Однажды, когда-нибудь…

Варвара закончила прием в поликлинике и тяжело вздохнула. День выдался суматошный. И детей много, и мамаши какие-то нервные, одна даже на крик сорвалась. Да, сегодня проблем хватало. Ее медсестра и верная помощница, Любовь Николаевна, исподлобья взглянула на Варю и ласково улыбнулась:

— Ну как? Устали, Варвара Ивановна?

— Угу, — Варя запрокинула голову и, вытянув руки вперед, сильно потянулась. — Что-то сегодня время так тянулось, так тянулось, будто мы с вами здесь не один прием провели, а неделю без перерыва работали.

Любовь Николаевна согласно кивнула, перебирая и складывая медицинские карты на столе:

— Да-да… Что-то и вправду суматошно сегодня… Говорили же по телевизору, мол, день тяжелый, магнитные бури, давление.

— О, это они скажут, — Варя усмехнулась, — я этим прогнозам ни на грамм не верю! Обещают солнце, а льет дождь, прогнозируют ливень — на небе ни облачка!

Она взглянула на солидную стопку медицинских карт, лежащих слева от нее:

— Это что, на завтра?

— Да, — кивнула медсестра, — как говорится, «и вечный бой…».

— «Покой нам только снится…», — вздохнув, подхватила Варя и, улыбнувшись, махнула рукой, — ну и ладно!

Преодолеем! Идите домой, Любовь Николаевна, отдыхайте.

— Да куда там?! — пожала плечами медсестра, — какой дом? У меня сейчас пятиминутка, старшая медсестра обещала устроить нам разнос, что-то мы там опять то ли недовыполнили, то ли недоглядели… А еще документы новые изучать будем, так что домой не скоро отправимся!

— Понятно. Ну ладно. Нет предела совершенству, так что занимайтесь, как говорится, хуже не будет. А мне тоже сидеть некогда, я сейчас по вызовам пойду, надеюсь, что их сегодня немного будет — лето все-таки, детишки меньше болеют.

Любовь Николаевна, согласно кивнув, вышла из кабинета. Варя же, встав из-за стола, немного постояла, стараясь не очень опираться на больную ногу — после операции она все-таки побаливала, иногда довольно сильно. Не снимая белоснежного халата, Варвара подошла к распахнутому окну.

Июнь безумствовал, покоряя всех своей жарой, зеленью и ослепительно голубым высоким небом. Яркое солнце словно стремилось затопить мир горячим светом, обжигая беспощадными лучами даже закрытые одеждой участки тела.

Варя подставила солнцу лицо и зажмурилась, ослепленная его безудержно-яркими лучами:

— Господи, — прошептала она еле слышно, — хорошо-то как!

Хотелось стоять так долго-долго, замерев, не двигаясь, не дыша… Ловить и ловить жаркие, слепящие лучи полуденного солнца и расслабленно шевелить пальцами рук, стремясь получить как можно больше тепла, запасаясь на предстоящую долгую зиму. Мысли о зиме показались ей сейчас смешными и нелепыми, Варя совсем по-девичьи засмеялась, чего с ней не случалось долгие два года:

— Вот глупая! Надо же такое придумать… Ну при чем же здесь сейчас зима? Лето в разгаре…

Варя и еще бы с удовольствием постояла перед распахнутым окном, но тут требовательно запел ее мобильник. Шопеновский «Вальс си минор», поставленный на звонок еще Сашкой, настойчиво возвращал к действительности чуть разомлевшую на солнышке Варвару Она, взяв со стола телефон, ответила:

— Да?

— Варька?! — низкий, очень выразительный голос Лили радостно загудел в телефоне, — ты где? Чего трубку так долго не берешь?

Варвара, узнав свою любимую подругу и соратницу, непоседу и командиршу Лильку, весело откликнулась:

— Лилек, я, вообще-то, на работе!

— Да ладно, — было слышно, как Лиля недоверчиво хмыкнула, — ты мне зубы-то не заговаривай, я все-таки на часы иногда поглядываю! Уже почти полчаса, как прием твой закончился.

— Ну, ты даешь, — удивленно покачала головой Варя. — Прямо тотальная слежка. Постоянная проверка, да и только.

— А то! — горделиво ответила подруга, — у меня не забалуешь! Здесь все под контролем!

Подруга весело захохотала. Ласково усмехнувшись ей в ответ, Варвара недоуменно спросила:

— А ты чего все-таки трезвонишь? Я-то тоже провалами памяти не страдаю, поэтому помню, что у тебя прием только-только начался… Отлыниваешь, бесстыдница?

— Ну, у меня, дорогая, все еще проще… Моя пациентка, очень избалованная особа, сегодня не приехала, перенесла свой визит на другой день. Я подумала, а чего время зря терять? Вот тебе и звоню…

— Ага, понятно. Ну, — Варька нетерпеливо сдвинула брови, — говори уже, не томи… А то мне и вправду пора выдвигаться, дети-то не ждут, болеют.

— Да, да, да… — заспешила Лиля, — вот ты мне скажи, ты сегодня что делаешь вечером?

— Я, — искренне удивилась подруга, — а что я могу делать? — Помолчав, Варвара грустно усмехнулась самой себе. — Я дома с детьми и мамой. Как всегда. Может быть, в сквере вечерком погуляем, погода-то вон какая… Грех в доме сидеть.

— Это очень правильно! Умница! — одобрительно произнесла Лиля. — Только в сквере с детьми сегодня придется погулять Александре Львовне одной, а мы с тобой поедем в одно очень интересное место.

— Что? Куда это? — Варька сразу насторожилась.

— Ой, ой, ой… Да что ты сразу в стойку встаешь?! — сердито загудела Лиля в трубку. — Я прямо вижу, как ты вся побледнела от испуга… Ты, подруга, стала людей бояться, как черт ладана! Это плохо! Надо же, сразу в истерику! Ишь, закудахтала: «куда, куда…»

Варвара, не ожидавшая такой реакции на простой вопрос, удивленно пожала плечами.

— Ой… Да хорошо, хорошо. Успокойся! Съезжу с тобой за компанию, если тебе надо. Надо же, ты прямо как вулкан, сразу кипишь!

— Станешь тут с тобой вулканом, — Лиля вздохнула, — ты ж как гора — тебя не сдвинешь…

Варька опять пожала плечами:

— В общем, да… Мы с тобой, подруга, друг друга стоим. Итак… что там у тебя?

Они, поболтав еще немного, наконец договорились, что Лиля заедет за Варварой часам к семи. Прощаясь, Лиля строго напомнила тоном, не терпящим возражения:

— Смотри, Варька, не позабудь! К семи собирайся! Слышала?

Отключив телефон, Варвара на мгновение задумалась, удивляясь такой Лилиной напористости:

— Странно, что у нее за дела такие? Почему такая срочность? Ой, — она обреченно махнула рукой, — дело ясное, что дело темное… Прямо с ума сойдешь с этой Лилькой!

Она задумчиво помолчала, но затем, подгоняемая стремительно убегающим временем, решительно сняла халат и, аккуратно повесив его в шкаф, поспешно вышла из кабинета.

Варвара любила свою работу.

Ей нравилось все: и то, что она лечит именно малышей, которые еще и пожаловаться толком-то не могут, и то, что мамы и папы доверяют ей и советуются, и то, что она постоянно ощущает свою нужность и значимость. А еще, что немаловажно и крайне редко, она очень любила своих коллег и была им благодарна. Вспомнив последние два года, Варя сразу помрачнела. Еще бы! Если бы не ее друзья и коллеги — не выкарабкаться бы ей так быстро! Когда с ней случилась та страшная беда, все врачи и медсестры их поликлиники, не сговариваясь, отправились сдавать для нее кровь, сидели возле операционной, когда хирурги собирали ее ногу по кусочкам, потом ходили дежурить по ночам, не разрешая Александре Львовне оставаться на ночное дежурство, ведь нужно было еще и Варькиных малышей растить, кормить, воспитывать. Варя долго не могла ходить, врачи вообще не верили поначалу, что она без костылей станет двигаться. Но ее упорство сделало свое дело. Сначала с костылями, потом с палочкой-тростью, затем — опираясь на плечо мамы или подруги, молодая женщина, собрав в кулак всю свою волю, училась заново ходить. Шаг, еще шаг, еще… Когда Варька сделала свой первый после аварии самостоятельный шаг, она упала в подушку лицом и так зарыдала, что сидящая тут же на стуле медсестра, приглядывающая за ней, не выдержала и, вытирая покатившиеся по лицу слезы, забормотала, гладя ее по спине:

— Ну, будет, будет тебе душу-то рвать! Радоваться надо, вон — шагаешь сама, значит, скоро и вовсе побежишь! Ну, ты чего?

А Варька рыдала и рыдала… До изнеможения, громко всхлипывая, сморкаясь и что-то бессвязно бормоча, а потом, затихнув, вдруг тихонечко, словно размышляя вслух, произнесла:

— Господи! Да разве ж о себе я плачу? О нем, о Сашке… Только о нем!

Медсестра, как и все в отделении, знавшая о трагедии молодой женщины, помолчала, глубоко задумавшись, покачала головой и ответила:

— Ой, девонька! Горе, оно и есть горе, что ж тут скажешь?! Да только ты не так думаешь, миленькая… Не о том, не правильно!

— Не правильно? — недоуменно подняла на нее опухшие, заплаканные глаза Варька. — Как же это? А как надо? Как правильно?

— А вот так, — женщина подвинула свой стул поближе к ней и ласково улыбнулась, — ты не рыдай, вспоминая, что его нет, не думай о том, что его не вернуть. Это до хорошего не доведет, от этого только тоска злющая нападет, измотает, душу высушит… Не так нужно! Ты должна, раз легче тебе теперь стало, так рассуждать: все, что я делаю сейчас, — это для него, в память о нем…

Варька, слушая ее, опять зарыдала, отчаянно мотая головой:

— Не могу! Не хочу памяти о нем, хочу видеть его, ощущать тепло, обнимать, разговаривать! Хочу, чтобы он жил! А его нет! Сашка!

С ней тогда случилась ужасная истерика. Прибежавший врач и еще одна медсестра крепко держали Варю, пока ей что-то кололи в вену, а на следующий день к ней пришел психолог. Женщина, на первый взгляд уставшая и довольно безразличная, оказалась отличным специалистом и вообще человеком с большим сердцем. Сколько часов она проговорила с Варварой, сколько вытерпела ее истерик, сколько видела слез… Но результат был налицо: выговорившись, Варвара стала спокойнее, рассудительнее, мыслила здраво и почти не рыдала. Она теперь могла хотя бы разговаривать о погибшем муже, смотреть его фотографии, а самое главное — сделала то, чего не делала ни разу до этого.

Она поехала на кладбище…

Его хоронили без нее, так как она сама лежала в тот день без сознания. А придя в себя, долго не хотела верить, что его нет, рыдала, не ходила на кладбище, не могла себя пересилить.

И вот…

После страшной аварии прошло полгода. Варвара, только ставшая самостоятельно ходить, еще сильно прихрамывала, подолгу говорила с психологом, мамой и подругами и, наконец, заявила всем, что едет на кладбище к Сашке. И Александра Львовна, и Коля, и Лилька — все поехали с ней, но к могиле она пошла одна, уговорив всех не ходить за ней.

Стоял декабрь.

Малоснежный, ветреный, студеный. Но в тот день, как по заказу, было тихо и морозно, солнце, давно уже не гревшее, безразлично и холодно глядело свысока. Варвара медленно шла по протоптанной тропинке к невысокому холмику, отгороженному от всего суетного мира чугунной оградкой, выкрашенной в черный цвет. Шла, тяжело и неуверенно ступая… Она не плакала. Только судорожно сжав руки в кулачки, безмолвно и сосредоточенно глядела вперед, туда, где возвышался темный памятник с его фотографией. Ей казалось, что на ее ногах повисли гири, каждый шаг отзывался невыносимой болью. Сердце бешено колотилось, в ушах отчего-то звенело, губы пересохли… Она шла, еле дыша, боясь, что сердце разорвется на тысячи мельчайших осколков. Подойдя к памятнику, Варя пристально и внимательно посмотрела на его фотографию, откуда он, смеющийся, казалось, подмигивал ей… Закрыв на секунду глаза и облизав пересохшие губы, она вдруг всхлипнула и медленно, тяжело осела на землю. Обняв невысокий холмик, она прижалась лицом к ледяной земле и чуть слышно прошептала:

— Сашенька…

Без слез, без слов она, словно в забытьи, лежала на этом холмике, будто пыталась согреть того, кто там лежал, теплом своего тела. А потом, через несколько минут, чувствуя лишь страшный холод и пустоту, Варька вдруг истошно зарыдала, забилась, судорожно всхлипывая и обнимая его могилу:

— Сашенька, милый… Как же это? Как же ты мог?! Что теперь мне делать? Как же я без тебя… А-а-а!!! Саша!!

Александра Львовна, стоя в нескольких шагах от дочери, не в силах сдержаться, тоже горько заплакала, не зная, что делать. Подойти, поднять дочь с ледяной земли или дать ей выплакаться? Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы Николай, видя, что Варька совершенно потерялась от горя, решительно не подошел и, взяв сестру на руки как ребенка, не донес до машины.

Вот так. Странно устроен человек, но именно после этой поездки на кладбище Варвара вдруг стала возвращаться к жизни. Занималась детьми, потихоньку передвигалась самостоятельно, готовилась выйти на работу, что-то несложное делала по дому, не столько помогая маме, сколько отвлекая себя от невеселых мыслей.

Время шло.

А время, говорят, лучший лекарь.

Вот теперь и два года пролетели как один день.