Сто стихов о неизбежном

Тундра, тайга, болота, овраг…

Сирень не рис. Карма мрак.

Тайга на окраине, хаос в столице,

тайга как в зеркале — в сорной траве.

Льды и пустыни по всей границе.

Хаос в душе, тайга в голове.

Наше сознанье смеётся над нами:

раб — господин над своими рабами.

Что ни случись, всегда-то мы правы —

таковы счастливые рабские нравы.

Брахманы осели там, на востоке,

кшатрии полезли на Джомолунгмы,

вайшьи от Европы в полном восторге —

заняли лучшие ниши и лунки.

Ну, а шудры? — Шудры рванули на север,

где мошка, медведи, выдры и тундры,

ели рыбу, грибы, били всякого зверя,

и мечтали забыть, что они — шудры.

История, как у всех — хищная, бурная:

оттяпали часть необитаемой суши.

Предел оскорбления: «Ты — некультурный!»,

хотя от мата родимого вянут уши.

Воевать не умели — только сзади, да скопом.

«Басурман» презирали, снося унижения.

Голод, морозы, пожары, болота —

их оружие массового уничтожения.

Зато умирать готовили с детства:

телами затыкали прорехи и дыры.

Так с себя снимали ответственность

шудры — Маршалы и командиры.

А со временем стали обычной ЧЕРНЬЮ, —

выбивались в вельможи благородных пород.

«В них пороки гнездятся клубом», как черви^[10],

а они присвоили имя — Народ!

Захватили власть, придумали лозунги,

а тех, «кто выдавливал из себя раба»,

секли «статьями», шомполами и розгами,

объявляли безумцами или поборниками врага.

И тут хоть молись, рыдай и кричи —

Шудры — врождённые палачи!

Правды не любят. За правду судят.

Ноздри рвут и карёжат жизни.

Лгут, лжесвидетельствуют — их не убудет!

И воруют всё, что внутри и извне.

Вместо искусства у них «эстрада»:

воро́ны поют, соловьи кричат.

Селекционеры вывели миллионное стадо

Самых неподкупных в мире девчат.

А сколько своих же — за гением гения —

губили из поколения в поколение,

чтоб после их смерти, впадая в раж,

бить себя в грудь: «Этот Гений — наш!»

В каждом селе у них истуканы

стоят напротив церквей. Стаканы

пользуются всё бо́льшим спросом.

И каждый второй задаётся вопросом:

когда ж, наконец, произойдёт слияние

коммунизма с капитализмом? У них сияние

нимбов Великомучеников — рядом со смрадом

их же убийцы. И никаким парадом,

как тюлевой занавеской, не скрыть могильник

вождей-душегубов. Массовик — насильник,

кавказский затейник — стрелок в тире —

самая кровавая шудра в мире!

Отсюда — триумф гробовой эстетики:

«Рабы — не мы! Мы — не рабы!»

Дворцы, машины, «тычинки и пестики —

у них всё — гробища, гробики и гробы!»

«Империя Зла» — какая насмешка!

В Империях и зло должно быть имперским!

А у них вся злоба — лишь зависть решки

к любому орлу. И каждый дерзкий

Мечтатель у них — враг и соперник,

будь он «сто пядей», талантлив и мудр, —

он как бельмо на глазу у черни —

«хамова племени»^[11] Империи шудр.

«Переродиться шудре в другую касту,

(как говорится в древнейших сказках),

возможно, только поняв, что он — раб».^[12]

Но бьётся он насмерть за «светлое рабство»,

защищая его от Свобод и Прав.

Ненавидят и любят исступлённо, неистово.

В спорах доходят до топоров и ножей.

Обожают кино — измываясь над близкими,

рыдают над горем Махараджей и Королей!

Жадные, лихие, вероломные ДЕТИ!

Удивительно, как терпелив САВАОФ!

Он точно ждёт: «Когда же вы повзрослеете?

Когда избавитесь от рабских оков?»

Но — слава Богу! В конце тоннеля

сияет ясный, нарастающий свет:

нынче ЛЮДЕЙ родится не менее,

чем шудр, «в горшке варящих обед»!^[13]

Я тоже всю жизнь, как А. П. Чехов,

по капле выдавливаю из себя раба, —

а вдруг посмертно добьюсь успехов

и воплощусь в Тибетского ламу-попа?

Ну, а что дальше? И есть ли выход?

Пить? В монастырь — усмирять плоть?

После долгого вдоха короткий выдох:

«Спаси нас, Господи! Жив Господь!»