Смерть в хрустальном дворце

Бертрам вскочил на ноги.

— О чем ты думала, черт побери, когда тащила близнецов в Лондон? — закричал он.

Риченда и глазом не моргнула и стала невозмутимо снимать перчатки.

— Я тоже рада видеть тебя, Бертрам. Вы хорошо доехали? Мы приехали на паровозе. Хотя ты даже не удосужился спросить.

— Ты везла детей на этой адской машине? — воскликнул Бертрам.

— Конечно, первым классом, — сообщила Риченда. — Все было очень мило. Гораздо лучше, чем путешествовать по шоссе, по которому гоняют безумные водители.

Она многозначительно посмотрела на Бертрама.

— Риченда, а Ганс знает, что ты взяла с собой детей? — тихо спросила я.

— Я их мать, — ответила Риченда. — Кроме того, здесь прекрасные условия для их размещения. И я даже договорилась с Мэри.

— Твой муж запретил ей когда-либо еще приближаться к твоим детям после того, как Эми сбежала на крышу, находясь на ее попечении, — напомнил Бертрам.

— Ха! — воскликнула Риченда. — Это с любым могло случиться. Эми у нас своенравная, любит приключения, и ее трудно остановить.

— Кстати, говоря об Эми, — я попыталась заглянуть за спины Риченды и Гленвиль, — где она?

— Она… — Риченда обернулась. — Черт возьми! Она шла за мной. Гленвиль, ты видела, в какую сторону она повернула?

— Значит, она в гостинице? — спросил Рори, направляясь к двери. — Я найду ее.

Риченда уже хотела за ним последовать, но я мягко ухватила ее за руку.

— Он ее найдет. Лучше позвони мужу и объясни, где находятся дети, пока он не обратился в полицию. Как я предполагаю, записку ты ему не оставила?

— Нет, не оставила, — ответила Риченда. — Но где еще могут находиться дети, кроме как со своей матерью?

Когда Риченда только вошла в номер, ее щеки были слегка розовыми, теперь они стали ярко-красными.

— Ты должна сообщить ему, что с детьми все в порядке, — заявил Бертрам. — Бедняга небось с ума сходит! Насколько я понимаю, дом вы покинули тайно?

— Потребовалось использовать кое-какие уловки, — признала Риченда.

Гленвиль становилось все более и более не по себе. Я также знала, что Риченде совсем не нравится (и вполне справедливо), когда ее ругают в присутствии слуг. Выражение лица Бертрама с каждой минутой становилось все суровее. И разговор в любую минуту мог превратиться в большой семейный скандал, а по горькому опыту я знала, что это очень плохо закончится.

— Гленвиль, пожалуйста, идите с детьми в отведенную им комнату, — сказала я. — Мэри покажет вам дорогу. И может, вы сразу начнете распаковывать вещи? Нам предлагали прислать горничных, работающих в отеле, но я была уверена, что вы сами захотите разобраться с вещами своей хозяйки.

Гленвиль резко повернулась ко мне.

— Конечно, мэм, я предпочту все сделать сама, — сказала она.

— Мэри, проверь, как себя чувствуют дети после такого долгого путешествия. Может, они проголодались? Тогда накорми их и уложи спать.

Мэри снова сделала книксен. У меня защипало глаза, но я держалась, ничем не выдавая своих чувств.

Слуги и дети покинули гостиную.

— А теперь вы двое можете пререкаться столько, сколько хотите, — сказала я, поворачиваясь к Бертраму и Риченде. — Только Гансу нужно немедленно сообщить о том, где находятся его дети.

— Я не знаю, как пользоваться этой машиной, — с угрюмым видом объявила Риченда. Выглядела она как ребенок, которого отчитали за плохое поведение.

— Тогда я сейчас пойду в свою спальню и позвоню ему сама. — Никто не выступил с возражениями. — Найдете меня, когда вы тут все выясните между собой и прекратите упрямиться. — Я уже пошла к выходу, но остановилась на полпути. — Конечно, если Рори вернется без Эми, зовите меня сразу же.

Моя спальня оказалась роскошной, и это еще мягко сказано. Она вполне подошла бы и для Версаля. Но в эти минуты я едва ли уделяла внимание обстановке. Я подняла телефонную трубку, заказала междугородный разговор и попросила соединить меня с поместьем Мюллеров. Трубку поднял Стоун. Услышав мой голос, он предложил немедленно позвать к телефону хозяина. Ганс очень быстро оказался у аппарата. Он явно запыхался.

— Они здесь, — сообщила я. — Она привезла их в Лондон. Прости, Ганс. Она приехала на поезде вместе с Гленвиль. Я понятия не имела, что она так поступит.

На другом конце провода надолго воцарилось молчание.

— Как ты думаешь, Эфимия, если я прикажу своей жене немедленно вернуться домой вместе с детьми, она это сделает? — холодно спросил Ганс.

Поскольку Риченда уже не приняла в расчет мнение Ганса и все сделала по-своему, мне нечего было ответить. Молчание затягивалось.

— Понятно, — в конце концов сказал Ганс и повесил трубку.

Как только я вышла из своей спальни, еще из одной комнаты вылетела Риченда — как пробка из бутылки.

— Ну? — спросила она. — Что он сказал?

— Ничего.

— Он должен был что-то сказать! Он просил позвать меня к телефону?

— Нет.

Риченда сделала несколько шагов по направлению ко мне. Я отступила к дверному проему. Судя по ее виду, ей сейчас хотелось кого-нибудь встряхнуть. Я быстро огляделась и поняла, что все остальные где-то скрываются. Это было разумное, хотя и не доблестное отступление.

— Я сообщила ему, что дети находятся здесь, — сказала я. — Больше ничего. На самом деле больше ничего.

— На самом деле? — Риченда продолжала медленно продвигаться ко мне, очень напоминая разозленную жирную кошку, которой наконец удалось загнать мышь в угол. Я положила руку на дверную ручку у себя за спиной. Я была уверена, что успею сделать шаг назад и захлопнуть дверь у нее перед носом до того, как она меня коснется.

— Он спросил, вернешься ли ты, по моему мнению, домой вместе с детьми, если он прикажет.

Риченда замерла на месте.

— Прикажет мне? — Ее голос звучал на октаву выше, чем обычно. — Это ж надо такое придумать: прикажет мне! И что ты сказала?

— Что я могла ответить на такой нелепый вопрос? — произнесла я, пытаясь найти пути отхода так, чтобы Риченда не поняла, что я делаю. Она должна была или превратиться в любящую жену и сказать, что да, она поедет домой, или начать разглагольствовать, то есть, скорее, орать, что мужчины пытаются установить власть над женщинами и ими командовать. Я предполагала, что второй вариант наиболее вероятен, и сообщила: — Я ничего не ответила.

— Спасибо, — поблагодарила Риченда. — Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Прости, мне надо идти.

Риченда развернулась и отправилась к себе в комнату. Послышался звук хлопающей двери, а потом еще какие-то звуки, которые я приняла за сдерживаемые рыдания.

Бертрам высунул голову из-за еще одной двери и спросил:

— Кто-то топит кошку?

Говорят, что время лечит. Определенно это подтверждало выражение лица Риченды, когда мы пытались найти извозчика, чтобы добраться до Хрустального дворца. Она явно пребывала в прекрасном расположении духа. Я же безумно устала после беспокойной ночи. Я просыпалась от малейшего шума, опасаясь, что звук возвещает о прибытии разозленного Ганса. Но он не приехал.

Эми нашли в кухне, где она болтала с кондитером, свирепого вида типом, который явно держал в страхе всех работников кухни. Но Эми он скармливал кусочки всяких вкусняшек и рассказывал о том, сколько ванилина нужно добавлять в crème pâtissière ^[8]. Очевидно, все работники кухни решили, что Эми — дочь кого-то из сотрудников и ждет, когда у родителя закончится смена. Конечно, Эми даже не пыталась их в этом разубедить. Так что у Рори возникли проблемы с ее поиском, поскольку работники кухни пытались спрятать Эми от глаз руководства гостиницы и гостей, которым, по их мнению, ее не следовало показывать. В конце концов Рори все-таки привел ее к Бертраму — Риченда тогда все еще испытывала недомогание.

— Черт побери, этот бесенок заставил меня чинить сломанную куклу буквально через минуту после того, как я начал ее ругать, то есть попытался, — сообщил мне Бертрам за завтраком.

— Ты починил куклу? — спросила я. Насколько мне известно, Бертрам не дружит с техникой и не имеет соответствующих склонностей, а большинство кукол, в особенности дорогих, таких, как Риченда покупает Эми, просто напичканы какими-то сложными соединениями.

— Нет, — ответил Бертрам. — Мне удалось только оторвать ей голову. Я пришел в ужас, опасался, что Эми начнет реветь, как ее мать, но вместо этого она принялась хохотать. Представь утку, застрявшую в сливной трубе. У Эми получался именно такой звук. Просто невероятно!

— Как я понимаю, куклу починил Рори?

— Да. Вероятно, он унаследовал это мастерство от своего отца.

Я застыла на месте с полной ложкой джема в руке, который собиралась намазать на тонкий тост, и опасалась, что булка не выдержит веса джема.

— Его отца?

Бертрам кивнул и продолжал говорить, пережевывая яичницу, что было совсем непривлекательным зрелищем.

— Ты знаешь, что он сын бакалейщика? Ну, там, гири, таблицы мер и весов…

— Но… — открыла рот я, потом решила сменить тему. — Эми поедет с нами в Хрустальный дворец?

Бертрам кивнул:

— Ее мать считает, что это будет познавательно.

— Скорее, это окажется вредоносным, — заметила я, не ожидая ничего хорошего.

— Надеюсь, что Мэри отговорила Риченду брать малышей.

— Да, Риченда могла посчитать, что это прекрасная мысль.

— Но это же Риченда, — сказал Бертрам. — И разозленная Риченда.

— Ты прав, — согласилась я и затолкала тост в рот до того, как он развалится на части под весом апельсинового джема. — Можно считать, что нам повезло.

— Знаешь, любовь моя, я думаю, что нам нужно немного поработать над твоим поведением за столом, — заявил Бертрам.

Мне пришлось приложить огромное волевое усилие, чтобы не запустить в него яйцами пашот. Они бы прекрасно размазались у него по рубашке.

И вот теперь Бертрам, Риченда, Рори, Эми и я ждали извозчика, и я начинала испытывать возбуждение. Выставка в Генте, на которой мы побывали с Бертрамом, была просто потрясающей. Та выставка, на которую мы собирались сейчас, была гораздо меньших масштабов, то есть на первый взгляд их и сравнивать не стоило. Но я очень хотела увидеть гигантское стеклянное сооружение, в котором она проводилась. Оно изначально строилось к Всемирной выставке ^[9] под руководством принца Альберта. Но потом наступили трудные времена, оно чуть не было уничтожено, но люди буквально его выкупили. Я дрожала от мысли о том, что вскоре увижу эту гигантскую жемчужину нашей столицы. Хотя я ожидала, что внутри будет очень жарко, и, соответственно, надела свое самое легкое платье.

— Ты знаешь, что он в три раза больше собора Святого Павла? — спросила я у Бертрама, когда мы все забрались в кэб. — Тридцать три метра высотой! И там такое освещение, что деревья растут и цветут внутри этого строения.

— Хм, — сказал Бертрам. — Боюсь, что Риченда захочет, чтобы я приглядел за Эми. Ты ее обыскала? Она рогатку с собой не взяла?

— Интересно, а кто там моет стекла? — спросил Рори. — Наверное, это ужасная работа.

— Его изначально построили в Гайд-парке, потом полностью разобрали и снова собрали на общинных землях в Пендже ^[10], — сообщила я. — И ничего не сломали и не разбили. Вот это достижение!

— Что? — воскликнула Риченда. — Я думала, что он до сих пор в Гайд-парке.

Я покачала головой:

— Я читала про него сегодня утром. В холле лежит очень интересный проспект, в котором подробно обо всем рассказывается. И консьерж очень помог. Похоже, что вскоре после окончания Всемирной выставки весь дворец перенесли на юг Лондона. Он теперь находится в Пендже, рядом с Сиднем-Хилл ^[11]. Эта местность описывается как район для богатых с большими виллами.

Риченда смотрела на меня с ужасом и восхищением одновременно. Ее явно увлек мой рассказ.

— Это совсем не то, что я ожидала, — сказала она, потом повернулась к Бертраму: — Надеюсь, у тебя хватит денег, чтобы заплатить извозчику, Бертрам.

Бертрам бросил взгляд на Рори, тот глубоко вздохнул и кивнул.

Эми прижалась носом к окну и смотрела на загадочный Лондон. По улицам неслись кареты и различные повозки, запряженные лошадьми, и автомобили. И те, кто сидел на козлах, и те, кто сидел за рулем, считали, что их вид транспорта главный на дороге и им должны ее уступать. Иногда участникам дорожного движения с трудом удавалось избежать столкновений. Я не смотрела по сторонам, устремив взгляд вперед. Я достаточно много ездила с Бертрамом в автомобиле, чтобы уже хладнокровно воспринимать то, что происходит на дорогах, и не дергаться, когда едва не столкнешься с кем-то. И я предполагала, что извозчики и водители авто в Лондоне более склонны избегать этого, чем мой возлюбленный.

— А почему мы не поехали в автомобиле дяди Бертрама? — спросила Эми.

— Мы бы все не поместились, — ответила Риченда.

Эми надулась.

— Но мы едем так медленно. Почему лошади так медленно бегут? И почему с нами в кэбе едет слуга, мама? Ты же говорила, что мы должны путешествовать раздельно. Разве ты не поэтому отправила Гленвиль в третий класс, когда мы ехали на поезде?

У Эми почти полностью исчез ирландский акцент, и, похоже, она совсем не помнит свою предыдущую семью. Ее биологические родители — ирландские иммигранты, которые плыли третьим классом на «Титанике», когда тот утонул. Ей чудом удалось спастись, потому что большинство людей, путешествовавших на нижних палубах, не смогли. О той трагедии много говорят, и это истории, которые показывают самое лучшее и самое худшее в людях. Мы с Ричендой тогда путешествовали на «Карпатии» ^[12], которая бросилась на помощь «Титанику». Мы решили не говорить с Эми о трагедии, пока она сама не начнет задавать нам вопросы. Возможно, мы позволяем ей слишком многое, потому что она пережила такую трагедию, оказалась на пороге смерти и потеряла всю семью. Но на этот раз я не могла не отреагировать на такие слова. Хотя я не успела — вмешался Бертрам.

— Рори Маклеод — мой мажордом и мой друг, — сказал он. — Мажордом — это как управляющий поместьем, но у него гораздо больше обязанностей, и он важнее. Ты должна понять и запомнить, Эми, что люди, которым повезло в жизни так, что они могут нанимать работников, обязаны уважать их как людей.

— Вы так говорите, потому что женитесь на тете Эфимии, а она раньше была горничной? — спросила Эми.

Риченда наклонилась к Эми и щелкнула ее по ушам.

— Достаточно. Не переходи границу. Я отправлю тебя назад в гостиницу, если не будешь себя хорошо вести. Если отойдешь от меня больше чем на метр, отправлю к отцу, а он тебя выпорет за то, что не слушалась.

Эми немного поплакала от того, что ушам было больно, но она явно верила в угрозу Риченды не больше нашего. Мы знали, что Ганс никогда пальцем не тронет дочь.

— И две недели не будешь есть пудинг, — добавила Риченда, явно понимая, что ситуация выходит из-под контроля.

Услышав эту угрозу, Эми побледнела и обещала хорошо себя вести. Хотя они с Ричендой не являлись биологическими родственницами, Эми тоже очень полюбила торты и пирожные. Однако она была очень активным ребенком, и они не откладывались у нее на боках.

На протяжении всего разговора Рори смотрел прямо перед собой.

— Ты на самом деле отправила Гленвиль в третий класс? — спросил Бертрам. — Я бы не посмел.

— Я спросила у нее, где она будет чувствовать себя комфортно, — ответила Риченда. — Она сказала, что в третьем классе. Она придерживается традиционных взглядов. Гленвиль плохо управляется с современными приспособлениями, но очень аккуратная, все мои вещи держит в порядке, да и Эми слушается ее гораздо лучше, чем меня.

Последнюю фразу она произнесла тихим голосом, чтобы ее могли услышать только Бертрам и я.

— Смотрите! Смотрите! — закричала Эми.

На возвышенности перед нами стояло сияющее здание. Из-за туч показалось осеннее солнце, и Хрустальный дворец в его лучах смотрелся просто сказочно. Я затаила дыхание, пока мы приближались к нему. Это было двухэтажное строение с цилиндрическим сводом в центре. Настоящим чудом мне показалось количество видимого стекла. Кругом было одно стекло! Создавалось впечатление, что его удерживают только тончайшие чугунные опоры.

— А это что за холстина? — спросил Бертрам, показывая пальцем на часть крыши, покрытую то ли парусиной, то ли еще каким-то полотном. — Там разбили стекло?

— Это один из способов поддержания нужной температуры внутри, — пояснил Рори. — Ткань также создает тень, чтобы смягчить освещение внутри. Сделана удивительная система вентиляции…

— Красиво, — оборвала его Риченда, когда карета остановилась. — Бертрам, заплати извозчику, и пойдем внутрь!

Мне очень хотелось бы, чтобы, впервые попав в Хрустальный дворец, я могла в полной мере оценить его красоту. Я надеялась постоять рядом с одним из многочисленных деревьев внутри и просто глазеть вокруг. На самом деле Англо-германская выставка мало меня интересовала. Однако стоило мне войти внутрь, как я услышала голос, который заставил меня подпрыгнуть. Я помнила его со времен жизни в Стэплфорд-Холле.

— Повторяю вам: я не подтасовываю карты. Они говорят то, что говорят, — звучал решительный голос мадам Арканы, самозваного медиума и тайного агента британской разведки.

Бертрам напрягся рядом со мной, потом повернулся на каблуке, напоминая охотничью собаку, учуявшую подстреленную птицу.

— Это..? — прошептал он.

Эми уже тянула Риченду вперед.

— Встречаемся в кафе через час? — крикнула она. Я кивнула.

— Лучше иди с ними, Маклеод, — велел Бертрам. — Ей одной не справиться с Эми.

Рори кивнул и поспешил за Ричендой и Эми.

— Он никогда не встречался с мадам Арканой? — спросил Бертрам. — Я знаю, что он подписал такие же бумаги, как и мы с тобой, но я не знаю, как агентов представляют друг другу. Есть какие-то правила, установленные процедуры?

— Мы не агенты, — напомнила я. — Мы только иногда оказываем помощь.

— Да, наверное. Если бы мы были агентами, то нам бы, вероятно, платили. Хотя джентльмена такие вещи не должны беспокоить, если он служит своей стране.

— Похоже, что Фицрою очень хорошо платят. По крайней мере, создается такое впечатление, — сказала я. — О, смотри, она нас заметила и машет нам. Нам нужно или сбежать прямо сейчас, или идти к ней.

— Несомненно, она знает, что мы сделаем, — заявил Бертрам. — Стала бы она нам махать, если бы мы должны были сбежать? Так что мы должны идти к ней. Если ты во все это веришь.

— Не верю, — сказала я. — Но я верю в вежливость.

— Нужно было быстро проходить дальше, пока имелась такая возможность, — бормотал Бертрам себе под нос. Он взял меня под руку и повел к мадам Аркане. — Если она скажет, что «видела», как мы с тобой обручимся, то я за свои действия не отвечаю.

Махавшая нам мадам Аркана стояла перед небольшим шатром с задернутой шторой. Над ним висела вывеска: «Величайший медиум в истории». Пурпурное полотнище с золотыми кистями, закрывающее вход в шатер, было украшено магическими символами по обеим сторонам. Символы были разных оттенков красного и золотого. Предположительно в глубь шатра следовало заходить для предсказания судьбы. Правда, в эти минуты мадам Аркана стояла снаружи, уперев руки в бока, и больше походила на разозленную простую тетку, чем на знатока тайных наук.

Мадам Аркана, которой явно перевалило за сорок (хотя про таких говорят «женщина без возраста»), была одета как обычно. Платье с цветочным узором обтягивало ее пышную фигуру, похожую на песочные часы. На этот раз платье оказалось бирюзового цвета с экстравагантными крупными лилиями. На шее висели многочисленные жемчужные ожерелья, некоторые спускались до талии. На голове красовался пурпурный тюрбан, украшенный коротким павлиньим пером. Не заметить ее было нельзя. Мужчина, который к ней обращался, стоял спиной к нам. Судя по опущенным плечам, мы поняли, что ему совсем не нравится, что их разговор происходит на людях и привлекает внимание.

Когда мы подошли к ним, мадам Аркана говорила:

— Ну вот, Эрик. Именно поэтому мы не могли раньше зайти в шатер. Я же говорила тебе, что они приедут.

Фицрой посмотрел на нас и нахмурился.

— Прекрасно. Давайте зайдем внутрь, пока нас не видел весь Лондон, — сказал он.

Бертрам открыл от удивления рот, а я почувствовала, как внутри у меня все опустилось. Фицрой, всегда намеренно выглядевший одним из самых непримечательных людей, которых только можно встретить, придержал для нас штору, когда мы заходили внутрь. Сегодня волосы его были такими же темными, как и глаза. Оделся он в длинный плащ хорошего качества, но простого кроя, в руке держал коричневую трость, на первый взгляд совершенно безобидного вида. Но я подозревала, что она может взорваться, ощетиниться лезвиями или еще как-то использоваться в деле.

— Она сделана из дерева, — сообщила мадам Аркана.

— Вы о чем? — не понял Бертрам.

— Его трость.

— Он повредил ногу, когда…

— Достаточно, — проворчал Фицрой. — Какого черта вас двоих сюда принесло? И почему вы сказали ей, а не мне, что приедете?

Внутри шатра было темно — полный контраст с сиянием Хрустального дворца снаружи. Моим глазам потребовалось не меньше времени, чтобы привыкнуть к этому мраку, чем моему разуму, чтобы переварить происходящее. Фицрой выдернул откуда-то стул, поставил передо мной и помог мне сесть. Бертрам споткнулся где-то слева от меня, но наконец тоже уселся. Фицрой пододвинул стул и для себя, но поставил спинкой вперед и уселся на него верхом, широко расставив ноги. Пока я еще не могла хорошо рассмотреть обстановку, но ситуация казалась мне необычной, и я чувствовала себя некомфортно.

Когда мои глаза наконец привыкли к темноте, я поняла, что она не столь уж непроглядна. В углу висели две лампы. Их зажгла мадам Аркана, и я увидела, что мы сидим за круглым низким дубовым столиком. Бертрам, Фицрой и я устроились на нормальных стульях, а дама-медиум уселась на стул с высокой прямоугольной спинкой, которая поднималась над ее головой, с толстыми, широкими подлокотниками. Он напоминал трон. Несомненно, Фицрой именно поэтому уселся так не по-джентльменски. Он никогда не позволяет никому из своих сотрудников в чем-то себя превосходить.

— Мы не говорили мадам Аркане, что приедем на выставку, — сказала я. — Мы сами ничего об этом не знали до недавнего времени. Риченда Мюллер вручила нам билеты в качестве подарка в день нашей помолвки.

Мадам Аркана протянула руку и легко коснулась ею предплечья Бертрама.

— Не буду говорить об этом, дорогой, если это вас расстроит. Но я видела это.

Бертрам нахмурился. Я вмешалась, пока он не понял, что она пытается сказать.

— Наверное, мне не нужно удивляться, увидев вас здесь, Фицрой. Или вы сегодня лорд Милтон?

— Здесь вы можете называть меня Эрик.

— Он немного напряжен, — сказала мадам Аркана. — Выиграть в игре, в которую его попросили сыграть, невозможно.

— Карточной? — влез Бертрам.

Мадам Аркана рассмеялась.

— О, это только лишь небольшая часть всего дела. Эрик хочет, чтобы я раскинула карты для немецких участников выставки и убедила их прилагать больше усилий на дипломатическом фронте. Но я, конечно, не могу подтасовывать карты. Наверное, я могу неправильно трактовать выпавший расклад, но в таком случае может пострадать моя репутация. Требуется лишь немного знать карты, чтобы понять, если человек говорит противоположное тому, что выпало.

— Я прошу вас это сделать ради своей страны! — закричал Фицрой.

— Я не шулер. Я не могу сделать так, чтобы выпали вполне определенные карты, — заявила мадам Аркана.

— Вообще-то это чертовски сложно, — заметил Бертрам. — Я в подростковом возрасте долго пытался этому научиться и так и не смог. — Он бросил взгляд на меня. — Один из моих кузенов с сомнительной репутацией постоянно жульничал и лишал меня карманных денег. Поэтому я и хотел узнать, как у него это получается.

— Потрясающе, — сказал Фицрой, хотя явно так не думал. — Но единственная цель вашего пребывания здесь, Аркана, — это помочь сохранению мира.

— И помогать мадам Аркана должна с помощью карт, которые раскидывает? — уточнила я.

— Я — известная гадалка.

— Но у вас и спиритические сеансы отлично получаются, — заметила я.

— Дай бог тебе здоровья, моя дорогая.

Внезапно лицо Фицроя просветлело.

— Кстати, это мысль. Если мне удастся завлечь одного из членов немецкой делегации на спиритический сеанс, и вы скажете…

— Предполагаю, что это может сработать. — Мадам Аркана повернулась ко мне. — Я сказала, что для всей немецкой делегации я никаких сеансов проводить не буду, потому что они несут в себе очень много отрицательной энергии. Она просто окружает их и исходит от них. Но если на сеансе будете присутствовать вы с будущим мужем, а может, еще какие-то люди, то нам удастся ослабить этот негатив.

— Да кто угодно, — вставил Фицрой.

Бертрам откашлялся.

— Не хочется, чтобы вы посчитали меня грубым, но мне показалось, что надежды на спасение нации вы возлагаете на трюки фокусницы.

Мадам Аркана легко поклонилась.

— Я настоящая, мистер Стэплфорд. Но иногда я, скажем так, настраиваю свои таланты во благо своей страны.

— Ба! — сказал Фицрой.

— Все так ужасно? Положение отчаянное? — уточнил Бертрам.

Фицрой достал платок из кармана и вытер лоб.

— Это часть целого каскада событий, которым я управляю. — Бертрам нахмурился. Фицрой громко вздохнул. — Запускается целая серия событий, которые на первый взгляд кажутся никак не связанными, но все они служат для укрепления или продвижения основной идеи. В данном случае не в интересах Германии и не в интересах Англии начинать войну. Мадам Аркана — это просто одно небольшое звено в процессе, но с ней возникают непропорционально большие трудности.

— Цель этого каскада — пригласить определенную группу немцев на эту выставку? Достаточно ли они важны, чтобы повлиять на политическую ситуацию у себя в Германии? — спросила я.

— У меня, кроме них, никого нет. Вот и приходится работать с ними, — пояснил Фицрой.

— Положение на самом деле такое ужасное? — спросил Бертрам, которому требовались четкие ответы на его вопросы. — Вы ожидаете, что в любой день может начаться война?

— Нет, — сказал Фицрой. — Может пройти несколько месяцев, даже год или два перед тем, как мы подойдем к опасной черте, но сейчас устанавливается курс.

Я откинулась на спинку стула. Я вспомнила сон, который много лет назад приснился мне в охотничьем домике Стэплфордов. Вначале я думала, что вижу во сне, как мужчины идут на войну, но затем я поняла, что эти мужчины уже мертвы и маршируют они в загробную жизнь. Они шли рядами, один за другим, и вскоре я уже не могла их сосчитать. Среди этих мужчин был Рори.

— Выдохни, дорогая, — сказала мадам Аркана. — Ничто не определено окончательно и бесповоротно. Иногда нам удается увидеть только возможные варианты развития событий.

— Что происходит, когда вы смотрите на выпавшие карты Таро? — спросила я.

У мадам Арканы опустились плечи.

— Когда я задаю вопрос, возможно ли сохранить мир между двумя странами, то всегда выпадает война. Боюсь, что если начну гадать немецким джентльменам, то главной темой будет война. Они же все аристократы или дипломаты, и все они думают о войне. Я повторяла попытки снова и снова, но карты дают четкий и однозначный ответ.

— Но вы же сами только что сказали, что ничто не определено окончательно и бесповоротно, — напомнила я.

— Некоторые варианты гораздо более вероятны, чем другие, — грустно сказала дама-медиум.

— Любой клерк в Министерстве внутренних дел скажет вам то же самое, — вставил Фицрой. — Любой читающий газеты человек знает, с какой стороны ветер дует. Моя задача — попробовать изменить ход событий.

— А если это невозможно? — спросил Бертрам.

— В таком случае мне дано задание узнать у этой делегации как можно больше о вооруженных силах Германии и тактических планах.

— Понятно, — кивнул Бертрам. — Значит, это будет игра, в которой нельзя победить.