Кангюй. Парфяне

До вечерней остановки на ночёвку никто более не посещает друзей. Голод прекращает всякие разговоры. Цитадель, о которой говорил Клеон, оказывается квадратом невысоких стен при четырёх башнях, выложенных из хорошо подогнанных камней на пологом холме. Холм цитадели окружает глубокий ров, пустой и местами осыпавшийся. С севера ко рву примыкает поселение из трёх десятков одинаковых эллинских домов, расположенных вдоль прямой улицы, ведущей от второстепенных ворот крепости до орошаемых полей. Черепицы крыш ровными рядами приятно радуют глаз. Обоз элефантерии располагается с южной стороны цитадели, полукругом на площади, у главных ворот. Друзья покидают повозку, желая прогуляться до ужина.

— Никогда не голодал. Кружится голова. Живот болит. Резь мучает. — Кассандр находит силы улыбнуться. — Познавательный армейский опыт.

— Где вас найти, вельможа, если вас хватятся? — интересуется Клеон.

— У главных ворот. — Аргей поддерживает за локоть ослабевшего товарища. — Дальше не дойдём.

Над входом в крепость камень памятный. Кассандр громко зачитывает:

— 3 абу 45 год, Антиох и Селевк и Антиох, наследники его, базилевсы. Шестьдесят пять лет назад. Давно сложили крепость. Верно, и отец, и дед мой видели её башни.

— Так вот где ты! — неожиданно раздаётся громоподобным голосом из глубины ворот. — С ног сбился, тебя ищу по телегам.

В воротах появляется полный, среднего роста муж лет тридцати пяти, с золотой цепью магистрата буле на шее, в дорогих тёмно-синих дорожных одеждах, в широкополой белой шляпе.

— Хайре, дядя! — Кассандр радостно воздевает руки.

— Негодяй! — летит в ответ. Дядя грозит кулаком племяннику. — Так-то ты долг семейный чтишь? Бежал тайком из дома! Родитель твой при смерти лежит! Увёл без спроса мою лошадь. Из-за тебя, своевольного юнца, все беды приключились!

Кассандр хватается обеими руками за живот. Его лицо обезображено гримасой боли.

— Да что с тобой? — Аргей и дядя в голос сопереживают Кассандру.

— От голода болит живот. — Юноша сгибается пополам и мучительно стонет.

— Ты голодал? — Дядя склоняется к лицу Кассандра, жалостливо поглаживает по спине. Гнев позабыт.

— С вчерашнего вечера ничего не ел, — стонет юноша, склоняясь ещё ниже. Аргей сильнее притягивает к себе товарища, готового вот-вот рухнуть наземь.

— О милостивые боги! Тебя мутит от голода? Ты бы мог взять в долг еду. Пойдём накормлю! — Дядя подхватывает с противоположной от Аргея стороны, и они оба ведут под руки, а скорее волочат Кассандра в крепость.

Их словно загодя там поджидают — по левую сторону от ворот у угловой башни расставлены рядами столы с хлебами и чашками для похлёбки. Возле столов хлопочут в нарядах жители поселения. Кассандра, Аргея и магистрата из Селевкии усаживают, разламывают хлеба, разливают в чашки погуще горячую похлёбку и потчуют гостей едой. Едва Кассандр справляется со второй чашкой, довольно выдыхает в небо, как дядя вспоминает про позабытый гнев.

— Родитель твой при смерти лежит. Хватил его удар. Слуга твой передал ему послание твоё. Ты неблагодарный сын!

— Хочу вернуться домой. — Кассандр касается примиряюще рукой плеча дяди и через его голову обращается к Аргею: — Отпустишь меня прежде оговорённых ранее пределов?

Дядя резко оборачивается к Аргею.

— А-а-ах! — Магистрат хлопает ладонью себя по виску. От хлопка остаётся красный след. — Хайре, друг базилевса. Сиятельный Селевк, наш достойный правитель, тебе передал поручение. Ехал я к тебе!

Магистрат оглядывается вокруг, кого-то разыскивая, не найдя, громко выкрикивает в сторону ворот:

— Честный, куда ты запропастился?

От ворот на зов господина деловито спешит раб с дорожными сумами за плечом. На ходу поправляет пояс и складки простых одежд.

— За лошадьми доглядывал я, — кланяется Кассандру жилистый муж лет тридцати, бритый наголо вавилонянин, в коротком чёрном неподшитом экзомисе⁷³ из грубой льняной ткани, при внушительном кинжале на портупее.

— Доглядел? — Магистрат забирает из рук раба плоскую овальную коробку из тёмного дерева с надписью «Венечный налог⁷⁴ базилевсу Селевку Четвёртому Филопатру от Селевкии-на-Тигре».

— Да, мой господин! — Раб указывает рукой в сторону поселения за крепостной стеной. — Поят гарнизонные поселенцы чистой водой лошадей. Обещали накормить. Попоны сушат на жердях. — Раб улыбается Кассандру, увидев Аргея, шёпотом спрашивает: — Мой господин, у нас же только три лошади в обратный путь. Как быть тогда с важным вельможей? Нанять четвёртую лошадь?

— Друг базилевса продолжит дальше свой путь. Он не поедет с нами в Селевкию. Иди к скотине, Честный. Найди в обозе лошадь Кассандра. Она с моим клеймом. Да проследи, чтобы нашим дали вдоволь сена поесть.

— Честный — надёжный служка. Можно было и не говорить по лошадей, он сам всё понимает. — Магистрат провожает раба довольным взглядом. — Ничего у меня не украл с самого момента оплаты его долгов, радеет по хозяйству, как я бы сам радел. Читать-писать умеет, верно ведёт счёт понесённых расходов. Достался мне Честный по любви. Да-да! Именно так! Я не шучу! Гетера разорила Честного по несчастливой любви. Спустил Честный наследный земельный надел на продажную девицу и продался сам в рабство, дабы оплатить любовные долги. В рабстве от страсти к гетере излечился. При мне уже не вспоминает про многоопытную девицу. Редкость такого способного ойкета обрести! Обычно покупаешь, тьфу, говорящие мотыги! За полновесную монету серебром берёшь лень-и-тупость.

Магистрат замолкает, выстукивает костяшками пальцев по коробке ритмичную походную мелодию, оглядывается по сторонам, словно бы выжидая подходящий момент для некого действа. Вот появляются стратеги, за ними старшие и младшие гегемоны. Влиятельное лицо Селевкии никто из входящих в крепость не приветствует, видимо, таковые приветствия случились ранее. Дядя Кассандра встаёт при стечении налоговых чиновников поселения во главе с молодым фрурархом⁷⁵, громко объявляет:

— Я, Лисимах, сын Карана, магистрат буле полиса Селевкия-на-Тигре, при правах сборщика налогов в делах Селевка, уполномочен базилевсом для награждения Аргея, сына Ореста, друга базилевса, золотым венком за его благодеяния во славу Сирии.

Коробка открывается, являя содержимое. Золотой венок пышно составлен из двух ветвей оливы. Листья у венка тонкие, золото раскатано в нежную фольгу, работы изящной, с прожилками. Лисимах осторожно вынимает награду из коробки. Кассандр принимает коробку из рук дяди, держит её широко открытой. На короткий миг венок поднимается к небу, вспыхивает в лучах светила и под рукоплескания присутствующих мужей водружается на голову Аргея. Листья венка колышутся от дуновения лёгкого ветерка. Юноша принимает награду с благоговейным трепетом, закрывает плотно глаза и перестаёт дышать. Магистрат тем временем продолжает:

— И одно из твоих благодеяний, Аргей, сын Ореста — помощь в пополнении казны. Ибо победой своей на песенном состязании вдохновил ты многих состоятельных людей добровольно пожертвовать деньги на наём войск для восточного похода базилевса. Селевк наказал мне передать тебе, и то его устный приказ, чтобы следовал ты в Бактрию и по прибытии в Бактрию с самых границ царства пребывал в золотом венке, не скрывая нигде по пути следования доблести своей, всюду вещая о щедрости и благородстве базилевса Селевка. Осыпан ты почестями базилевса, кифарист Аргей! Ныне отмечен ты и буле полиса Селевкии-на-Тигре — на тебе не просто венок из венечного сбора моего полиса… — Магистрат принимает горделивую позу оратора. Выдержав паузу, провозглашает: — …С этого прекрасного дня ты полноправный полит полиса. Аргей, друг базилевса, тебе даровано гражданство Селевкии-на-Тигре! Гордись нами в Бактрии.

Мужи шумно поздравляют Аргея. Кто из них словесно, кто обнимая, то Кассандр и его дядя магистрат, а кто и возлияниями простого вина из запасов цитадели. Однако никто из торжествующих мужей не завидует юноше, а некоторые из поселенцев и вовсе сочувственно переглядываются меж собой. Среди них, безмерно удивлённых провинциалов, ходят едва слышные тихие пересуды: «Бактрия?», «Отпавшая сатрапия», «Враждебные окраины ойкумены», «Что ждёт посланника Сирии в Бактрии?», «Ужели то награда в тех диких краях?». Пересуды быстро пресекаются Архелаем:

— Эллины, восславим базилевса! Мы все, здесь сидящие, служим во благо Сирии. За процветание нашей державы! — Элефантарх воздевает руки к небу. Мрачно с небом продолжает беседу: — Мужи, выбрали мы доблестный удел в жизни, выпьем до дна короткие дни блаженного счастья! И да хранят нас всемогущие боги в предприятиях смертельно опасных!

Мужи неспешно рассаживаются за столы. Македоняне из гарнизона крепости привычкой тянутся к македонцам из элефантерии, эллины-поселенцы оказываются в меньшинстве, то чиновники по налогам и агорономы⁷⁶ окружных мест, и магистрат забирает их, скучающих, к себе за стол. За едой и питьём завязываются знакомства и приятные дружеские беседы. Воители и поселенцы старательно избегают тем, связанных с войной. Весёлые шутки про нравы второй столицы сменяются изложением забавных приключений в разных сатрапиях. Хохот за столами заглушает даже рёв слонов.

— Дядя, я тебя покину, с Аргеем отлучимся до полуночи. — Кассандр уводит товарища из-за стола. На немой вопрос подмигивает глазом: — Нам обещали угощение от лучшей поварихи отряда. Наваристая похлёбка по стародавнему рецепту.

— Не вздумай убежать, Кассандр. Друг базилевса тебе не позволит скрыться от меня.

Юноши покидают крепость в сумерках. В воротах Кассандр останавливается.

— Прости же меня. Я бы прошёл с тобой дороги Гиркании, да жалко любимого отца. — Кассандр винится. Склоняет повинно голову ниц. В ответ Аргей молча похлопывает по плечу товарища. — Что, если слова дяди и в самом деле правда? И отец захворал из-за меня. Как быть тогда?

— Мне понятны твои чувства. — Аргей выводит из башни ворот товарища. — Отправляйся домой и не печалься.

— Нет-нет, я останусь с тобой. Ты только скажи, последую я за тобой и в Бактрию. — Кассандр с силой бьёт себя по груди кулаком.

— Не скажу тебе, мой Кассандр, ни укора, ни просьбы. — Аргей искренне улыбается товарищу. — Но поблагодарю тебя за товарищество в эфебии. Было бы мне печально в Селевкии, не встреть я тебя и твоих друзей. Хотел бы подарить тебе этот золотой венок. Опасаюсь, дар базилевса принесёт тебе одни несчастья.

— Как и тебе, мой товарищ. — Кассандр трёт глаза, пытаясь скрыть слёзы.

— Помнишь ли, мой замечательный Кассандр, речи учителей? — Аргей и сам вот-вот заплачет. Юноша собирается с духом и погодя немного твёрдо продолжает: — Стоя расписная велит принять судьбу без сожалений и без сожалений следовать судьбе. Космос — говорю про божественный порядок — желает людям добра…

–…Не спорю про миропорядок, Аргей. Порядок есть, тому не счесть подтверждений. — Кассандр волнуется, его голос дрожит. — Хаоса безумия вокруг нас нет. Красота гармонии присуща природе. Твоё лицо красиво, красиво и моё. Но как, если тот порядок совсем иной, чем мы предполагаем? И до нас тому иному порядку-космосу дела нет? Вселенная безгранична. Вселенная неизменна. Можем лицезреть её дивное вечное великолепие. Роскошен небосвод. Посмотри, над нами появились первые звёзды, но ведь звёзды не рождаются и не умирают по прихоти людей? Солнце исчезло при закате и светило восходит утром не по людской молитве. А раз так, то выходит — космос-порядок вовсе и не для нас создан богами?

Спросишь меня — для кого сотворён космос-порядок? Для кого блистают звёзды? Быть может, богами космос создан для богов? Вселенная создана богами для богов? Кто поддерживает миропорядок во вселенной? Удержать в пустоте звёзды ведь, верно, требует неисчислимо много огня? Для кого затрачивается столько усилий? Ты здраво рассуди — во вселенной предпринимаются невероятные колоссальные расходы божественного огня и всё-то вершится богами для получения каких-то жалких людских молитв и жертв?

Разве мне или тебе требуется почитание, скажем… муравьёв? Не услышу их молитв, не увижу их жертвоприношений в мою славу, не увижу их алтарей и храмов в мою честь да в густой траве сокрытых, ибо занят я делами человеческими, что величественнее забот об их муравейнике. Так и тут. Кто мы для богов? Что им наше почитание? Чем они, могущественные боги, заняты?

Боги построили вселенную из пустоты, хаос сменили законом, во мраке тьмы зажгли звёзды. Не нуждаются всесильные боги в жалких храмах людей, ибо они, бессмертные, ещё до появления людей давным-давно воздвигли громадный храм для самих себя. Звёзды на небе снабжаются бессчётно огнём и удерживаются на неизменном месте вовсе не для радости смертных, но для услады их создателей, богов. Не для нас создан космос-порядок. Не для нас, муравьёв, существует великолепная вселенная. Жалкие смертные — нечестивые гости во вселенском дворце богов.

Или как, если тот божественный порядок во вселенной, то есть в огненном храме богов, нерушимый алтарь есть извечно недобрый космос? Извечно злой миропорядок, во вражде жестокий, неумолимый в карах? Жаждет тот гармоничный космос людям, его почитающим, — нет, не добра, а погибели? Как ты или я желал бы смерти-несчастий нечестивым гостям, муравьям, кощунствующим при священнодействии у храма? Наступлю ногой на любопытных нечестивцев, раздавлю их. Повинуйся в моём дворце злой воле моей! Да?

Как будут упорствовать прочие из них, возведут цитадели-укрытия от моей воли, в тех цитаделях установят порядок свой, противный моему, так возьму кирку и разнесу в крошки зазнавшийся муравейник. Нет муравейника, и нет гордыни у муравьёв. Гармония вселенной восстановлена. Никакими жертвами, подношениями и молитвами муравью не сломить волю мою. Согласись, товарищ, жалкий муравей не может подкупить меня, не может муравей и повелевать мной. Муравей может уповать только на чудо. Чудо, что не замечу я муравья и не раздавлю его пятой своей.

Люди глупы. Люди эгоистичны. Богам нет до нас дела. Боги не опекают нас материнской заботой, не поражают нас молниями с небес за тяжкие проступки. Боги не следят за нашими судьбами. Слишком ничтожны мы для властителей вселенной. Боги заняты превосходно-божественным: звёздами, кометами, космосом-порядком во вселенной. На долю людей от создателей миров досталась вечная борьба за существование. Не ты ли мне по прибытии в эфебию в спорах внушал мысли подобные…

–…Помню споры. Милые сердцу воспоминания. — Аргей улыбается. — Только тогда ты был на той стороне, где я сейчас пребываю. Страстно доказывал мне существование доброго божественного промысла.

— Если нашу цветущую Сирию сравнить со вселенной, в которой полисы — это яркие звёзды из созвездий, а нашего базилевса Селевка — с божественным порядком. — Кассандр сокрушённо качает головой. Печалится. — Ты, мой товарищ, в том космосе-порядке ничтожно маленькое зёрнышко, которое скоро-скоро перемелется жерновами величественных амбиций в прах. А я ведь не смогу посетить твою могилу в Бактрии. Несправедливо-жестоко поступает с тобой Селевк. Как коротка жизнь твоя!

Кассандр вытирает слёзы.

— Товарищ мой, мне есть куда вернуться. В могилу я не спешу. Мир живых мне по нраву. Не ты ли… — Аргей подражает голосу Кассандра. Пытается шутить, — …нашёл мне невесту? В повозке давеча обещал похлопотать за меня, уговорить строптивую красавицу на мне остановить выбор. На мне, верном твоём друге по эфебии, а не на каких-то чванливых богачах из буле Селевкии.

Кассандр горестно выдыхает, через силу улыбается, но тему беседы не переменяет.

— Каждый обол посчитан у базилевса. Строгий порядок учёта душ в казначействе Сирии. — Товарищи минуют мост через крепостной ров. — Двух неразлучных стратегов мудрый Селевк предусмотрительно рассорил меж собой. Загодя до прибытия разобщил через папирус при печатях, и не сдружиться старым товарищам вновь. В плане базилевса каждому из нас нашлось своё место.

Кассандр корчит рожицу немого восхищения. Воздевает руки к звёздам.

— Скажи мне, Кассандр, отчего базилевсу понадобилось рассоривать стратегов? — Аргей по тону не спорит с товарищем, лишь интересуется мнением. — Ведь ссоры гегемонов на виду у врагов смертельно опасны.

Кассандр, волнуясь, тихо шепчет:

— Аргей, честно скажу тебе как самому лучшему другу. Стратеги безмерно честолюбивы. Почестей по службе им мало. Грезят оба о власти сатрапа в сатрапии. При удобном случае сместят сатрапа. Войдут в сговор с элефантерией. Гегемоны им лично обязаны возвышением и потому покорно исполнят любой их приказ. Появится новое эллинское царство? Базилевсу настроения в отряде хорошо известны. От сикофантов, верно. — Кассандр опасливо оглядывается вокруг себя. — Да, кругом осведомители — будь осторожен, вельможа, донесут и на тебя. Возможно, Клеон — сикофант? Подхалим старательно доносит на тебя стратегам? Не нравится мне твой возничий. Не доверяй, прошу, никому в элефантерии. Всё ж великий Селевк прав: нельзя взращивать в стратегах гордыню. Как разузнал от воинов в твоё отсутствие — а я, как ты ведаешь, мечтал записаться в отряд на башнях, — Формион храбрый в рубках, вечно страждет рискованных предприятий, жаден до наживы, люди ему доверяют, потому как сама Тихе ему помогает. Это их слова, не мои. По мирному времени Формион — бесстыжий проныра, вотрётся в доверие, обманет, без стыда объедет. Как тебе его поступок с Архелаем? Воители меж собой вынесли суждение о стратеге: «Два лика у одного человека». Полагаю, и согласишься ты со мной, кто-то из отряда по гнусности, следуя наущению Формиона, пока Архелай спал, подбросил тому деньги из казны. Формиону Архелай по службе в Сирии был, со слов воинов, почитай, что родным отцом. Формион называл Архелая «мой благодетель». Так-то! Многомудрый правитель базилевс! Сатрапу Гиркании легко будет рассоренными стратегами править.

— Список армейских развлечений пополнился? — Аргей подмигивает грустному Кассандру. — Уж то не склоки для подчинённых? То борьба за привилегии?

— Привилегии двора, подачки, награды остались в Селевкии. — Кассандр предлагает иное. — Селевк не варваров боится. В Гиркании, увы, предполагаемо ожидается борьба среди эллинов за почести верховной власти. Пока базилевс в Антиохии соберёт большую армию для похода на кочевников, Гиркания, может статься, и отложится от Сирии, как прежде отложилась Бактрия. — Кассандр тяжело вздыхает. — Аргей, зачем я говорю тебе пустое при расставании? Что мне Гиркания и Бактрия? Что мне козни стратегов? Хотел спросить с тебя я клятвы.

— Какие клятвы, Кассандр? — Аргей берёт товарища крепко за плечи.

— Пообещай же мне во странствиях своих остаться верным мудрости Стои, какую обрёл ты в эфебии. И не уподобишься ты стяжателям почестей и славы, что мирным, что бранным. Сохранишь ты память о нашей дружбе. Как тебе моя клятва, Аргей?

— Обещаю тебе! Повторим клятву и вместе, Кассандр? — Аргей с радостью принимает клятву. Кассандр в ответ на предложение товарища укладывает руки поверх плеч Аргея. — Именно эти слова и хотел услышать от тебя. Будет что вспомнить мне в Бактрии.

Юноши троекратно повторяют клятву.

Рано утром, перед восходом, в прохладной темноте Кассандр отбывает с дядей и его слугой в Селевкию-на-Тигре. Аргей подолгу провожает товарища, говоря положенные пожелания путникам, удерживает за полы одежд сокрушённого Кассандра, сидящего на лошади, наконец нехотя отпускает, играет тому вслед мелодию приятно-грустную на кифаре. Проводив товарища, Аргей утирает слёзы, собирается было вернуться к обозу, но, передумав, усаживается, сгорбившись как старик, на придорожный камень и с долгой молитвой богам встречает восход нового дня.