Тохино #летобезинтернета

В избе было всего две комнаты. Вернее, «передняя», где стояли две кровати, диван и старый-престарый телевизор, и кухня, где помещались печь, обеденный стол и две лавки. В углу справа, над столом, висели иконы, украшенные искусственными цветами неопределенного оттенка.

Бабушка проворно вынула из печи чугунок с пшённой кашей, крупно порезала белый хлеб, поставила на стол блюдо с печёными яйцами и банку молока.

— Вот сейчас ты попробуешь то, что вкуснее всего на свете! — важно заявил Тохе отец, пока бабушка накладывала ему в глубокую тарелку горячую кашу и наливала в кружку молоко. Отказаться было неловко. Сказать бы, что уже ел кашу на завтрак, да будет невежливо.

Баба Нюра перекрестилась на иконы, что-то быстро шепча, потом вслух произнесла: «Господи, помилуй! Благослови!» и присела за стол. Ложки были деревянные, отполированные не одним поколением едоков. Тоха украдкой вздохнул, но — делать нечего! — попробовал рассыпчатую пшёнку. И то ли он был так голоден, то ли бабушка готовила волшебно, но каша показалась ему действительно самой-самой вкусной едой, какую только ему доводилось есть.

— Ух ты! Вкусно как! — не удержался Тоха и быстро отправил в рот следующую ложку.

— Не то что в вашем городу! — довольно ответила баба Нюра, упорно делая ударение на последний слог. Тохе слышал это неправильное слово уже второй раз, но ему, обычно нетерпимому в этом отношении, почему-то совсем не хотелось поправлять старушку. Каким-то уютным было это «в городу», отполированным, как деревянная ложка, которой, кажется, ещё вкуснее есть кашу.

— А ты яичко попробуй! И хлебушек с молоком! — советовал отец, накладывая себе уже вторую тарелку каши. — Спасибо тебе, баба Нюра! Век бы твою кашу ел!

— То не мне спасибо, а печке-кормилице! — улыбнулась старушка. — Может, яблочек мочёных принесть, Виталенька?

— И яблочки есть? — радостно спросил отец, и Тохе стало понятно, что сейчас будет ещё что-то вкусное, чего «в городу» не бывает. Баба Нюра кивнула, встала из-за стола, наклонилась к самому полу, подхватила какую-то железную петлю — и исчезла в подполе. Тохин отец бросился ей помогать, и вскоре на столе стояла ещё одна глубокая тарелка — с жёлто-зеленоватыми яблоками, от которых странно, но так привлекательно пахло.

Тем временем мальчик уже отведал и печёных яиц, и хлеба с молоком. Он действительно ещё никогда ничего подобного не пробовал. Странное дело: ни сахара тут нет, ни шоколада, ни соуса, а вкусно так, что, как иногда говорит баба Наташа, «ум отъесть можно». Мочёное яблочко, и впрямь удивившее сочетанием ничуть не приторной сладости и свежести, с трудом уместилось у Тохи в желудке — мальчик с непривычки столько туда «закидал» (папино выражение), что с трудом переводил дух.

Бабушка снова встала и, глядя на иконы, зашептала молитвы — уже другие. Но заканчивались они так же: «Господи, помилуй! Благослови!» Едоки поблагодарили бабу Нюру и отправились немного прогуляться, а то работать пока (на сытый желудок, да в самый лютый зной) было невозможно.

Выйдя из избы, двери которой были расположены непривычно низко и заставляли кланяться, Тоха заметил, что небо над деревней ярко-голубое, как на картинке, а облака — огромные, какие-то нереально объёмные. «Как будто корабли», — решил мальчик. Но восторгаться всем вслух ему было неудобно — не маленький ведь, ещё, глядишь, отец засмеёт.

Вдруг из-за избы вынырнул полосатый кот неимоверных размеров, больше похожий на рысь. Он что-то нёс в зубах, важно вышагивая и чуть прикрыв большие желтоватые глаза.

— Васька, ты, что ли? — воскликнул Тохин отец и поманил кота к себе. Тот неспешно, царственной походкой, приблизился и положил свою ношу перед гостем. — Ты гляди, признал. Не зашипел даже. И мышь принёс, угощает нас с тобой.

Тохе понадобилась вся смелость, чтобы не завизжать: на траве неподалёку от его левой ноги и правда лежала мёртвая мышь. Вот тебе и деревенская экзотика! Раньше мальчику видеть мышей приходилось разве что в интернете. Да и то они там были живые. «Угощает!» Ну у отца и шутки!

— Ваське скоро уже лет двадцать стукнет. Он местный долгожитель, — стал рассказывать «Виталенька», поглаживая спину котяре. Тот мурлыкал, как трактор, милостиво подставляя под широкую ладонь ещё и голову.

— Да ладно! Не живут столько коты, — засомневался Тоха. У Ростика тоже кот долго жил, но ведь всё равно десять лет, а не двадцать! Это отец загнул.

— В городе, может, и не живут, я этим вопросом как-то не интересовался. А здесь очень даже доживают и до двадцати пяти. Васькина мать, Мурка, в таком возрасте ещё мышей таскала. А с этим чудовищем мы давние друзья — он котёнком был, когда я после девятого класса сюда на лето приехал, — рассказывал отец, продолжая гладить Ваську. Тот от удовольствия приоткрыл рот и высунул язык. И тут Тоха разглядел, что у кота нет зубов.

— А как он мышей ловит? — заинтересовался мальчик, поглядывая на серую тушку кошачьей добычи.

— Ну, ловит-то он их лапами. А потом душит. Есть, правда, их не может уже, но ловить грызунов — кошачья работа. За неё кошаки молоко получают. Мурка вот так же мышей деду на подушку приносила. Отчитывалась. А Василий нас с тобой решил порадовать. Ладно, пошли — деревню тебе покажу.

Тоха обернулся: Васька проводил гостей долгим внимательным взглядом, снова подхватил мышь беззубой пастью и понес, наверное, бабе Нюре. Кот Баюн какой-то! И вообще всё здесь нереальное какое-то. Как в сказке. Тохина мысль получила неожиданное подтверждение, когда они с отцом дошли до конца улицы. Там стоял покосившийся домик, с первого взгляда не жилой, но бурьян перед домом был не так давно скошен, а на огороде гуляла привязанная верёвкой к колышку коза.

— Здесь Юля-Рита живёт, колдунья, — тихо и серьёзно сказал отец. — Надо же, жива ещё

— Как колдунья? Не бывает их, — не слишком уверенно произнес Тоха, на всякий случай тоже понизив голос. — И имя странное у неё.

— Говорят, в молодости её Юлей звали, а потом она имя поменяла, Ритой стала. Так двойное и осталось, как Анна-Мария, например. Так мне друзья рассказывали. А старухи про неё и говорить отказываются. Слухи ходят, что она мужиков на деревне спаивала. Может, и просто самогонщица, но я до сих пор кукиш в кармане показываю, когда мимо её дома прохожу, как Сашка в детстве посоветовал, — отец вынул кулак из кармана и продемонстрировал сыну фигу.

Тоха хотел рассмеяться, да не смог: ему показалось, что в одном из окошек домика колыхнулась серая от пыли занавеска. Пальцы правой руки у него сами сложились в кукиш… Не похоже, что отец его разыгрывает. Но кто бы мог подумать, что в двадцать первом веке в каких-то 250 километрах от крупного города живет настоящая колдунья? «Жаль, что я не Гарри Поттер», — с усмешкой и (что уж тут скрывать!) тайной грустью подумал Тоха. Какому мальчишке не хочется приключений?! Вот только бывают они только в фильмах да в книгах. Или нет?

Однако в деревню они приехали не ради приключений — предстояло чинить прохудившуюся крышу. Отец отправил Тоху домой к бабе Нюре, а сам пошел к другу детства Сашке помощи просить. Проку от мальчишки в ремонте немного, а вот ещё один взрослый точно не помешает. Тохин отец вернулся аж с двумя помощниками — с огромным, похожим на богатыря мужчиной пришёл, по всей видимости, его сын. И пока у мужиков закипала работа, мальчишки знакомились. Без всяких соплей, конечно, не девчонки же.

— Толян, — буркнул сын дяди Саши и протянул приезжему правую руку.

— Тоха, — так же небрежно пробормотал мальчик, пожимая шершавую и, кажется, не слишком чистую ладонь.

«Деревня!» — подумал Тоха. «Городской неженка!» — решил Толян.

К счастью, укрепиться в своем мнении ребята не успели: их отцы приготовили всё нужное и принялись латать крышу, а молодой смене досталась роль мальчиков на побегушках. К вечеру они убегались так, что не слишком-то привычный к такому труду Тоха просто валился с ног. Но виду не подавал — не хватало ещё, чтобы всякая «деревня» над ним верх одерживала. Толян работал споро и ни разу не перепутал название инструмента. Над ошибками «городского» он тихонько посмеивался: это ж надо — вместо плоскогубцев пассатижи давать! Он бы ещё топор с молотком перепутал!

Когда отец доверил Тохе забить гвоздь, мальчик старался изо всех сил выглядеть бывалым мастером, но, видать, перенервничал и съездил себе по большому пальцу, так что искры из глаз посыпались. Нет, он не заревел (этого от него никто не дождётся!), мужественно вынес боль, но про себя хорошенько, с чувством выругался. «Ничего, зато этот деревенский лопух наверняка не знает, с какой стороны к компу подходить», — успокаивал себя Тоха, украдкой посасывая ушибленный палец.

Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда крыша была наконец починена. На обед работники не прерывались, так что к ужину проголодались даже не как волки, а как драконы. Баба Нюра тем временем сварила щи, кашу «Дружба», испекла пироги, сбегала к соседке за парным коровьим молоком, и скоро у мужиков и ребят так трещало за ушами, что, наверное, на улице было слышно. Посидели потом на лавочке расслабленно, дядя Саша и Толян попрощались и ушли домой, а Тоха с отцом отправились в баню, которую заботливо растопила баба Нюра. Сначала мальчик думал, что не выдержит такой температуры, да и банька топилась по-чёрному, однако потом притерпелся и не только сам вынес пытку вениками, но и отца сумел попарить. Выходить из предбанника было холодновато, так что до дома Тоха добирался бегом. Там баба Нюра, встретив словами: «С лёгким паром!», уложила его на тёплую ещё печку, и он отрубился, не успев даже ни о чем подумать и не дождавшись отца.