Наследник

Наше очередное собрание в доме семьи Киофар оказалось немногочисленным. Только Иссоа, Эллаф, их дети и мы втроем — я, Карл и барон Максимилиан Александр.

Иссоа и Эллаф, как всегда, встретили нас радушно и ласково, но больше всего гостям обрадовался Ульвен. Он запрыгал от счастья, увидев Карла и барона Максимилиана Александра, был горд донельзя, когда ему разрешили сесть вместе с нами за утренний стол, а потом притащил «виолино» и вцепился в Карла как клещ: «Bitte, zeig mir, wie spielt man die Geige!»…

Юному принцу и двум баронам отвели для урока музыки маленькую гостиную, где когда-то Карл обучал Иссоа.

Мы немного понаблюдали за ними. Ульвен был жаден до знаний, но ребячески нетерпелив. Он хотел получить сразу всё и злился сам на себя, когда понял, что мгновенно заиграть у него не получится — нужно методично осваивать азы ремесла. Как настраивать струны, как держать инструмент, как отыскивать и относительно чисто извлекать из скрипки звуки — пока без смычка, щипком, pizzicato. Барон Максимилиан Александр помогал им советами и несколько сдерживал прыть неуёмного ученика, который при неудачах сам себя беспощадно ругал — «Тупой баадар!»… Слушать это было необычайно забавно, но я старалась не рассмеяться. Зато Карл не сдержался и захохотал, и Ульвен тотчас задал вопрос — как нужно выругаться по-немецки? «Dummkopf», — опрометчиво сообщил ему Карл, после чего Ульвен изобрел гибрид «Dummkopf Baadar!» — и снова набросился на непокорную Geige.

Чтобы немного отвлечь обоих и дать Ульвену передохнуть, барон Максимилиан Александр запустил для него очень старую запись, которую Карл когда-то прислал мне еще с Арпадана: там они вдвоем исполняли под синтезатор романс Бетховена. Эта пьеса навсегда осталась одной из самых моих любимых, и когда я ее включаю, я неизменно лью слёзы — не от горя, а от прихлынувших воспоминаний. Карл в том ролике выглядел совсем юным и красивым как ангел, скрипка пела в его руках, обещая нам близкое счастье. Он и сейчас очень даже хорош собой — по-прежнему стройный, высокий, голубоглазый, но волосы у него больше не золотые, а более тусклые, коротко стриженные, и на лбу появилась морщинка, и щеки уже не мальчишески гладкие, а жестковатые, особенно, если он плохо побрит.

— Was ist das? — зазвенел голосок Ульвена.

— Синтезатор, — ответил Карл. — Смотри, у него не струны, а клавиши. И играют двумя руками. Тембры можно переключать. В этом ролике имитировался оркестр.

— Wie?..

— Совместная игра большого числа инструментов.

— Я хочу! Мне нравится! Где такое берется?

— У нас дома.

— Привезите сюда!

Тут Иссоа вмешалась: «Ульвен, откуда такие манеры? Тебе уже объясняли, что нельзя повелительно говорить с друзьями, особенно когда они намного старше тебя»…

— Пожалуйста, милостивый господин барон, — немедленно сбавил гонор наш маленький принц. — Ich bitte Sie sehr, mein gnädiger Herr Baron…

Карл и его отец принялись объяснять, что наш синтезатор — предмет довольно громоздкий, летать с ним из Витановы в Тиастеллу практически невозможно, к тому же электроника может сломаться, а починить будет трудно.

— Тогда я хочу к вам в гости! — заявил Ульвен.

— Для этого нужно разрешение папы и мамы, — напомнил барон Максимилиан Александр.

Мальчик тут же подбежал к Эллафу и Иссоа:

— Папа, мама, господа бароны зовут меня в гости, учиться играть на клавишах — можно?

— А виолино? — спросила Иссоа.

— Виолино тоже возьмем! Хочу и то, и другое!

«И побольше, побольше, побольше», — вспомнила я свой любимый стариннейший анекдот, который нередко цитирую в Колледже, когда некий студент берет на себя слишком много. Впрочем, мне самой всегда не хватало предписанных курсов и языков.

Просьба сына привела Иссоа и Эллафа в замешательство. Но Ульвен умел настоять на своем. Он обхаживал мать и отца, приплясывая от возбуждения, уговаривал на двух языках, призывал на помощь обоих баронов и даже меня, die gnädige Frau Bewahrerin, клялся вести себя как идеально вежливый мальчик, — в общем, не отступался, пока ему не обещали, что иногда, если кто-нибудь сможет его сопровождать в Витанову, он будет нас навещать.

Надеясь немного отвлечь Ульвена от мысли о вожделенном синтезаторе, Иссоа послала Эллафа наверх, в запертый кабинет — принести стеклянный органчик, «мийон эреллай», на котором сама Иссоа давно уже не играла. Оказалось, гибкая трубка, по которой сжатый воздух подавался внутрь, заставляя звучать инструмент, изветшала и прохудилась. Ульвен огорчился, но тут же принялся дуть в органчик самостоятельно, извлекая потешные и не очень-то музыкальные звуки, а другой рукой нажимая на клапаны.

— Можно это как-нибудь починить? — спросил он мать, недовольный получившимся результатом, и смущенно добавил: — Пожалуйста.

— Это — можно, — сказала Иссоа и переглянулась с Эллафом.

Ничего не поделаешь. Принц — музыкант. Запретить ему быть самим собой ни у кого не получится. Отобрать «виолино» — он будет играть на «мийон эреллай», отобрать органчик — начнет извлекать музыкальные звуки из кастрюль, бокалов, ваз и чего попало.

— Уйлоанский Моцарт, — умилился барон Максимилиан Александр и сразу же получил неизбежное: «Was ist das?»

Пришлось рассказать про земного мальчика, который жил в незапамятном прошлом, звался Вольфгангом Моцартом, и будучи даже несколько младше Ульвена, быстро выучился играть и на скрипке, и на клавишных инструментах, а еще умел сочинять свою музыку.

— А бывает музыка не своя? — изумился Ульвен.

— Конечно, бывает, — ответил Карл. — Я, к примеру, сочинять не умею, а играю то, что написали великие музыканты.

— Написали? Прямо буквами?

— Нет, другими значками.

— Покажи!.. Ой, господин барон. Извините. Покажите мне, будьте добры. Я хочу это знать.

Карл порылся в своем девайсе и нашел какие-то ноты.

— Вот, смотри. Это совсем не единственная система музыкальной записи, — пояснил он Ульвену. — Бывают другие. Эта установилась на нашей планете, Теллус, примерно в восемнадцатом веке… Но другими системами я не владею.

— Научи… научите меня, пожалуйста! Я хочу сочинить свою музыку, а потом ее записать!

— Зачем? — удивилась Иссоа.

— Пусть играют! Во всей Вселенной!

Ничего себе замыслы…

Мы давно уже поняли: если Ульвен пристал, ни за что не отстанет. Карл принялся объяснять ребенку азы музыкальной грамоты, тот заглатывал мудрёную информацию, будто порцию лакомых сладостей. Я в какой-то момент перестала воспринимать их слова и очнулась, когда мои бароны провозгласили: слух у мальчика — феноменальный, память — выше всяких похвал, способности — вправду «моцартианские». Впрочем, никого это не удивило. Иного мы и не ждали.

И всё-таки он был еще маленьким. Распираемый новыми знаниями, он начал вертеться, дурачиться и озорничать.

— Может, нам пойти прогуляться? — предложил Карл.

— Идите, мои дорогие, — сказала Иссоа. — Я побуду дома, не хочу, чтобы здесь оставались только Файолла с няней и Танджи.

— А я охотно тебя развлеку разговорами, — откликнулась я. — В предыдущие дни я столько моталась то туда, то сюда! Мечтаю просто расслабиться.

На прогулку вдоль озера Ойо отправилась сугубо мужская компания — два барона, Ульвен и Эллаф. Они сказали, что, может быть, арендуют какую-нибудь яхту. Собственной яхты у семьи Киофар больше не было, «Илассиа» принадлежала супругам Саонс. Обзаводиться еще одним судном Иссоа сочла излишним. Эллаф не увлекался путешествиями по воде, а содержать такую игрушку ради того, чтобы она красовалась у причала без дела, дорого и бессмысленно.

Вскоре после их ухода Нинниа вынесла вниз проснувшуюся Файоллу. Девочке — примерно полтора годика. В отличие от невероятно прыткого и подвижного брата, она казалась тихоней и почти не капризничала. И, судя по серым с голубизною, а не бирюзовым, глазам, алуэссой она не была. Вероятно, Файолла уродилась в Эллафа, Келлена и покойную госпожу Оллайю, а может быть, и в другую бабушку, госпожу Файоллу-старшую, которую я помнила лишь почтенной, холодновато-учтивой стареющей дамой, державшей внутри себя все свои страсти и переживания. Недаром госпоже Файолле не очень-то нравилась я, зато сразу понравилась сходная с нею по духу Илассиа.

Мы вышли во двор, где Иссоа и Нинниа поиграли с Файоллой на мягком песочке, специально насыпанном между деревьями, чтобы малышка, едва начавшая ходить и даже с потешной неуклюжестью бегать, не разбивала локтей и коленок. Она с удовольствием перемещалась от матери к няне, каждый раз забирая у одной из них мягкого зверька непонятной породы, которого она называла «Вауа», и относя игрушку к другой. Нинниа и Иссоа кидали друг другу это самое «Вауа», иногда оно падало, я ловила и относила — в общем, все веселились наравне с годовалой принцессой.

— Что значит «вауа»? — спросила я у Иссоа.

— Не догадываешься? — удивилась она. — Это просто «варати»! Мы возили детей в зоопарк при Институте в Миарре. У варати там просторный загон с настоящим прудом и зарослями. Ульвен удивился, что такие крупные животные не рычат, не кряхтят, а нежно посвистывают, а Файолла захотела непременно погладить детеныша. Сотрудники пытались подарить нам малышку-варати, но я категорически отказалась. С ними столько возни! Файолла слегка покапризничала, и мы купили ей взамен настоящей варати игрушечную. Она зовет ее «Вауа» и даже спит с ней в обнимку.

Через полчасика Файолла устала, захныкала, ей вернули любимую «Вауа», Иссоа нежно приласкала дочку, и Нинниа увела ее наверх — отмывать от песка, кормить и укладывать спать.

Наши мужчины прислали нам сообщение, что они действительно наняли яхту и уже отчалили.

Конец ознакомительного фрагмента.