Не вспоминай меня

Катя

Сюрреализм.

Я могу описать то, что происходит, только этим словом.

Незнакомый мужчина считает себя моим мужем. Услышал бы об этом кто-то из моих старых знакомых, сошёл бы с ума от смеха. А мне не смешно.

Я смотрю на Стаса и гадаю, как скоро он всё вспомнит. И не могу удержаться, чтобы не скатиться в фантазии.

Дом. Муж. Семья.

Когда-то это всё было, а теперь остаётся играть в поддавки с тем, кто не помнит себя, но считает, что имеет право качать права. Глупость и тавтология. Я не хочу с ним ругаться, потому что не знаю его, не знаю, на что он способен. Может, он был не слишком хорошим человеком и избивал женщин?

Я ничего о нём не знаю.

Он ничего не знает о себе.

Я дико хочу расслабиться и почувствовать себя слабой и зависимой, хотя и понимаю, что это не для моей ситуации. Я уже ошибалась, уже становилась не той не для того. А Стас всё вспомнит и оставит у разбитого корыта.

Я перестилаю постель в спальне, думая, что завтра придётся вставать пораньше, чтобы перестирать бельё, заляпанное кровью. И взять пару дополнительных смен, потому что Стаса нужно чем-то кормить. Шестое чувство кричит о слишком самостоятельном мужчине, который не будет меня слушать. Вряд ли кто-то раньше пытался им управлять.

Я знаю таких, хотя мне и довелось встретить худший из вариантов, от которого спасает лишь одиночество в богом забытой глуши. Тогда была не любовь, но мне казалось иначе, зато теперь я не хочу прятать голову в песок. Мне понадобилось всего полгода, чтобы научиться смотреть вперёд, так может и Стас просто станет для меня ещё одной ступенькой к самостоятельности?

Я выношу ком белья в коридор и бросаю в корзину, слыша за спиной шаги. Он останавливается слишком близко, вторгаясь в моё личное пространство, и мне интересно, чувствует ли Стас то же, что и я. Дикое напряжение, почти вожделение, разгорающееся в крови бенгальскими огнями. Вспышки.

— Ты спишь в зале, — не оборачиваясь, сообщаю ему.

— В доме очень холодно. Ты замёрзнешь одна.

— Не замёрзну, я привыкла спать одна. Диван не очень удобный, но пару дней ты выдержишь. Нужно съездить к врачу, посмотреть голову, объяснить, что ничего не помнишь. Надеюсь, тебя переведут в край и…

— Нет.

— Ладно, — иду на кухню, продолжая рассуждать. — Не хочешь в край, ляжешь в больницу здесь. Но тогда постарайся помалкивать, не хочу, чтобы тебе прилетело ещё раз.

— Я не лягу в больницу.

— У тебя разбита голова! — на самом пороге оборачиваюсь к нему.

— Заживёт.

— Ты идиот?

— Нет, просто не хочу уходить. Ты сама разрешила остаться, помнишь?

Злюсь, что он изворачивает мои слова так, как хочется ему, но и прогнать теперь не могу.

— Помню, иди спать.

Заглядываю в холодильник, достаю практически засохший кусок сыра и злюсь на себя. На столе немного хлеба, этого хватит, чтобы поужинать, но только одному.

— Садись, — по столу ударяет кружка с горячим чаем, и я удивлённо смотрю на Стаса.

— Ты грел чайник?

— Тебе нужно поужинать. Ты обедала? Ужинала? — не отвечает на мой вопрос, только смотрит хмуро.

— Я ничего не купила, торопилась домой, — тоже игнорирую, выставляя на стол всё, что смогла найти в холодильнике. — Сегодня придётся довольствоваться бутербродами, а завтра куплю чего-нибудь нормального.

— Здесь поблизости есть магазин? Я сам схожу, — удивляет меня.

Вспоминаю тех мужчин, которые бросили его умирать, и понимаю, что пока Стасу лучше из дома не выходить, это может быть опасно.

— Лучше не надо, тебе выздороветь нужно, — нарезаю бутерброды. — У меня есть немного продуктов, крупы, макароны, но вот хлеб, молоко, чай нужно купить. Сыр и колбасу…

— Я не хочу, чтобы ты таскала тяжести.

Фыркнула, подумав, что пакет с продуктами тяжестью не назовёшь, это не работа, где коробки приходится ворочать. Но промолчала. Стас мне не муж, он вообще никто, посторонний, через пару дней, может, раньше, всё вспомнит и уйдёт, так что мне не о чем переживать. Главное, не привязаться, не связать себя с этим мужчиной эмоциями, которые мне не нужны. Не хочу снова падать в отчаяние из-за того, кому нет до меня никакого дела.

— Ужинай. Знаю, этого мало. Утром встану и приготовлю что-нибудь простое, до вечера как-нибудь доживёшь.

Стас хмуро на меня посмотрел, но один бутерброд всё-таки взял. Словно одолжение сделал, поморщился, запивая его горячим чаем.

Он молчал, а я рассматривала его, даже не скрывая, словно раздумывала, что с ним делать. И Стас отвечал мне твёрдым взглядом, от которого что-то лопалось в животе, обдавая кипятком низ живота, скручивая спазмами чисто женского желания. Мужик — моя мечта, лучше, чем тот, кому я пыталась вручить сердце, но проиграла. Чёрные глаза теперь снятся в кошмарах, тогда как голубые стали недосягаемой мечтой.

Впрочем, почему недосягаемой? Вот они, только руку протяни и дотронься, проведи пальцами по щеке, заросшей, небритой, истинно мужской. Без щегольской бородки, которая всегда бесила.

— Ты словно меня с кем-то сравниваешь, — хмыкнул Стас, одним своим предположением раскрыв мои мысли. — Оцениваешь, насколько я изменился?

— Можно и так сказать, — ответила уклончиво.

Замолчи, не заставляй меня врать тебе ещё больше. Чёртова Шура! Слишком запутала, завертела нас, а я боюсь сказать правду, лишиться призрака мужчины, чужого мужика, которого, может, дома жена ждёт, переживает.

Встаю резко, чуть не разбив кружку, хорошо хоть пустую. Выскочила из-под руки, Стас едва успел поймать, и я злюсь на себя ещё больше. Почему стоило ему появиться, и я снова беспомощна?

Вспомнит всё, и уеду отсюда, продам дядин дом, чтобы ничто не напоминало о прошлом, переверну страницу, начну жизнь с нуля, с белоснежной страницы.

— Ты спишь в зале, — напоминаю ему. — Сейчас постелю.

Дёргаными движениями достаю бельё, расстилаю на диване, чувствуя на плечах мужской взгляд. Он наблюдает, но не вмешивается, даёт возможность успокоиться. Но как, если я знаю, что опять во всём буду виновата. Что обманула, не сказала… Захотела.

— Спокойной ночи, — прохожу мимо него, направляясь в свою комнату.

— Спокойной ночи, Катя.

Ага, только не уверена я, что смогу сегодня заснуть.