Пограничные стрелки

На это сообщение Уэлдон отреагировал следующим образом. Задрав голову, он долгое время наблюдал за покачивающимися усиками виноградной лозы, которая нависала над ними как зеленый шатер. Наконец произнес:

— Надо же, как мне везет! И что бы этому Бакстеру сознаться сразу!

— Везет? — сердито воскликнул коротышка. — Везет? — Внезапно его поведение изменилось, он поудобнее устроился на стуле. — Выкладывайте, Уэлдон. Объясните начистоту.

— Что вы, дружище, неужели не ясно? Да я бы тогда никогда в жизни не оказался в Сан-Тринидаде, и мне не пришлось бы сидеть здесь, есть жареного козленка, пить пиво и беседовать с великим Коннери! — Взмахнув широкой ладонью, он улыбнулся, добродушно, но слегка рассеянно.

Керк Коннери вскочил. Он вообще двигался резко и порывисто. Прислонившись плечом к толстой выбеленной колонне, внимательно посмотрел на Уэлдона:

— Сколько вам лет, юноша?

— Немного меньше, чем вы думаете.

— Черт побери, молодой человек, иногда я думаю, что вы еще не вылезли из пеленок!

Уэлдон тем временем покончил со второй цигаркой, свернул третью и закурил.

— Испортите себе легкие, — заметил его собеседник.

Уэлдон выдохнул огромный клуб дыма:

— Никогда не имел хлопот с ними.

Коннери скорчил свирепую гримасу:

— Я ничего подобного и не предполагал! Я так и думал, вы — железный человек! Скала! Голова не болит, желудок всегда в порядке, ни простуды, ни лихорадки… И что, никогда в жизни?

— Никогда, — подтвердил Уэлдон.

— Почему вы себя так ведете? — кипятился представитель закона. — Почему? Почему?

— Почему я пью пиво? — простодушно полюбопытствовал Уэлдон.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Без уверток, пожалуйста, когда я разговариваю с вами! Не виляйте и не хитрите со мной, молодой человек!

Верзила Уэлдон отнесся к словам собеседника с полным спокойствием. Взгляд его, остановившийся на лице Коннери, напоминал взгляд сытого и довольного собой быка.

— Во-первых, я терпеть не могу работать, — признался он.

— Просто хотите сидеть на шее общества и объедать его? — осведомился представитель закона все так же сердито. Он помолчал, дожидаясь реакции парня, но так как ее не последовало, продолжал говорить: — А это неправильно и несправедливо. У нас достаточно проблем и с обычными преступниками — с недоумками, которые идут по кривой дорожке, психопатами, которым место в больницах, а не за решеткой, выходцами из Европы, Южной Америки, с Востока, наркоманами, пьяницами и всякими другими паразитами. Нам с ними хватает хлопот. Любой преступник — сумасшедший. Я всегда это утверждал. И всегда знал это. Но вы-то не сумасшедший, Уэлдон. Вы — сильный человек. У вас хорошая голова. И мозги работают неплохо. Таких, как вы, — один на тысячу. Но как вы с собой обращаетесь? Выбрасываете на ветер все свои сокровища! Хуже того! Это все равно как использовать боевой линкор для мелкой контрабанды! Что ж, если вы собираетесь стать преступником, почему бы вам не совершить что-нибудь грандиозное? Ограбить, например, английскую казну или опустошить Монетный двор США, устроить переполох на Уоллстрит, что-нибудь вроде этого?

— Меня никто не вдохновлял на такие подвиги, — заметил Уэлдон, слабая улыбка вернулась на его лицо. — Но вы подбрасываете неплохие идейки!

— Вместо этого, вы катитесь по жизни. Куда подует ветер, туда вас и несет! То в Мексику, то в Канаду — тут сыграли в карты, здесь постреляли, там подрались на ножах! А для чего? К чему вы стремитесь? Какова цель?

— Я просто живу, — мягко ответил Уэлдон.

Коннери ткнул в него дрожащим, костлявым указательным пальцем.

— У вас нет никакого чувства уважения к себе! — заключил он.

— Потому что никто никогда не принимает меня всерьез.

Взгляд парня в это время блуждал по верхнему ряду окон, выходивших во внутренний дворик. На одном из них ставни были распахнуты, но само окно оставалось закрытым. Интересно, кому это захотелось довольствоваться светом, но не воздухом? Солнце уже склонялось к западу. Жара спадала. Но щедрое, наводящее сонливость тепло исходило от стен, золотистая истома покрыла небо. От земли волнами поднимался горячий, наводящий дремоту воздух.

— А почему вас не принимают всерьез?

— Из-за моего имени, — пояснил Уэлдон.

— Хорошее имя. Что в нем такого? — не понял Коннери. — Когда-то считалось честным именем, пока вы не изваляли его в грязи! Лоример Эверетт Уэлдон — что тут плохого?

— Вы что, не понимаете? Инициалы образуют слово «Лью»^[3]. А как можно относиться серьезно к человеку с таким именем? Вот вы, например, можете?

— Все это чепуха! Вы просто смеетесь надо всем, начиная с самого себя. Когда же перестанете хихикать?

— Я говорю серьезно.

— Вас называли и по-другому.

— Ну да. «Громила», «Блондин», «Заправила», «Большой козленок». Вы называете это именами, Коннери? А по-моему, это клички. Мир легкомысленно относится ко мне. А я легкомысленно отношусь к нему. Вот и все.

— Так-так-так, — протянул представитель закона. — А чего вы хотите от жизни?

— Того, что она мне преподнесет.

— А что она вам преподнесет?

— А вот этого я не знаю.

— Не понял.

— Если бы знал, то не хотел бы этого! — растолковал Уэлдон.

Коннери издал резкий свист, в котором выразились недовольство, нетерпение, но отчасти и понимание. Затем порывисто опустился на стул, который даже затрясся.

— Вы бы мне пригодились, — тихо произнес он. — Вы могли бы мне пригодиться, дружище!

— Охотиться за преступниками? — уточнил молодой человек.

— Вы могли бы мне пригодиться, — повторил Коннери и замолчал.

— Кто эта прелестная крошка в большом, сером автомобиле? — неожиданно поинтересовался Уэлдон.

— Какая крошка? — удивился его собеседник. — Что еще за крошка?

— Франческа Лагарди. Так, кажется, вы ее назвали.

— Крошка? — изумился коротышка. — Хладнокровная хищница! Ястреб! Ничего себе крошка! В ней нет ничего трогательного, ничего детского. Некоторые женщины взрослеют уже в колыбели.

— Как Афина, — заметил Уэлдон.

— Как кто?

— Не важно. Но она обольстительна.

— Все ведьмы обольстительны, — проворчал Коннери.

Взгляд парня устремился к окну, где открыли только ставни. Стекло в нем было плохого качества, неровное, а потому неравномерно пропускало свет. Тем не менее за этим стеклом, в глубине темной комнаты, Уэлдон увидел женскую фигуру. Она напоминала призрак.

— Я видел только ее лицо. Но какое лицо! Прелестное, очаровательное! — вздохнул он.

— А я видел и ее руки, — сообщил Коннери. — И видел, на что они способны.

— Изысканные руки, — мечтательно промолвил Уэлдон, с наслаждением прикрыв глаза; он грезил наяву. — Изящные, с розовыми пальчиками, нежные и сильные. Легкие, стремительные линии и округлые, маленькие кисти; тонкая, прозрачная кожа, через которую просвечивают голубые вены.

— Заткнитесь! — возмутился Коннери. — Не выношу, когда вы изъясняетесь подобным образом!

— Я просто размышлял вслух, — пожал плечами парень.

— Вот поэтому-то и нет хуже преступников, чем женщины, — пояснил представитель закона. — У них своя защита. Мужчина, честен он или нет, в конце концов, просто мужчина. В нем главное — сердце и душа, а внешность не играет особой роли. А женщина состоит на две трети из тела и на одну треть из мозгов. И когда мозги набекрень, выставляет напоказ свое тело. Мужчины не любят идеальных женщин. Им нравятся немного с перчиком. Как соус к этому блюду. Вы, Уэлдон, уж точно предпочли бы именно таких!

— Пожалуй, — задумчиво произнес тот. — Немного святая, немного — грешница. Конечно, вы правы.

Но раньше я никогда не задумывался над этим. Вы сразу же схватываете суть дела, Коннери!

Подобно поднимающейся рыбе, женская фигура, приблизившись к окну, приняла более ясные очертания. И, подобно рыбе, снова погружающейся в глубину, отступив, утратила четкость и скрылась во мраке.

Уэлдон встал и предложил:

— Неплохо бы пройтись.

— Куда? Куда? — допытывался маленький человек.

— Не знаю. Идете со мною?

Они пошли по внутреннему дворику. Уэлдон прогуливался неторопливо, а Коннери передвигался судорожно, рывками. То плелся позади юноши, то отставал, то забегал вперед, оборачиваясь и поджидая спутника, чтобы подхватить его и потащить за собой, как ребенок тащит большую собаку на поводке.

При выходе из внутреннего дворика они задержались у длинного серого автомобиля. В нем было четыре сиденья, снабженных подлокотниками, и внушительный багажник. Задние сиденья были устроены так, что даже при резких поворотах пассажирам не грозила опасность вывалиться из машины.

Уэлдон задумчиво облокотился на переднюю дверцу.

— Температура-то все еще под восемьдесят, — заметил он. — Малышку недавно здорово гоняли. Двигатель еще не остыл. Взгляните на термометр!

— Эта девица никогда не ездит со скоростью меньше шестидесяти миль, — объяснил Коннери. — Так она себе представляет медленную, приятную прогулку на машине. Обычно предпочитает все девяносто — сто миль в час.

— Сто? — переспросил парень. — Здорово! — Открыв капот, он заглянул внутрь. — Милая, маленькая, старая, надежная восьмерка, — заключил он.

— А где она сделана? — проворчал Коннери. — Нигде нет фирменного знака.

— Это итальянская модель, — сказал Уэлдон. — Изготовлена по специальному заказу. Не удивительно, что выжимает все сто! И даже больше, судя по всему! Гораздо больше! А нужна ли ей такая скорость, Коннери?

— Нужны ли птице крылья? — с горечью спросил в свою очередь представитель закона. — И даже сотни ей может не хватить в один прекрасный день.

Он стукнул себя в грудь кулачком. Его глаза горели такой яростью, что Уэлдон вдруг представил себе этого коротышку в образе стремительно летящего кондора, нагоняющего блестящий автомобиль, который далеко внизу несется по извивающейся дороге с умопомрачительной скоростью.

— Вы так и не рассказали мне, чем она занимается? — заметил он. — Не хотите поделиться со мной?

— Если бы я знал, — отозвался Коннери, — то поделился бы. Даже напечатал бы об этом в газетах. Если бы только знал! Но мне известно очень немногое. А зачем женщине или мужчине нужна такая машина на границе, если только он не миллионер и не гонщик?

— Контрабанда? — предположил Уэлдон.

— Прямо в точку! — ухмыльнулся Коннери. Блестящими глазками он обшаривал лицо молодого человека.

— Пожалуй, пойду поброжу немного, — объявил Уэлдон.

— Где? Где можно побродить в таком городке, как этот?

— Просто поброжу…

— А, идите к черту! — выпалил коротышка и повернулся на каблуках.

В воздухе что-то прошелестело. Это девушка подходила к автомобилю.

— Добрый вечер, мистер Коннери! — приветливо поздоровалась она.

Тот не выказал никакой сердечности. Взгляд его был исполнен ненависти, смешанной с любопытством.

— Гм! — промычал он в ответ.

Выходка представителя закона не произвела на девушку ни малейшего впечатления, улыбка осталась столь же ослепительной.

Уэлдон, который все еще не ушел, открыл для нее дверцу, и она поблагодарила его, наградив самой открытой и самой дружеской из всех своих улыбок. Потом села за руль, нажала на рычаг и отвела назад на дюйм скользящее сиденье.

— Вы разбираетесь в машинах? — обратилась она к молодому человеку все с той же дружеской улыбкой.

Он бесшумно закрыл дверцу — плавным и сильным движением руки.

— Да как вам сказать… Немного.

— Вам бы эта понравилась.

— Наверное, — согласился он.

Оторвать от нее взгляд было все равно как отнять руку от драгоценностей. Уэлдон отступил и приподнял шляпу. Послышался шум мотора. Большая машина слегка взвизгнула, трогаясь с места, затем, быстро набрав скорость, исчезла за углом. После этого Уэлдон слышал лишь шелест шин, свист рассекаемого воздуха и урчание мощного двигателя.

Он надвинул шляпу на лоб.

Напротив него через дорогу какая-то старая женщина, сидя на корточках, ловко лепила тортильи, не глядя на них. Она улыбнулась парню во весь рот.

Он пересек улицу и встал перед ней, опершись рукой о стену дома.

— Вы улыбнулись мне, матушка?

Ее широкое лицо сморщилось от едва сдерживаемого смеха.

— Почему бы и нет, сеньор?

— Разумеется, почему бы и нет?

Она подняла руку, ладонь блестела от сырого теста.

— Еще вчера я тоже была милашкой. И дурочкой. Но, умная или дурочка, а хорошенькое личико — это хорошенькое личико! — И снова принялась за свои лепешки.

Уэлдон повернул за угол.