого конца коридора на него бежала разъярённая миссис Ройт. В тот момент мне было её по-настоящему жаль, но любовь зла — полюбишь и пьянь.

— Золотце, не мешай, — заплетающимся языком осадил её Норман, — не видишь, я тут с человеком разговариваю.

— Отстань от него! Иди спать, алкаш! — она взяла его за руку и повела к лестнице на третий этаж.

— Хэй, отпусти меня, женщина! — он пытался вырваться, но хватка его слишком ослабла из-за влитого внутрь количества алкоголя. — Мы с тобой ещё не закончили, урод! Завтра я тебе рожу-то разукрашу, если увижу утром!

— Извините, ради Бога, — говорила Габриэла, толкая своего непутёвого мужа к лестнице. — Это нечасто бывает.

— Ничего, к такому можно привыкнуть, — отвечал я, понимая, как ей тяжело с ним. — Доброй ночи, Габриэла.

— Доброй ночи, Адам.

Затем закрывал дверь и заваливался спать.

Наутро четвёртого дня я не выдержал и спустился в кафе напротив. Внутри было довольно просторно и даже мило: круглые столики, расставленные по залу, светлые полы и мятного цвета обои на стенах. Сверху свисали простенькие люстры с газовыми лампами. Я удивился, ведь весь мир понемногу переходил на электрические. Видимо, для антуража, подумал я, садясь за столик возле стены.

Вместе со мной в зале были ещё несколько человек, но все они выглядели как-то слишком весело для того, чтобы обратить внимание на нового посетителя. Все остались недвижимы. Кроме одного.

Стоило мне опуститься на мягкий стул, как передо мной тут же возникла фигура кельнера.

— Чего желаете, сэр?

— Кофе и солёные крендели, я видел, что на них у вас скидка, — непринуждённо ответил я.

— Сию минуту.

Он скрылся в дверях на кухню, а я вновь остался наедине со своими мыслями. Но ненадолго. Уже спустя несколько минут одиночества я почувствовал на себе пристальный взгляд. Незаметно оглянулся и понял, что на меня таращился молодой парень, слишком потрёпанный и старый для мальчишки, но слишком юный для зрелого мужчины. Стоило нам встретиться взглядами, как он тут же отворачивался к панорамному окну, делая вид, будто я ему совсем не интересен. Как только я вновь смотрел в стол, то снова начинал чувствовать на себе колющий пристальный взгляд.

«Да что ему надо? — подумал я, не решаясь встать и спросить напрямую».

Кельнер принёс кофе и крендели. Я пил его не спеша, растягивая одновременное удовольствие от выпечки вперемешку с отвращением от кофе, готовить его в этом месте совершенно не умели. Как только на столе остались лишь пустая чашка да блюдце, ко мне вновь подошёл кельнер и положил счёт. Видимо, он подумал, что на большее в их кафе мне денег не хватает. Пусть он и ошибался, и это даже как-то задевало моё самолюбие, но я решил просто оплатить счёт, не начиная бессмысленную стычку.

Наконец, загадочный юноша встал, и я уже подумал, что он направляется к выходу, как он тут же свернул в мою сторону. Он остановился возле моего столика и целую вечную секунду разглядывал меня.

— Что-то нужно? — не выдержал я.

— Нет… то есть да… — неуверенно начал он и аккуратно присел напротив. Замолчал. Тишина длилась ещё несколько неловких мгновений. — Мне хотелось бы нарисовать вас.

— Чего? Нарисовать?

— Именно. Мне нравятся ваши черты лица.

— Приятно, конечно. Спасибо.

— Пожалуйста, — легко улыбнулся он, ковыряя длинным ногтём полированную поверхность стола. — Ну так что? Согласны?

— Даже не знаю, — замялся я, не понимая, как надо реагировать. — Я должен за это заплатить?

— Скорее я. Просто побудьте натурщиком, всего пару часов в день. Это недолго, я даже могу заплатить.

«Странный тип, — подумал я. — Но деньги есть деньги, а они мне всегда нужны. Ладно, была ни была».

— Хорошо, — я развёл руками. — Где встретимся и когда?

— Вот, — он взял салфетку из подставки и, выудив из глубин своего большого для его тела пальто ручку, начеркал на ней пару слов. Придвинул ко мне.

— Я приду.

— Обязательно приходите. Это очень важно.

— Вы реальный художник?

— В каком смысле? — юноша впал в ступор.

— Ну, я думал, вы как-то зарабатываете на этом. Хотя, может, я всё не так понял.

— Ах, вы об этом, — вздохнул он. — Иногда удаётся продать пару картин на выставках. А так, это скорее хобби, чем профессия.

— Занятно, — ответил я и встал, надевая своё пальто. — Так, как говорите, вас зовут?

— Людвиг. Людвиг Тарновский, — он встал вслед за мной.

— Адам, — я протянул ему руку, и тот слабо её пожал.

— Ох, — вздохнул вдруг Людвиг, взглянув на настенные часы. — Мне пора, не забудьте про рисунок.

— Обязательно, — ответил я, и Людвиг тут же выбежал из кафе, негромко хлопнув дверью. Колокольчик над ней звенел ещё несколько секунд, затем быстро стих.

Я вышел из кафе сразу после него, но его и след простыл. Улица была пуста, и я просто закурил и пошёл дальше, вглубь города, вернее, на его окраины.

Сам того не заметив, я вошёл в старые кварталы, которые оказались чуть менее приятными на вид, чем я ожидал. Четырёхэтажные дома выглядели разбитыми, словно пару дней назад по этому району прошлась артиллерия или огромная революция захватила это место. Фасады отвалились, обнажая неприглядные внутренности из кирпичей и каменных блоков. Крыши косились, грозясь рухнуть прямо на дорогу, черепица с них изредка сыпалась на тротуары, и этот глухой стук с периодичностью отдавался в переулках.

— Ай! — вскрикнул кто-то вдали после очередного хлопка.

Я шёл по улицам и смотрел на людей. Выглядели они неважно. У стен домов стояли проститутки, размалёванные хуже, чем безвкусные картины в галереях. Они ждали свою золотую жилу, только вот с районом прогадали, поэтому курили сигареты одну за одной, изредка обсуждали что-то шёпотом, косились на прохожих, выглядевших, если често, не лучше их самих.

Они все ходили в лохмотьях, с грязью и кровью на лице. Погасшие глаза смотрели на всё словно сквозь какую-то полупрозрачную пелену, и этот взгляд каждый раз заставлял меня вздрагивать.

Я шёл всё дальше и дальше на окраины города, и с каждым пройденным кварталом становилось всё мрачнее и мрачнее. Вскоре в некоторых зданиях появились заколоченные двери и выбитые окна, а совсем уж на краю города в некоторых домах даже не было стен. Кирпичи и осколки стекла и мусора лежали по всей мостовой, ровным слоем укрывая район от холодов. Людей практически не было. Я бродил по Старому городу весь оставшийся день, наслаждаясь и одновременно ужасаясь всему тому, что мне пришлось увидеть.

Вскоре стемнело, и я решил идти обратно. В моей голове отложилась дорога, которой я шёл, но как бы то ни было, возвращаться оказалось немного труднее, чем я ожидал. Все повороты и улицы выглядели одинаково грязными, беспомощными в своём хаосе, люди на них, казалось, были одни и те же. Город стал похож на уродливый лабиринт, и с каждым пройденным поворотом я боялся увидеть перед собой минотавра, готовящегося разорвать меня куски.

Однако вместо него я увидел то, отчего уже успел отвыкнуть.

Жнец был здесь. Даже двое. Я увидел их ещё за пятьдесят метров от себя, дальше по улице. Два огромных чёрных силуэта с горящими глазами сидели на крышах по разным сторонам дороги и пристально смотрели вниз, на трёх стариков, греющихся у импровизированного костра, сделанного из того, что осталось от города. Я приближался, но монстры не обращали на меня никакого внимания, казалось, их интересовали только те трое, что прогревали свои продрогшие на морозном воздухе тела, закутанные в не раз залатанные пальто и шинели.

Я поравнялся с ними и замедлил шаг. Остановился, чтобы закурить, и уже вновь хотел пойти, но что-то меня удержало. Какое-то странное чувство, мешающее бросить их в неведении.

— Чёрт, — выругался я и быстрым шагом подошёл к ним, понимая, какую ошибку совершаю.

Они посмотрели на меня с таким презрением, с каким бедняки смотрят на богачей, то есть с завистью и подавленной ненавистью. Однако все трое молчали, ждали, что я им скажу.

— Сегодня ночью двое из вас умрут, — быстро сказал я и отошёл от них, скрывшись во тьме. Только спустя несколько десятков метров я осознал, что сделал. Мне казалось, что этот поступок станет одним из самых глупых в моей жизни. Кто знает, как они должны были умереть и как умрут теперь. Мне, конечно, не хотелось брать на себя такую ответственность, но время назад не идёт, а поэтому я потащу этот груз на себе, ещё один булыжник, упавший на мои уже не выдерживающие плечи.

Кое-как я вернулся в свой район. Я узнал свою улицу по кафе и яркому свету, льющемуся из панорамных окон. Внутри сидело много людей, все они что-то обсуждали, смеялись, делали вид будто ничего в этом мире никогда не меняется. Нет, я не ненавидел их. Мне было их жаль, и одновременно завидно, потому что им выпала доля обычных людей, которым не приходится сталкиваться с чем-то, с чем априори столкнуться не могут.

Я не хотел, чтобы меня преследовали Жнецы. Даже если они охотятся на всех остальных, даже если эти люди мне незнакомы, даже если мне бы хотелось, чтобы какой-либо человек умер, то я всё равно желал бы отказаться от этого тягостного дара.

Ночью мне совсем не спалось. Я встал, достал из-под кровати заранее припасенную бутылку дешёвого виски, выудил из старого платяного шкафа рюмку, налил. Выпил. Ещё налил. Ещё выпил. Легче становилось лишь совсем чуть-чуть, появилась сонливость, но вместе с тем меня начало тошнить. Казалось, если я сейчас же не лягу и не усну, то после смогу лечь только в гроб. Однако стоило мне закрыть глаза, как весь мир начинал крутиться в бешеной карусели безумия, с которой мне оказалось трудно выбраться.

Вскоре сон сломил меня, и голова кружилась уже значительно меньше, и я смог уснуть, погружаясь в пучину уже привычных кошмаров.

Но даже сквозь крепкий алкогольный сон я слышал их рёв за окном и понимал, что долго мне не продержаться.

Они придут и за мной.