Неделя школьной жизни

Разбудил меня зычный голос папули:

— Вставай, бездельник, опять опоздать хочешь?

Я потянулся, недовольно замычал и, проклиная школу, сел на кровати. Опять снилась какая-то муть, на этот раз мы с классом попали в заколдованный лес, и надо было оттуда выбраться — это была вроде как игра, затеянная высшим разумом. Забегая вперед, скажу, что половина класса перемерла, не дойдя до середины (и я в том числе). Потом моя душа переселилась в тело отличницы Насти Зеленовой. Диман утонул в речке, Шурик Серых повесился, Аньку Совушко сожрал монстр, а Славик Далинский угодил в медвежий капкан.

Завтракать я не стал, просто выпил чаю, взял рюкзак, не забыл положить в карман кошелек и, предупредив отца, что после школы поеду с ребятами на озера, ушел.

Сегодня автобус подошел быстро. Я втиснулся в салон, достал кошелек… И обнаружил, что в нем нет ни копейки. Блин, я же вчера все потратил на еду. Ко мне приближалась уже знакомая контролерша:

— Здесь за проезд оплачиваем! Оплачиваем за проезд!

Я сунул кошелек в карман и стал смотреть в окно.

— Эй, за проезд, — тетка толкнула меня в бок.

Я повернулся.

— Ну, е-мое, опять этот неполноценный! — в сердцах сказала она, узнав меня. Стоящие рядом люди начали озираться по сторонам, чтобы увидеть, что за «неполноценный» здесь затесался.

Я снова отвернулся к окну с безразличным видом. Обратно тоже поеду зайцем.

В школу я пришел чуть ли не раньше всех. У закрытой двери кабинета геометрии тосковала Ленка Ежова. На корточках, прямо под дверью, сидел Диман.

— Привет, — поздоровался я.

— Привет, — Диман протянул мне ладонь.

— Ты чего такой хмурый? — спросил я, тоже присаживаясь на корточки.

— Да фигня, — сказал Диман, помолчал немного, а потом признался: — влюбился я, кажется.

— Так кажется или влюбился? — машинально переспросил я, и вдруг до меня дошло — Диман ВЛЮБИЛСЯ?! Он такой… ну уж никак не влюбчивый!

— В кого?! — спросил я.

— В тебя, — сообщил Диман трагическим шепотом.

Я уставился на него.

— Ты с дуба упал, Круглов?!

Диман захохотал.

— Ну, ты — придурок! Решил подшутить над тобой.

— Шуточки у тебя…

— Да ладно, остынь, ты, кстати, геометрию сделал?

— Нет.

— Плохо… Ладно, черт с ней, с геометрией, надо химию скатать.

— Иди, проси у Марсеевой, — согласился я.

Диман поднялся и и пошел просить домашку по химию.

Вдруг настроение у меня резко испортилось, сам не знаю почему. Может, меня взбесил радостный вид Славика и Ромки Ахмедова — чему, интересно, радоваться с утра пораньше? Тут я заметил, что Дашка Оноровская смотрит на меня с интересом. Я посмотрел на нее, она отвернулась и что-то сказала стоящим рядом Орловой, Совушко и Салюк. Они дружно заржали. Я совсем разозлился — я что, картина?

— Вот, добыл, — Диман потряс передо мной тетрадью Марсеевой.

Тут в конце коридора показался Андреевич.

— Здравствуйте, здравствуйте, — отвечал он на всеобщие приветствия.

Прозвенел звонок.

— Все готовы? — мы повыскакивали из-за парт. — Садитесь, садитесь, начинаем! Мало времени! Серых — на домашнюю работу, на первые три парты писать теорему пойдут, — Андреевич впился хищным взглядом в журнал. Класс замер. — Ежова… Круглов, — Диман обреченно вздохнул, — и… Компотов. А Коровец — к доске.

И потянулся длинный опасный урок геометрии… Я, когда перешел в класс Андреевича, сразу обратил внимание на интересную особенность: стоит мне посмотреть на учителя, когда он задает вопрос, как он тут же меня спрашивает. Может, это его персональный подход ко мне, кто его знает, но я теперь стараюсь на него вообще не смотреть.

Я оторвал взгляд от доски, где тормозила с задачей Коровец, и посмотрел на Димана. Кстати говоря, мы с ним сидим в самом центре — за третьей партой среднего ряда. Перед нами сидят Шарко и Дмитриева, клевые девчонки. С первой парты согнали Славика и Хвостову, и именно там сидел мой несчастный друг. Машка Шарко принялась диктовать ему теорему, но Андреевич ее моментально засек.

— Шарко! — недовольно сказал он. — Щас поставлю вам пять на двоих.

Машка замолчала, но, когда Андреевич снова обратил свой взгляд на Коровец, сунула Диману листик. Диман обрадовался и принялся осторожно списывать.

— Трощенко, по какой теореме находим АС? — спросил Андреевич. Еще у него поразительная способность замечать тех, кто не слушает, даже если он сидит молча и делает вид, что пишет.

— По теореме синусов, — наугад сказал я.

— Зава-ал, — с неподдельным ужасом протянул Андреевич, — катет против угла тридцать градусов по теореме синусов? Дмитриева Екатерина, чему равен этот угол?

Я достал тетрадь по химии и начал списывать. Диман сдал свой листок с теоремой и вернулся.

— Все скатал! — радостно зашептал он. — Может, пять будет.

— Круглов, опять болтаешь? — вызверился Андреевич, поправляя очки. — Сейчас вылетишь отсюда, будешь летать по коридору.

Есть такая пословица — «беда не приходит одна». Даже если взять геометрию, то у нас сразу два урока, один за другим… Но нам повезло. Диман без помех скатал химию, заодно и свой немецкий, самостоятельной работы не было, и мы пошли на литературу со спокойной душой. Литру я ненавижу. Может, дело в Марине Яковлевне, которая постоянно стремится выпереть меня в коридор, я считаю, что это совершенно незаслуженно. Я ей даже билеты для экзамена печатал, а она меня выгоняет вместо благодарности. А на сегодня она дала мне доклад.

Я вышел с чувством выполненного долга и прочитал биографию Гумилева.

— Хорошо. «Три», — сказала Яковлевна.

— Почему?! — опешил я.

— Потому что читал, — она скорбно покачала головой, — а надо рассказывать.

— Это нечестно! — возмутился с четвертой парты Ромик Ахмедов.

— Поставьте «четыре»! — добавила Орлова.

— За что тут «четыре»? — охотно включилась в полемику русичка.

— Он же готовил, — вставила Совушко.

— У нас демократия! — проорал с последней парты недалекий Гурген.

Пусть класс у нас не очень дружный, общаемся больше своими группками, но в вопросах по поводу помощи кому-либо с завышением оценки проявляют редкостное единение.

И тут Славик не в тему заржал, еще больше раздражив Марину Яковлевну, и она рявкнула:

— Садись!

— Да что же это такое, — негромко сказал я Диману, — вот так всегда.

— Ну да, — покрутил стриженой головой Диман.

— Делаешь, стараешься и вот…

— Трощенко, — резко произнесла Яковлевна, — перестань бубнить.

— Конечно, Трощенко, всегда Трощенко…

— Я, пожалуй, вызову твоих родителей, — решила училка.

— Да вызывайте, — отмахнулся я, — все равно никто не придет.

Ромик отчего-то захохотал. В зловещей тишине класса его смех был подобен иерихонским трубам…

— Выйдите вон все, кто хочет! — холодно предложила русичка и распахнула дверь театральным жестом.

— А «два» не поставите? — отреагировал Компотов, мечтающий покурить.

Мы с Ромиком собрали манатки и ушли.

— Куда подадимся? — осведомился редко прогуливающий Ромик.

— В спортзал, — со знанием дела отозвался я. Можно было и в библиотеку, но это — крайний случай, там скучно.

В нашем зале вечно тусуются прогульщики из всех классов, потому что завуч сюда не заходит, а обеим физручкам плевать, кто торчит у них на уроке. Как ни зайдешь, сидят в своей каморке, и ребята занимаются кто чем. Большая их часть играет в волейбол или баскетбол, кто-то списывает уроки на скамеечке, девчонки либо болтают на другой лавочке и строят глазки пацанам, либо тоже кидают мяч. Сюда хоть строительный батальон зайди, никто не чухнется.

По расписанию физра была у 11 «В», попросту — у футболистов. У нас в параллели три класса: «А» — гуманитарный, мы — «Б» — математический, и «В» — спортивный.

— Привет, ребята! — заорал Саня. — Идите к нам!

Мы с Ромкой бросили рюкзаки и пошли играть. Прозвенел звонок с урока, а мы все еще кидали мяч. В дверях появился Диман. Он посмотрел, как мы играем, дождался победного финала и оттащил меня в сторонку.

Конец ознакомительного фрагмента.