Любовь… Нелюбовь…

Утром жутко трещала голова. Зачем она вчера вжбанила целую бутылку красного, Машка сама не знала. Может, потому что в последнее время хорошее вино к ним в дом попадало не часто, а тут Олегу преподнесли благодарные больные — да не просто бутылку, а корзину целую выпивки и жратвы. Вино, шампанское дорогущее, такого они в жизни не видели, коньяк, икра, колбаса сырокопченая, сыр и конфеты. Шампанское Машка быстренько прикопала на Новый год, кто знает, в каком виде они до него дотянут, может вообще без копейки.

А вот вино поставили на стол, забабахав субботний ужин. Но Олег, видя, как Машка с сожалением смотрит на его фужер, куда он было налил свою порцию, отдал вино жене, а сам открыл мамину наливочку. Машка и хрястнула. И быстро так проскочила бутылка, почти залпом — она сама не ожидала от себя такой прыти. И дело даже не в том было, что вкусное вино оказалось, нет. Что-то она заливала внутри себя — странное, непривычное, стыдное… Горело оно, это стыдное, жарило изнутри, жгло живот, обдавало жаром при малейшей мысли, и гнала Машка от себя его, тушила пожар. Но он, огонь этот, распалял ее тело все сильнее и не было с ним сладу. Может, поэтому так опьянела она от этой бутылки, опьянела сильно, некрасиво и как-то отчаянно. На цыпочках прокравшись в комнату к дочери и проверив, что та спит крепко и спокойно, убежала на кухню и, не обращая внимания на ворчание не курившего Олега, долго смолила в форточку, первый раз не боясь, что ее застукает свекровь. А потом сама спровоцировала секс с мужем. Злой такой секс, безлюбовный, животный. Олег, не ожидавший этой прыти от вечно усталой и вялой в последнее время жены, даже ошалел от такой страсти. А потом, когда все кончилось, и Машка закрыла глаза долго всматривался в ее лицо, в свете уличных фонарей, заглядывающих к ним в окно.

Но Машка только делала вид, что уснула. Выдержав его взгляд, зажмурившись так, что заломило в висках, она дождалась, пока муж уснет, а потом откатилась к самому краю кровати, вжалась в стенку, просто распласталась по ней, скинув общее одеяло, чтобы не коснуться его теплого тела, даже ступни, которая вдруг вызвала у нее приступ тошнотного отвращения.

Кое-как справившись с головной болью, Машка протолкнула в себя чай и полбутерброда с дефицитным сыром, вяло заплела дочке косы и выдержала полчаса утренних гамм. В воскресенье они всегда ходили с Олегом на оптовый рынок «затариваться» на неделю. Благодаря ее, уже довольно приличной зарплате, у них появились деньги, и они уже позволяли себе чуть больше, чем раньше. Пошли и сегодня, долго плелись по пустырю к рынку, волоча за собой сумку на колесиках. Мартовская хлябь вдруг сменилась метелью, в моментально навалившем мокром снегу вязли ноги, у Машки промок и набух капюшон дешевой куртки, текла и щипала глаза тушь и она чувствовала себя совершенно несчастной. Да еще дурацкая привычка Олега! Вечно он вел ее за руку, как маленькую, поддерживал, чтобы не упала. Как старуху! Он и сказал ей как-то, что его мечта — состариться с ней вместе и ходить с палочками по скверу — два старичка, за ручки. Сейчас, в мокрети мартовской пурги, когда они тащились именно так, как он мечтал, Машка вдруг об этом вспомнила. И на нее накатила жуткая, беспросветная тоска.

В понедельник уже с утра в лаборатории царила веселая суматоха. Чудная идея директоров организовать свой цех на севере, прямо на берегу Белого моря, в совхозе, занимающимся зверобойным промыслом — вдруг нашла поддержку у. высокого руководства. И действительно, такое количество мясных отходов идет на выброс — это тонны шикарных питательных сред для микробиологии. И наработки были давно сделаны и технологии разработаны — осталось только внедрить. И, поскольку, Машка принимала участие в этих разработках — было решено взять и ее. Всего-то на недельку — попробовать, как работают технологии на местной воде. Рисковать сразу ставить цех, не понимая результатов, не хотели, хотя понимали — все получится. Но, все равно!

Решили, что экспедиция будет состоять из шестерых — Семен Исаакович, как основной разработчик, Ольга и Тамара — химики, Игорь и Машка — микробиологи, Петр — технолог. Гоп-компания была шикарная, вещи почти уже собраны, их был не так много. Лететь должны были на самолете до Архангельска, а там на кукурузнике до поселка. Билеты были куплены на четверг, а Машка до сих пор не сказала Олегу о своем отъезде.

Набравшись смелости, после ужина, когда они остались одни, она сообщила обо всем мужу. Олег воспринял новость, на удивление спокойно, только посмотрел как-то тоскливо, как побитый пес.

— Ну что ж, Маш. Это работа. Надо, значит, надо. Поезжай.

Машка неожиданно для себя залебезила противным голосом, заюлила, задергалась. Поглаживая руку мужа и глядя в сторону, пропищала —

— Ну, это же на недельку всего. Ты и не заметишь. А больше некому, там ведь перевар надо делать, я хорошо умею, женские руки нужны…

Она еще говорила какую-то чушь, Олег кивал, поддакивая, а глаза у него становились все потеряннее…

Суматошный четверг закрутил группу, погрязшую в последних сборах так, что члены экспедиции опомнились только в аэропорту при объявлении рейса. Олег Машку провожать не стал, чему она очень обрадовалась, тем более что забыла про мужа, сразу, как только закрыла дверь. В самолете она сидела рядом с Игорем и даже плечом чувствовала, что он на взводе. Зря она с ним тогда так. Мужик завелся от ее шутки и завелся, похоже, серьезно. Теперь она совершенно не знала, что с этим делать, старалась не встречаться с ним глазами и, вообще, он был ей неприятен. А вот Семен Исаакович сидел рядом с Тамарой. Тамара Машке очень не нравилась. Очень высокая и очень стройная, несмотря уже на приличный возраст (за сорок), женщина была не только красивой. Острый, слегка циничный ум, светившийся в цепких, зеленоватых с рыжеватой искоркой глазах, вечная насмешливая полуулыбка тонких, но четко очерченных губ, немного лисья, вкрадчивая походка делали Тамару совершенно непохожей на остальных. Только она могла, слегка сплюнув в сторонку, подпустить изящного матка, хохотнуть и срезать противника насмерть. Машка даже не то, что не любила химичку — она ее побаивалась. А вот Зам — глаз с Тамары не спускал. И что-то в его глазах при взгляде на женщину было такое, что Машке — ну очень не нравилось.

…В кукурузнике, старом, потрепанном, дверь была подвязана веревкой и, казалось, стены сквозили, пропуская в себя тусклый северный свет.

Машка чувствовала, что задумываться о том, как они полетят — не надо. Она вообще страшно боялась высоты, хорошо еще, что папа — инженер самолетчик, успокоил ее перед полетом, что кукурузники не падают — планируют. Поэтому она решила, что закроет глаза и ни на что не будет обращать внимания. Однако, не обращать внимания не получилось, самолетик бросало в ямы, он то падал, как обрубленный, то снова воспарял, и в животе у Машки при этом неприятно ухало. Хорошо, еще не тошнило — а народ вокруг живо доставал пакетики и страдал. Тамаре и Игорю явно было не очень, они опустили головы и болтали ими, как больные куры. Петр дремал, а вот Семен Исаакович с Ольгой весело переговаривались и по очереди хлебали что-то из небольшой фляжечки, закусывая пряником.

Машка, сладив со своим прыгающим желудком смотрела в крошечное окошко вниз. А там внизу летели снежные просторы тундры — синий и бесконечный снег, лишь кое-где испятнанный редкими кляксами деревень и исчерченный тоненькими прожилками рек. Именно такой, как рассказывал им перед отъездом Зам, рассказывал тихонько, за вечерним чаем — своим глубоким, достающим Машку до глубин души голосом. И летела под крыльями пороша, заметая все, что было у нее ДО…