Сколько стоит волшебство?

Дьяк Афоня был советником царя в девятом или десятом поколении. Он был высок ростом, неимоверно худ, но на удивление сутул. Рыжая борода и волосы, окаймлявшие его плешивую голову, имели ядовито-рыжий оттенок. Как и положено советнику царя, по старой незыблемой традиции, он был обязан творить злые козни всему честному люду, то есть всем жителям тридевятого царства. Быть злодеем ему полагалось по статусу царского советника. Этот статус бережно передавался из поколения в поколения. Его предки отличались просто редкими злодействами как-то: подкладывали тухлые яйца на табуреты, пинание в зад ногой зазевавшихся прохожих, (после чего они с гиканье, высоко задрав полы кафтана, убегали прочь), швыряли с колокольни наполненные водой бычьи пузыри в толпу прихожан у церкви. Все их проделки вызывали у народа гомерический смех. И люди понимали, что злой советник царя так и должен поступать, поэтому не обижались.

Афоня был самым неудачливым в плеяде царских советников. Сам он считал доблестные подвиги своих предшественников ребячеством, но повторить их, а тем более превзойти их, у него, не хватало то ли умения, то ли везения. У народа дьяк вызывал жалость и желание ему помочь. Однажды он решил бросить яйцо в проходившего мимо ткача. Тонкая скорлупка лопнула под его корявыми пальцами и заляпала ему левый глаз. Дьяк попытался кинуть ещё одно яйцо, но и то, лопнуло и запачкало ему — догадайтесь какой глаз? Неправильно — опять левый. Щурясь и проклиная все на своем веку, он, однако, не отступил, а попытался сделать еще одну попытку. Но третье яйцо вывалилось у него из руки и покатилось по городской мостовой. Дьяк бросился его ловить, поймал, снова выронил. Яйцо упало, но не разбилось, и дьяк вновь погнался за ним. Между тем его жертва продолжала стоить на месте и ни куда уходить не собиралась. Ткач с интересом глядел за манипуляциями дьяка и пытался помочь ему дельными советами. Проходившие мимо прохожие тоже останавливались, чтобы посмотреть на мучения Афони. Образовалась толпа, в центре которой скакал измученный дьяк, ослепленный на один глаз яичным желтком. Яйцо каталось у его ног, но в руки не давалось. Кто-то толкнул ткача в бок, и сказал: «Тебе не совестно, видишь, как человек убивается, помог бы».

Ткач утвердительно кивнул, со вздохом поднял яйцо, которое само закатилось ему в ладонь, показал его окружающим и с размаху разбил его о свой лоб. Все вокруг зааплодировали. Послышались одобрительные крики, и все бросились качать обалдевшего дьяка. Афоня пытался вырваться, но народ качал его как чемпиона.

Дьяк еле выбрался из толпы, оставив в чьих-то руках сапог. С тех пор он перестал открыто творить злые дела. Но лучше не стало.

А дьяк всерьез хотел переплюнуть своих предшественников. Изучая истории о дальних предках, он узнал, что те были душегубами и убийцами, но самое страшное: они угнетали народ поднятием налогов. Дьяк не имел никакого понятия, что значит «поднять налоги», но он знал, что в результате это вызовет страдание народа. В его изображении страшное слово «налоги» представлялись ему неким волшебным молотом. Стоит только поднять его и люди начнут мучиться и страдать.

— Налоги — это явно волшебная вещь, — решил Афоня и погрузился в изучении магических книг.

Основательно загрузив себе мозг бессмысленными магическими терминами и жуткими ритуалами, дьяк был не доволен. Он не встретил ни малейшего упоминания о налогах. Возможно, об этом говорилось в магической литературе высшего порядка, но такой в царской библиотеке не было.

Тогда Афоня решил перейти к практике. Он решил вызвать духов потустороннего мира, чтобы вопрошать их о тайных знаниях. Согласно книге «Смаги», он совершил обряд. Начертил соответствующую магическую фигуру на полу спальни и зажег свечи.

В книге говорилось, что обряд нужно проводить полностью нагим, дабы своей потрясающей наготой привлекать магические флюиды из потустороннего мира. При этом в книге помещалась эффектная иллюстрация молодой обнаженной девушки с развивающимися волосами. Афоня долго ее рассматривал, потом с сомнением посмотрел на свои кривые волосатые ноги (к тому времени он снял штаны и остался в одной ночной рубашке, достававшей ему до колен). Его волосатые ноги никак не вязались с «потрясающей магической наготой», как говорилось в книге. Но он все же встал в середину магической фигуры.

В комнате было холодно, печки дьяк не зажег, так как в книге говорилось, «…лишние очаги энергии могут сбить точную настройку заклинания». У новоиспеченного мага зуб на зуб не попадал от холода. Ноги посинели. Пробормотав что-то не членораздельно, Афоня очертил руками в воздухе соответствующую фигуру.

Бухнуло! Вспыхнуло фиолетовое пламя!

Когда пламя погасло, то в спальне оказался странного вида человек в сером костюме и толстых роговых очках. Он деловито осмотрелся и пробурчал, что ошибся адресом и вновь исчез.

Афоня возликовал. Несмотря на холод, он вновь попытался вызвать духа, но на этот раз произнес заклинание четче. Опять бабахнуло, вспыхнуло, — и в спальне оказалась группа людей в белых халатах. Они по-деловому обступили испуганного дьяка и стали его измерять. Один из них, самый главный, записывал показания в блокнот. Дьяка вертели, крутили и измеряли везде. Заглянули в рот и, стыдно сказать, не обошли внимание уровень чресл. Потом всё быстро прервалось, когда главный сказал волшебные слова: «Шабаш, ребята, институт нам столько не платит». Все сгруппировались на середине комнаты и исчезли. Дьяк опустился на холодный пол ни живой, ни мертвый. Такого страху он никогда не испытывал.

— Все, — решил он про себя, — больше никакой магии. Хватит с меня вызывания духов.

Он поднялся с холодного пола, чтобы надеть штаны, когда окно распахнулось, и в спальню везла лошадиная морда. Нагло ощерив в улыбке крупные зубы, конь сказал:

— Здорово хозяин, не спишь еще?

Дьяк со стоном упал в обморок.

Конечно, жители тридевятого царства сталкивались с говорящими животными и прочими проявлениями волшебства, но считалось, что подобные встречи возможны где-нибудь в провинции (только не в нашем районе). Поэтому не удивительно упасть в обморок при виде говорящего коня, который наглым образом влез к вам в окно, учитывая, что сами вы живете на вершине башни, в неурочный час, когда вам приспичило заняться черной магией. Тут простительно упасть в обморок любому человеку. Но дьяк и не думал оправдываться. Когда он пришел в себя, то первое, что ему пришлось увидеть, была все та же лошадиная физиономия. Конь держал в зубах штаны дьяка. Он подал их Афоне и сказал:

— Одевайся, есть деловой разговор. Времени у нас с тобой не так уж и много.

Дьяк схватил штаны и отключился снова. Пришел он в себя от выплеснутой из кувшина воды.

Гораций был раздражен. Конь быстро заговорил:

— Только, пожалуйста, не теряй сознания. Хватит разводить нюни. Ты же первый злодей государства, изволь вести себя подобающим образом.

Дьяк кивнул и собирался опять упасть в обморок, но конь его остановил:

— Стоп, стоп! Не делай этого!

— Ага, как же, — непослушными губами побормотал Афоня, но сознания на этот раз не лишился, а напротив — поднялся и надел штаны.

Конь с подозрением оглядел спальню.

— Чем это ты тут занимаешься? — спросил он, поковыряв копытом луч магической фигуры на полу. — Хорошая краска, — заметил конь, — ее не сразу сотрешь с пола.

— Думаешь? — обеспокоился дьяк.

Беспокоиться ему было с чего, потому что царским хозяйством во дворце ведала баба Бабариха — неимоверно толстая царская ключница с румяным лицом и вечно пылающими жаром щеками. Она обладала весьма увесистыми прелестями и не менее увесистой рукой. Больше всего на свете она не терпела беспорядка. Дьяк был по природе человек безалаберный и неряшливый, поэтому он много раз получал от нее нагоняй. Очень сильно дьяк боялся царской ключницы.

Он ужаснулся, представив себе лицо Бабарихи в то мгновение, когда эта пышнотелая дама переступит порог его комнаты и увидит, во что он превратил пол. Перед глазами замаячили толстые ручищи ключницы. Расправа не минуема!

— Что же делать?! — заметался по комнате дьяк; спадающие штаны он поддерживал одной рукой. — Как быть, хозяйка меня убьет!

— А то?! — согласился конь и попытался сесть в кресло. На удивление это ему удалось, хотя и ни сразу. Кресло затрещало, но выдержало вес коня.

— Я думаю, тебе стоит попробовать смыть это художество «кекрасином».

Дьяк остановился.

— Кекр… кракре…, — попытался произнести Афоня и сплюнул, — тьфу! Как это зелье зовется?!

— Кекрасин у меня есть, могу ссудить пару баночек.

— Вот хорошо, — обрадовался дьяк, и захлопал в ладоши; штаны, поддерживаемые лишь восторгом дьяка, упали. Ему пришлось их вновь подтянуть. Когда Афоне это удалось, то он вдруг осознал, что разговаривает с конем, который сидит в его кресле. Приглядевшись к наглой морде животного, он узнал в нем коня из царских конюшен по прозвищу Шустрый. Именно этот конь так жестоко и подло ударил несчастного дьяка копытами в грудь, в результате чего Афоня улетел.

Тем временем Гораций попытался принять позу и выражение на своей физиономии максимально серьезное, если такое только можно сотворить на лошадиной морде.

Он понизил голос и с интонацией особой значимости произнес:

— У нас есть к вам деловое предложение.

Дьяк почувствовал серьезность происходящего и поэтому, подражая интонации коня, сказал:

— Я понял вас, — при этом он молитвенно сложил ладони перед собой. Штаны опять упали. Но на этот раз они съехали неспешно, с неким торжеством, словно и они уловили не простой момент разговора.

Гораций, поморщив нос, посмотрел на спущенные штаны дьяка.

— Слушай, сделай с ними что-нибудь. Я не могу разговаривать о серьезных вещах с человеком без штанов.

— Да, конечно, — закивал головой Афоня, от чего его ярко рыжая бороденка затряслась.

Подвязывая пояс, дьяк думал несколько серьезно можно говорить о важных делах с конем, который с грехом пополам пытается усидеть в кресле.

Он пригляделся к животному.

— Постой, я тебя узнал, ты конь из царской конюшни. Ты — Шустрый — один из коней, которых привел этот выскочка Ванька-дурак. — Дьяк скорчил ядовитую мину.

Выскочка конюх ему не понравился с первого взгляда. А несколько дней назад, как-то ночью, Афоня обнаружил, что Ванины кони из конюшни пропали. Он хотел разбудить стражу и арестовать Ваньку за кражу, однако под утро выяснилось, что кони мирно стоят на своих местах. Это зародило в его злодейской душе страшные подозрения. И дьяк решил наблюдать за царскими конюшнями. Но никаких результатов это ему не принесло.

— Зови меня Гораций, — сказал конь, — в душе я философ.

— Гора… чего? — дьяка начало одолевать сомнения, стоит ли слушать парнокопытное создание, которое мнит себя философом. — Послушай, кто ты такой, откуда ты взялся? Как влез в окно?

Конь выдержал паузу.

— Хочешь насолить Ваньке-конюху? — спросил он прямо.

Дьяк подпрыгнул на месте.

— Спрашиваешь, конечно, он как бельмо на глазу! А тебе это зачем? Сено, что ли не поделили?

Гораций раздул ноздри.

— Хуже. Он нас хитростью поймал. Лишил магических способностей и заставил работать на конюшне.

— Кем? — поинтересовался Афоня.

— Как кем? Лошадью!

— Но ты и так лошадь.

— Нет.

— Да-а?! — протянул дьяк и выпучил глаза, словно хотел рассмотреть в коне еще кого-то или чего-то.

Афоня понизил голос до заговорщицкого шепота.

— А кто ты?

— Я философ! — с достоинством ответил конь.

Дьяк хмыкнул. Он помнил, что его учитель в семинарии Альфонсий Немец — известный бабник и выпивоха — частенько любил говорить, что он философ и его никто не понимает. Говорил он это в тех особых случаях, когда руководству семинарии удавалось уличить учителя в пьянстве. Порол, однако, он пребольно.

— Слушай, философ, изъяснись точнее, — сухо проговорил дьяк.

Конь стукнул копытом о копыто, будто в ладоши.

— Точнее, так точнее. Заяви сегодня царю, что Ванька-конюх нерадиво относится к своим занятиям. Делами не занимается и поэтому сегодня ночью, благодаря его попустительству, коней украли.

— Как украли?!

— Никто их на самом деле не крал, но ты сделай так, что бы во дворце подняли шум, будто царских коней нет в конюшне.

— А их действительно там нет?!

— Нет, они за городской стеной ждут тебя.

— Ждут меня?! А зачем мне царские кони?

— Скажи царю, что коней украли, болван! А тебе, царскому советнику, удалось вырвать их из лап вора. И представишь коней царю, как доказательство своих действий!

Дьяк понял хитрый план.

— Замечательно! — обрадовался Афоня. — Ваньку выпорют, а потом отрубят голову! Это настоящее злодейство!

Гораций пожевал губы. Наблюдая за дьяком, он пришел к выводу, что у малого проблемки с головой.

— Нет, — четко сказал конь.

Дьяк оцепенел.

— Как нет?!

— Попытайся этого не допустить.

— Скажи царю, что бы задал ему сложную задачку. Если не сделает, то не сносить ему головы.

— Ого, как мудрено. — Дьяк с уважением посмотрел на Горация. — Это ты хорошо придумал. Пойдет выполнять задание, выйдет за город, а там мы его чик — чик… и порешим.

— Нет!

— Нет?!

— Нет, скажи царю, пусть Ванька принесет жар-птицу.

— Жар-птицу, да ее на свете нет. Ходят слухи, что она живет в царстве у царя Федора. А где на самом деле ее искать никто не знает.

Гораций ухмыльнулся.

— У Ваньки помощница есть. Пускай вместе с ней и поищут.

— Зачем все эти сложности? Легче взять, да и…

— Легче. Но нам нужна жар-птица.

— А зачем?

Гораций помедлил, он думал, какой бы ответ придумать для этого глупого дьяка. — Ты хочешь стать царем?

— Царем?! Царем, пожалуй, нет.

Гораций изумился, но виду не подал.

— Почему? — спросил он. — Почему ты не хочешь быть царем?

Афоня помедлил, собираясь с мыслями.

— Как тебе объяснить, все мои предки были царскими советниками. И я тоже царский советник. Не хотелось бы нарушать традиции.

— Что же ты хочешь?

Дьяк смущенно улыбнулся, оглянулся по сторонам и прошептал:

— Хочу быть злодеем.

— Кем?! — переспросил Гораций.

Дьяк, как красна девица, залился пунцовой краской.

— Понимаешь, мы царские советники отличались особым коварством, мастерством по части интриг и злодейству.

Гораций участливо закивал мордой.

— Понимаю, понимаю, надо держать марку.

Афоня вытянулся во весь свой рост, словно статуя на пощаде.

— Я должен оставить своим потомка хорошую славу… тьфу, что я говорю, я должен оставить своим потомкам дурную славу.

«Идиот», — процедил сквозь зубы Гораций, а вслух сказал:

— Вот и прославишься, — заверил его конь.

Афоня задрожал, растрогался; одна единственная, но большая слеза выкатилась из его глаза и повисла на кончике длинного носа.

— Вот и славно, поднимай тревогу во дворце. Пусть кто-нибудь их охраны убедиться, что коней нет в конюшне. Мы с тобой пойдем, заберем лошадей из-за городской стены, пока их на самом деле не украли.

Дьяк стал радостно собирать, однако Гораций его приостановил. Он внимательно посмотрел на лицо царского советника.

— Есть только один нюанс, — сказал он. — Ты как бы должен будешь биться с ворами, чтобы отнять коней.

— Ну и что не так?

— Надо что бы тебе поверили.

— Говорю я очень убедительно.

Гораций покачал головой.

— Нет, одних слов здесь мало, нужен еще и внешний вид.

— Как же его создать?!

— А вот как! — с этими словами конь саданул копытом прямо по физиономии дьяка. Тот прокрутился три раза вокруг своей оси, ойкнул и упал на пол без сознания.

Гораций фыркнул.

— Кажется, я переборщил.

Конь нагнулся к дьяку и убедился, что тот дышит. Поднимая голову, Гораций заметил за окном чей-то озорной взгляд. Полный дурных предчувствий, конь подскочил к окну и ударом копыта распахнул ставни и вгляделся в утренний пейзаж спящего города.

Над лукообразными крышами домов небо становилось светлее, звезды исчезали, ночная темнота переходила в предрассветные сумерки. Снаружи никого не было.