Взорвать «Москву»

Киев — Москва… Любовь и голуби… Граница уплыла на юг, и вместе с ней растворились в железнодорожной дали две дружественные таможни с их толкотней, суетней и откровенной разбойничьей наглостью чиновников, с трехчасовой нервной задержкой поезда, которая куда неприятнее, чем задержка месячных у любимой девочки. Утихли споры и жалобы на произвол, на бис исполненные опытными украинскими мешочниками. Съедены домашние харчи. Решены убогие кроссворды. Заполнена иммиграционная карта, и в ней значится: «Олесь Бузько (экзотическое для русского уха имя). Пол: мужской (что несомненно; надо бы добавить: «гендерная принадлежность — убежденный гетеросексуал»). Цель поездки: туризм (ждите меня, я скоро приеду). Срок пребывания: трое суток…» Солидный документ, проштемпелеванный суровым сотрудником российской пограничной службы. Его нужно вложить в паспорт и все время держать при себе — Москва слезам не верит, а московская милиция — и подавно.

Припомнилась последняя беседа с Кульчицким, имевшим штаб-квартиру в Киеве и приехавшим провожать хорунжего на вокзал.

«Это пока только проба, — рубя ладонью воздух, пылко говорил Кульчицкий. — Еще один тяжелый психологический удар для московских властей. Если бы наши чеченские друзья были решительнее и не поддавались на посулы своих и чужих соглашателей, Москва давно взлетела бы на воздух — до самых до окраин!» Сияло лицо провидныка, сияли его глаза в паутинке морщинок, цвел отличный ровный загар. «Я накопил в себе достаточно злости, чтобы оклеить пластитом половину столицы Сатаны, — ответил тогда Бузько. — Располагайте мной, друже провиднык, по своему усмотрению». Кульчицкий лучезарно улыбнулся. «Я ценю ваши патриотизм и преданность делу, — сказал он. — Но все же не забывайте, что по возвращении домой вас будет ждать условленный гонорар…»

«Город Сатаны» наплывал из прекрасного далека полосой отчуждения, скрещивающимися линиями электропередачи, пакгаузами, запасными путями, стрелками, семафорами, железным нагромождением гаражей и складов. Состав двинулся медленным шагом. Пассажиры собирали багаж.

Едущий налегке, с одной только спортивной сумкой Бузько выбрался в тамбур и сквозь пыльное стекло наблюдал за медленными изменениями пейзажа. Он закурил, и дым синими пластами потянулся сквозь трещину в окне.

Он спрыгнул на перрон первым и, забросив сумку за плечо, двинулся к подземному переходу. «Все здесь враждебно, — повторял про себя хорунжий. — Люди, автомобили, рекламные листовки, которые раздает вот эта хорошенькая малолетка… Ты приехал сюда как солдат, а значит, ты равнодушно-спокоен и готов к борьбе за счастье родного народа…» А враждебный город пузырился весенней толкотней, тысячей звуков и миллионом запахов, потому что Москва открыта гостям и любит их по мере своих восьмисотлетних сил.

— От Кульчицкого? Приезжайте в течение часа, здесь недалеко. Если задержитесь, меня уже не будет — меня ждут…

Абонент был сдержан и по-столичному деловит.

Плохо знающий Москву Бузько опоздал на десять минут: неправильно поняв многословный рассказ говорливой старушки, он проехал на метро лишнюю станцию. В облезлой квартире на втором этаже П-образного дома по Сущевскому Валу его встретил пасмурный старик в клетчатой рубашке.

— Я уже на выходе, — сообщил хозяин, открывая дверь и впуская гостя. — Описание вашей персоны, которое прислал Кульчицкий, совпадает. Значит, вы и есть тот самый Олесь. Моя фамилия — скажем так — Семенцов. Проходите. У нас пятнадцать минут…

Бузько очутился в запущенной двухкомнатной квартирке, где уборка не производилась уже лет сто. Бесформенные железки, жестяные банки, покрытые засохшими потеками, ржавые инструменты создавали впечатление запущенной мастерской.

— Садитесь, — сбрасывая на пол сонного рыжего кота с вымазанной в зеленое спиной, сказал хозяин. — Порция «мыла» уже упакована и оплачена. Акваланг — облегченный вариант без баллонов, только с маской… — Видя недоумение на лице гостя, Семенцов пояснил: — Пластит.

Взвешивая на руке увесистый пакет, Бузько поинтересовался:

— А вы с господином Кульчицким, наверное, вместе служили?

Семенцов нехорошо ухмыльнулся и, помедлив, ответил:

— Да уж, служили… В интересном одном месте… Только он, хитрожопец, подполковником уволился, а я — капитаном…

— Удивительно! Служили вместе, а на украинца вы совсем не похожи, — заметил хорунжий.

Эта фраза обозлила хозяина:

— Ты пальцы в чужие проблемы-то не суй! — прикрикнул он. — Я не турецкий, я не немецкий, а советский! Простой пенсионер, понял?! И торгую, чем могу, чтобы к пенсии приработать! И насрать мне на твоего Кульчицкого и на тебя!.. Вон рюкзак с аквалангом бери и вали отсюда!

Бузько торопливо собрал покупки и направился к двери. Говорить было больше не о чем; обижаться, впрочем, тоже.

Хозяин тем временем поостыл.

— Погоди! — окликнул он.

Хорунжий остановился.

— Приходилось плавать с аквалангом? — хмуро спросил Семенцов.

— Плавал. Даже подводной охотой занимался. В нашем родном Крыму, в хорошие времена, — поспешно ответил Бузько.

— Когда они были-то — хорошие времена? — буркнул Семенцов, расстегивая «молнию» на сумке хорунжего и заботливо вкладывая туда еще один сверток. — Запалы-то забыл, профессионал! «Липучкой» хоть умеешь пользоваться?

— Со взрывчаткой знаком хорошо…

— Не произноси слова «взрывчатка» вслух вообще никогда! — строго заметил Семенцов. — В Москве это слово произносить нынче опасно…

Хозяин повозился с ключами и открыл дверь.

— Бывай, щирый украинец! — желчно проговорил Семенцов. — Ты меня не видел, я тебя тоже.

Опасный груз Бузько оставил в тайнике на окраине города. Схема, врученная Кульчицким, оказалась точной: место было безлюдное и безопасное. Вдалеке шумная трасса, уводящая прочь от Москвы, руины, бетон, ржавые прутья арматуры… Шпионские игры, затеянные провидныком, раздражали. Но партийная дисциплина прежде всего — и Бузько аккуратно рассыпал вокруг схрона пачку дефицитной махорки.

Оставался визит к человеку, которого Кульчицкий громко именовал просто «нашим союзником». К человеку, который выведет хорунжего на объект…

Поминутно сверяясь с записанным на самой главной страничке памяти адресом, Бузько добрался до Садовнической улицы, миновал пятый номер с окнами-арками и припаркованным десятком машин, повернул во дворы… Вот то самое место — старые дома, новехонькая детская площадка из цветного пластика, хлебный ларек. Кремль недалеко, а на ступеньке сидит чернявый паренек кавказского вида и отрешенно курит, глядя прямо перед собой.

Бузько подошел и поздоровался. Чернявый не обратил на него никакого внимания, только выпустил дым из ноздрей.

— Мне нужен господин Дакаев, — настойчиво проговорил хорунжий.

Тут чернявый парнишка поднял глаза, усмехнулся и ткнул пальцем в сторону приоткрытой двери ларька, откуда несло свежим хлебным духом.

— Захады, дарагой! — услышал Бузько сакраментальную фразу. — Я здесь!

Хорунжий сделал шаг и оказался внутри ларька среди душных горячих запахов печеного и румяных булок.

— Сейчас выручку досчитаю, — не поднимая головы, сказал лысый тип с черной бородой, растущей, казалось, прямо из горла. — Присядь на табурет. Меня Хамидом зовут.

— Олесь, — просто ответил Бузько.

— И у тебя имя подозрительное, — вручая деньги подлезшему под локоть хорунжего пареньку, сказал Хамид. — Здравствуй.

— Здравствуйте. Я приехал…

— Давай-ка на «ты», — перебил Хамид. — Враг у нас общий, значит, дружить будем… А откуда ты приехал, я знаю: твое фото мне присылали, а тебя самого мой пацан срисовал, еще когда ты по дворам кружил.

— Мне бы так, чтобы время не терять, — сказал хорунжий. — У меня на родине много работы…

— А-а, у меня на родине тоже полно работы! — махнул рукой Хамид. — Все успеем, все сделаем — хорошие люди насчет тебя звонили, уважаемые… Сегодня ночью уже на место пойдем. Багаж, смотрю, не при тебе?

Конец ознакомительного фрагмента.