И тьма взойдёт

Бездельничанье перед зеркалом на складе обошлось Уиллу в три недели урезанного заработка и понижением. Теперь он выполнял самые тяжёлые работы в доках, но заставил себя пройти через это, хотя мышцы горели, а живот сводило от голода. Первые три дня пришлось заниматься дренажными работами и таскать грузы, затем разжалованного юношу отправили крутить кабестан^[2]. Вместе с шестью другими рабочими — каждый намного крупнее самого Уилла — он с трудом крутил ворот, поднимавший гигантские контейнеры по восемнадцать футов. С ноющими от усилий ногами он каждый вечер возвращался в переполненную ночлежку, слишком измождённый, чтобы даже подумать о видении в зеркале. Сил хватало только на то, чтобы рухнуть на грязный соломенный тюфяк и уснуть.

Уилл не жаловался. Креншоу всё ещё был в деле. Уилл хотел эту работу. Даже с заниженным заработком трудиться в доках лучше, чем копаться в мусоре. Хотя при приезде в Лондон приходилось перебиваться и такой скудной добычей. А иногда даже выпрашивать объедки. Спустя несколько дней Уилл научился собирать обгоревшие окурки сигар, высушивать их и продавать докерам табак для трубок. Они-то и рассказали, что в доках любой может получить чёрную работу, если только готов работать как следует.

Уилл закинул в кучу последний мешок ячменя. К тому моменту многие ушли — колокол уже прозвенел. Выдался изнурительный день работы в двойном темпе без перерывов, чтобы наверстать упущенное, так как баржа пришла слишком поздно. Солнце уже садилось, на берегу осталось мало людей, и последние из них как раз заканчивали работу.

Требовалось только отметиться у бригадира, и вечер свободен. Можно отправиться на главную улицу, где собирались продавцы еды, предлагая рабочим перекусить по разумной цене. Уилл трудился допоздна и, скорее всего, уже пропустил свою плошку горохового супа, но у него ещё оставалась последняя монетка, чтобы купить горячий картофель в мундире — как раз достаточно, чтобы заправиться до завтра.

— Бригадир вон там, — Мёрфи указал подбородком вперёд, вверх по течению.

Уилл бросился туда, чтобы успеть перехватить бригадира прежде, чем тот уйдёт. Юноша повернул за угол, попрощавшись с Беккетом и последними рабочими, которые уже побрели в сторону кабака. Он шагал вдоль берега; под ногами хрустела галька. Вдалеке продавец каштанов зазывал докеров купить его товар. Бородатое лицо мужчины казалось багровым в отблесках огня, мерцавшего сквозь щели на дне печки.

Только теперь, дойдя до пустой пристани, Уилл огляделся и понял, где оказался.

Уже почти стемнело. На улицах зажигали масляные лампы с едва трепетавшим пламенем, но на причале никого не было. Лишь доносился плеск чёрной воды и далёкие сигналы дренажной лодки, которая медленно скользила по каналу к реке и вылавливала всё, что можно найти. На пристани ни души…

…за исключением троих мужчин у старой верейки^[3], полускрытой тёмным настилом.

Уилл не мог сказать, в какой момент ощутил острую тревогу, или что именно ее вызвало. Бригадир исчез. Вокруг не было никого, кто мог бы услышать крик о помощи. Трое мужчин вылезали из лодки.

Один из них посмотрел вверх — прямо на Уилла.

«Они нашли меня».

Юноша понял это сразу, увидев целеустремлённые взгляды незнакомцев. Они вылезли из верейки и разошлись в стороны, чтобы преградить ему путь.

Сердце ушло в пятки.

Как? Почему они здесь? Чем он выдал себя? Уилл всегда держался особняком, прятал глаза и носил перчатки без пальцев, чтобы скрыть шрам на правой ладони. Иногда приходилось тереть его, чтобы пальцы оставались подвижными, но беглец делал это осторожно, чтобы никто не увидел. По опыту он знал, что даже самые незаметные жесты могут выдать его.

Может, на этот раз виноваты сами перчатки? А может, Уилл просто проявил беспечность: неприметный мальчишка в доках оказался не таким неприметным, как он рассчитывал.

Юноша отступил на шаг.

Деваться было некуда. За спиной раздался шум: ещё две незнакомые призрачные фигуры преграждали путь. Они двигались слаженно, расходясь в стороны, чтобы пресечь попытку к бегству.

Все это уже стало знакомым до тошноты. Часть его новой жизни, как и воспоминания о моменте, когда Уилл увидел мать лежащей на залитой кровью земле. Как и необходимость месяцами скрываться, не понимая, почему её убили и чего теперь хотят от него. Он помнил последнее слово, сказанное ему матерью:

«Беги».

Уилл припустил к единственному выходу, который видел: слева от склада громоздились ящики. Прыгнув на один из них, юноша с отчаянием подтянулся. Кто-то схватил его за лодыжку, но он предпочёл не обращать внимания. Предпочёл не обращать внимания на дрожь и на то, как в панике колотилось сердце. Недавнее горе уже не затмевало разум. Уилл уже не был так наивен, как в те первые ночи, когда ещё не знал, куда бежать, где спрятаться, как избегать дорог или что случится, если он позволит себе довериться кому-то.

«Беги».

Юноша приземлился в грязи с другой стороны. Нет времени рассиживаться. Нет времени сориентироваться. Нет времени оглядываться.

Он поднялся и побежал.

«Зачем? Зачем они меня преследуют?»

Шлёпая по мокрой грязной улице, Уилл слышал позади мужские крики. Пошёл дождь, и он бежал вслепую, сквозь сырую темноту, поскальзываясь на влажных булыжниках. Вскоре одежда насквозь промокла и бежать стало труднее. Дыхание перехватывало.

Уилл хорошо ориентировался в лабиринте припортовых переулков, которые постоянно строились и перестраивались — хаос из строительных лесов, новых зданий и новых дорог. Он побежал туда, надеясь оторваться от преследователей или сбить их с толку, спрятаться, чтобы те пробежали мимо. Уилл нырял и петлял между досками и подпорками, пока не услышал, как мужчины замедлили шаг и разошлись, пытаясь найти беглеца.

«Нельзя дать им понять, что я здесь».

Очень тихо Уилл проскользнул между подпорками и оказался за строительными лесами, которые, точно лестница, вели в наполовину готовое здание.

Чья-то рука схватила юношу за плечо, потом сжала локоть. Чужое горячее дыхание обдало ухо.

«Нет…»

Сердце бешено колотилось. Уилл отчаянно рванулся вперёд, но перестал дышать, когда влажная ладонь зажала ему рот…

— Стой, — едва различимый из-за дождя голос мужчины заставлял стыть в жилах кровь. — Стой. Я не один из них.

Уилл едва разобрал слова и приглушённо замычал под тяжёлой ладонью чужака. «Они здесь. Они здесь. Они поймали меня…»

— Стой, — сказал мужчина. — Уилл, ты меня не узнаёшь?

«Мэтью?» — едва не выпалил он, узнав голос в ту секунду, когда услышал своё имя.

Силуэт одного из преследователей с реки стал чётче. Уилл понял, что раньше видел этого человека, и замер, не веря своим глазам. Мужчина медленно отнял руку от его рта. Полускрытый пеленой дождя рядом стоял Мэтью Оуэнс — мамин слуга, работавший в их старом доме в Лондоне. Их первый дом, их первая жизнь… А потом они стали переезжать с места на место, чем неприметнее и запущеннее, тем лучше. Мама никогда не объясняла почему, но всё больше тревожилась, опасалась незнакомцев и пристально следила за дорогой.

— Нужно вести себя тихо, — чуть слышно сказал Мэтью. — Они всё ещё там.

— Ты с ними заодно, — бросил обвинение Уилл. — Я видел тебя у реки.

Уже много лет он не встречал Мэтью, а теперь их старый слуга не просто здесь, а преследовал бывшего хозяина от доков или, может, от самого Боухилла…

— Я не один из них, — повторил мужчина. — Они только так думают. Твоя мать послала меня.

И снова его охватил страх. «Моя мать погибла… — Вслух Уилл этого не сказал, глядя на седые волосы Мэтью, на его голубые глаза. Этот человек был до боли знакомым, и рядом с ним Уилл поймал себя на совершенно детском желании очутиться в безопасности — сродни желанию услышать утешение родителей, когда поранишь руку. Юноша хотел, чтобы Мэтью рассказал, что же происходит, но детское узнавание наталкивалось на холодную реальность жизни в бегах. — Мы знакомы, но это не значит, что я могу ему доверять».

— Они идут по твоему следу, Уилл. Нигде в Лондоне ты больше не будешь в безопасности, — тихий голос Мэтью звучал настойчиво в темноте под строительными лесами. — Ты должен пойти к Хранителям. Яркая звезда по-прежнему сияет, даже когда восходит тьма. Но поторопись, иначе враги найдут тебя и мгла поглотит всех нас.

— Я не понимаю, — сказал Уилл. Слова Мэтью казались полной бессмыслицей. Что за Хранители? Яркая звезда? — Кто эти люди? Почему они преследуют меня?

Старый слуга вынул из кармана жилета какой-то предмет с таким видом, словно делал нечто чрезвычайно важное, и протянул юноше.

— Возьми. Он принадлежал твоей матери.

«Моей матери?» Страх внутри боролся с желанием, почти болезненным, взять этот предмет. Перед глазами возникло отчётливое воспоминание о тех ужасных последних мгновениях, когда мать смотрела на сына снизу вверх и кровь заливала её синее платье.

«Беги».

— Покажи это Хранителям. Они знают, что делать. Только они и знают. Обещаю, они ответят на все твои вопросы. Но времени мало. Я должен вернуться до того, как меня хватятся.

Снова это незнакомое слово. Хранители.

Мэтью положил предмет на одну из досок и отступил, словно прекрасно понимал, что Уилл не возьмёт его, пока Оуэнс ещё здесь. Юноша крепко ухватился за леса, больше всего желая последовать за этим человеком, чьи седые волосы и заношенный чёрный атласный жилет были до боли знакомы.

Мэтью развернулся, уже собираясь уходить, но вдруг остановился и обернулся.

— Я сделаю всё, что смогу, чтобы сбить злодеев со следа. Я обещал твоей матери, что помогу тебе изнутри. И сдержу слово.

А потом Мэтью поспешил прочь, обратно к реке.

Звук шагов стих, и Уилл остался один. Сердце колотилось как бешеное. Постепенно удалились и крики других мужчин, продолжавших поиски. Оставленный Мэтью предмет так и притягивал внимание. Юноша чувствовал себя диким зверем, который рассматривал наживку в ловушке.

Уилл так хотел воскликнуть вслед Мэтью: «Подожди! Кто они? Что ты знаешь о моей матери?»

Но он просто всматривался в пелену дождя в том месте, где скрылся Оуэнс, а потом перевёл взгляд на маленький свёрток, лежавший на строительных лесах. Бывший слуга велел торопиться, но Уилл мог думать только об этом предмете.

Неужели мама правда передала это для него?

Уилл шагнул вперёд — его буквально тянуло к загадочному предмету. Он почти ждал, что это окажется ловушкой, что те мужчины из доков бросятся на него.

Свёрток оказался маленьким, круглым, завёрнутым в отрез кожи. «Покажи это Хранителям», — велел Мэтью, но юноша не знал ни кто такие эти Хранители, ни где их искать.

Уилл протянул руку, опасаясь, что преследователи настигнут его в любой момент, и взял свёрток онемевшими от холода пальцами. Внутри оказался потёртый кусок металла. Юноша так озяб, что едва нащупал зубчатые края, и тут же почувствовал неожиданную тяжесть предмета, словно отлитого из золота или свинца. Уилл поднёс его к свету… и вздрогнул.

Это был старый сломанный медальон, округлый, изогнутый.

Уилл узнал его, так как уже видел раньше.

В зеркале.

Голова пошла кругом. Невозможно! Та женщина из отражения носила точно такой же медальон. Уилл вспомнил сияние, когда леди шла к нему, смотрела на него так, словно хорошо знала его. Её медальон был отлит в форме цветка боярышника с пятью лепестками и блестел, как золотой.

Но теперь его поверхность стала тусклой, потрескавшейся, неровной, будто прошло много лет. Будто его похоронили, а потом раскопали, уже потёртый, сломанный.

Но ведь женщина в зеркале была всего лишь миражом, игрой света…

Перевернув медальон, Уилл увидел выгравированные буквы. Языка он не знал, и все же каким-то образом понимал слова. Казалось, они часть его самого, словно поднялись откуда-то из глубины, а наречие вырезано на его костях, на кончике языка.

Когда придёт время для новой битвы, я не смогу сражаться.

Потому у меня будет дитя.

Уилл сам не понимал почему, но его начало трясти. Слова на странном наречии горели в сознании. По уму он не мог прочесть их, и всё же прочёл — почувствовал их смысл. Перед глазами вновь встал образ женщины в зеркале. Казалось, она смотрела прямо на Уилла. Мамиными глазами… Всё вокруг словно исчезло, и он видел только ту леди. Они не сводили взглядов друг с друга, и внутри нарастала боль узнавания. Незнакомка будто обращалась именно к нему, говоря: «Когда придёт время для новой битвы, я не смогу сражаться. Потому у меня будет дитя…»

Уилла затрясло ещё сильнее.

— Хватит, — выдохнул он и схватил медальон, изо всех сил стараясь прогнать видение. — Хватит!

И всё прекратилось.

Уилл судорожно вздохнул. Он был один. С волос стекала вода. Кепи и одежда промокли насквозь.

Как и зеркало тогда, медальон снова стал обычным. Просто старинная вещица, ни намёка на только что увиденное.

Уилл посмотрел туда, где скрылся Мэтью, и сжал подвеску так сильно, что края впивались в кожу.

Что же это такое? Что именно Мэтью передал ему?

Улицы были пусты. Никто не слышал неосторожный возглас, когда видение захватило Уилла. Те, кто разыскивал его, ушли. У него появился шанс сбежать!

Но ему требовались ответы — о медальоне, о той женщине, о людях, которые преследовали его.

Он должен узнать причины случившегося. Он должен узнать, почему эти люди убили его мать.

Повесив шнурок с медальоном на шею, юноша побежал назад сквозь дождь. Ноги хлюпали по грязи. Он должен найти Мэтью. Должен узнать, что Мэтью не успел рассказать.

Улицы проплывали мимо. Глаза женщины из зеркала горели в памяти.

Когда Уилл наконец остановился, тяжело дыша, то увидел, что вернулся практически к самому складу.

Мэтью сидел на скамье на улице в паре кварталов от реки. Здесь освещение оказалось лучше, и Уилл разглядел ботинки с пряжками и гофрированные штаны, белую рубаху и чёрный жилет бывшего слуги.

Накопилось столько вопросов, даже неясно, с чего начать.

Уилл закрыл глаза и выдохнул.

— Прошу. Ты принёс мне медальон. Я должен знать, что это за вещь. Хранители… кто они? Как мне найти их? И эти люди… Я не понимаю, почему эти люди преследуют меня и почему убили мою мать… Я не понимаю, что мне делать дальше.

Тишина. Уилл выпалил всё это на одном дыхании. И сейчас, когда молчание затягивалось, он почувствовал, что жажда получить ответы начала превращаться в тёмный страх.

— Мэтью? — тихо позвал юноша.

Но уже понял. Понял.

Казалось странным, что Мэтью сидел снаружи под усилившимся ливнем без куртки и даже не пытался найти укрытие. Руки мужчины висели плетьми. Мокрая одежда прилипла к телу. Вода стекала с неподвижных пальцев. Дождь хлестал по лицу, ручейками струился в открытый рот, по мёртвым открытым глазам.

Значит, они здесь…

Уилл бросился вперёд — не по дороге, а в сторону, к одной из дверей, в отчаянной надежде, что сможет предупредить хозяина или пробраться внутрь. Первый удар настиг беглеца у внешних ворот. Прежде чем он сумел добраться до здания, чья-то ладонь опустилась Уиллу на плечо, а другая стиснула шею.

Он видел волоски на руке мужчины, чувствовал его горячее дыхание на коже. Впервые за эту ночь преследователи оказались так близко. Их лица выглядели незнакомыми, но на внутренней стороне запястья мужчины, который схватил Уилла, была выжжена буква «С».

Он ощутил нараставший ужас, потому что уже видел эту «С» раньше, в Боухилле. Точно такая же красовалась на запястьях убийц, отнявших жизнь мамы. Когда юноша не мог уснуть, эта буква стояла перед глазами, а когда погружался в сон — преследовала и там. От неё исходило что-то древнее, тёмное, словно некое древнее зло. И сейчас казалось, что она извивалась под кожей захватчика, раздвигая кожу, выползая к Уиллу…

Всё, чему он научился за девять месяцев в бегах, исчезло. Он будто снова очутился в Боухилле, снова, спотыкаясь, мчался прочь от дома, прочь от преследователей. В ту ночь из-за дождя, заливавшего глаза, не было видно ни зги. Так легко оступиться, упасть, карабкаясь по берегу, пробираясь через канавы. Уилл не знал, сколько времени бежал, пока не рухнул наземь, дрожащий, вымокший. Ему хотелось к маме, пусть это и казалось глупым. Но её убили. Он не мог вернуться к ней, потому что дал обещание.

«Беги».

На миг показалось, что буква «С» тянется к Уиллу откуда-то из глубокой пропасти.

«Беги».

Его с силой толкнули на мокрую булыжную мостовую, а когда он попытался подняться, опираясь на локоть, то задохнулся от боли в плече: рука подвела. Уилла быстро скрутили, хотя он сопротивлялся изо всех сил.

До той ночи в Боухилле юноше никогда не приходилось драться, да он особенно и не умел. Теперь один из захватчиков удерживал пленника и методично бил, пока тот не упал навзничь, судорожно хватая ртом воздух.

— Хорошо тебе жилось, да? — Мужчина коротко пнул Уилла. — Маменькин сынок прятался за мамкину юбку. Но теперь с этим покончено.

Юноша пошевелился, но его били ногами, снова и снова, пока перед глазами не потемнело и он не замер.

— Свяжите его. Закончим здесь, потом оттащим на корабль Саймона.