Леди и детектив, или Щепотка невезения

Чтобы в дверях не столкнуться с неприятным племянником пожилой дамы, я не стала спускаться до первого этажа, а остановилась на втором. Открыла неприметную дверь, которая никогда не закрывалась, и уверенно прошла в тёмный коридор, настолько узкий, что двоим стройным квартирантам было бы не разойтись. В самом конце его была лестница, ведущая во двор дома со стороны бульвара, — этот лаз насквозь прошивал здание.

Освещения здесь не водилось, наверное, с того момента, как особенно ушлый владелец этажа решил разделить свою квартиру на множество маленьких. В некоторых не было кухни и санузла, но неизменно находились жильцы, потому что аренда даже крошечной комнаты в Бридже стоила целое состояние.

За тонкой стеной послышался звук открывающегося крана. Видимо, вместо того, чтобы пустить воды, тот только чихнул, потому что следом кто–то начал витиевато ругаться. Судя по множеству эпитетов, этим кем-то был знаменитый на весь дом Кельвин Стоун. Романист, так и не дописавший ни одного своего романа, но бесконечно рассказывающий о том, что непременно это сделает, и поэт-песенник, к сожалению, до сих пор не нашедший для своих произведений подходящего исполнителя.

В его квартире громко, как если бы стены между нами и вовсе не было, заскрипел пол. Резко открылась хлипкая, почти картонная дверь, и длинный нос мистера Стоуна оказался прямо напротив моего. Потому что роста мы были одинаково небольшого.

Меня и Кельвина связывали исключительно тёплые воспоминания. Он был первым, с кем я познакомилась, когда мы с бабушкой переехали в этот дом. И первым, кто поддержал меня, когда я провалила вступительное собеседование. К стыду своему, надо добавить, что в тот самый день он стал первым, кто познакомил меня с алкоголем. Сосед был старше на несколько лет, но хоть и жил один вдали от родителей, всё ещё оставался несовершеннолетним. Поэтому разнос от бабушки мы тогда получили знатный. Зато я нашла в нём если не друга, то хорошего приятеля. А его совет — «просто сиди тихо, и никто не о чём не узнает», тогда пришёлся очень кстати.

— Ангелочек, ты ли это?! — дыхнул он мне перегаром прямо в лицо. — Ты так повзрослела! Как я рад тебя видеть! У меня такие новости, такие! — захлёбывался он от восторга.

— Здравствуй, Кельвин, — зажмурилась я и от сбивающего с ног аромата, и от ослепляющего после мрака света. — Какие новости?

— Я дописал роман! — подпрыгнул он от радости.

За спиной его отражался живописный бардак — разбросанные всюду вещи, книги, ноты, бутылки и грязные тарелки. Мыши, наверное, счастливы иметь такого соседа.

— Да ты что?! — дошёл до меня смысл его слов.

— Да! — гордо расправил он плечи, а потом, будто между делом, сообщил: — И в печать уже взяли.

— Это же чудесно! — искренне поздравила я, невольно заражаясь его восторгом.

— И раз ты приехала, мы должны немедленно это отметить! — в порыве чувств он схватил меня за плечи и немного потряс.

— Такое ощущение, что ты уже успел сегодня отпраздновать, — отшатнулась я и тут же упёрлась в стену. — И вчера, — посмотрела на помятого писателя, — да и позавчера тоже.

— Ну да, — он взлохматил светлые волосы, отчего длинная чёлка упала ему на глаза. — Уже неделю как праздную, — и он красивым отработанным жестом откинул волосы назад так, что даже я залюбовалась.

— Оно и видно, — я рассмеялась. — Но сегодня никак не могу, я ещё даже Люсиль не видела. Мы с ней разминулись на вокзале.

— И куда ты сейчас? — расстроился Кельвин.

— Сама толком не знаю, — устало вздохнула я. — У бабули в приёмной клиенты — диван занят, на вокзал идти не имеет смысла, до дома отца — далеко. Пешком не дойду, а денег у меня нет.

— Да, деньги и у меня нынче в дефиците, — пробормотал сосед. — Мне внизу в долг наливают, — пояснил он в ответ на невысказанный вопрос. — А вот помочь тебе добраться до отца я могу! — решительно заявил он. — Пошли-ка, покажу тебе то, на что я потратил свой первый гонорар! — на секунду вернулся в комнату, захватил шейный платок, бросил на меня мимолётный взгляд и среди вороха сваленной на комоде одежды безошибочно нашёл одеколон, чтобы как следует надушиться.

Заинтригованная предложением, я шла за широкой спиной Кельвина, ориентируясь в кромешной темноте не столько на звук шагов, память и направление выхода, сколько на стойкий запах романиста. Коридор казался бесконечным, глаза щипало, и когда мы вышли во внутренний двор, чтобы спуститься по крутой лестнице на землю, я глубоко вдохнула уличный воздух.

Кельвин несколько раз обернулся и, убедившись, что я следую за ним и с любопытством осматриваю двор в поисках обещанного чуда, подошёл к кладовке. Отворил дверь и вытащил на свет своё приобретение.

— Вот он! — гордо сообщил сосед и любовно погладил железный корпус аксессуара каждого уважающего себя модного жителя столицы. — Мой велосипед!

— Кельвин! Какая красота! — не разочаровала я писателя. — А рама, а какое сиденье, — я восхищённо разглядывала писательскую гордость.

— Спицы высочайшего качества и дополнительное сиденье для пассажира, — вставил владелец, довольный произведённым эффектом.

— А какая вместительная корзина для продуктов, — заглянула внутрь этой самой корзины. — Тут что-то лежит, — и мы вместе заглянули вовнутрь, едва не стукнувшись лбами.

Среди обёрток от съеденного шоколада и розовых перьев торчало стеклянное горлышко бутылки.

— Бутылка! — обрадовался находке Стоун и вытащил её из корзины.

Сосуд был наполовину полон ну или наполовину пуст. Но наполнение его было странного, пугающе яркого зелёного цвета.

— Какой странный напиток, — удивилась я.

— Ангелочек, — Кельвин посмотрел на меня с некоторым недоверием, — ты что же, никогда не видела туринского самогона?

— Нет, — помотала я головой. — Да и где бы я могла, он же вроде бы запрещён?

— Запрещён, — подтвердил писатель. — Я тебе даже скажу, его почти невозможно достать! И от этого он стал ещё вожделенней для таких ценителей, как я! — отвинтил крышечку и поднёс бутыль к моему носу.

Обоняние, сражённое наповал ароматами соседа, но уже почти вернувшееся, получило ещё один сокрушительный удар. Зелёная жидкость пахла настолько отвратительно, что я чихнула, а нос мой и вовсе потерял чувствительность.

— Если он такой ценный, почему лежал здесь? — отчихалась я. — И почему в перьях? — задала я интересующий вопрос, вытягивая длинное розовое боа из корзины.

— Так… спрятал, наверное? — почесал затылок мужчина. — Но это же к лучшему! Нам даже не надо никуда идти, чтобы отметить мою книгу и твой приезд! За нас! — громко провозгласил счастливый гений и всучил мне в руки подпольный самогон.

— А ты как же? — недоверчиво спросила я.

— Я не буду, — отрицательно помотал он головой. — Мне ещё рулить, — пояснил он отказ от спиртного.

— Что-то я как-то не уверена, — пробормотала я и снова принюхалась.

— Один глоток, Анжи, — подначил меня сосед. — Пока доедем, даже запаха не останется! И потом, когда тебе ещё представится такая возможность?

— Действительно, — задумалась я.

Бабушка предпочитает коньяк, отец в принципе не пьёт, мы с Мэгги изредка покупаем лёгкие вина. Самогон среди моих знакомых не популярен, а никаких запахов я уже всё равно не чувствую.

— За нас! — подмигнула я Кельвину и сделала большой глоток.

И пока я откашливалась, мой собутыльник снова скрылся в кладовой, а потом вынес оттуда два аккуратных кожаных шлема, и к ним почему-то авиационные очки.

— Как дела у Мэгги? — замялся он в дверях и, кажется, слегка покраснел. Похоже я чего-то не знаю, или подруга, сама того не ведая, на прошлой бабулиной свадьбе произвела на писателя неизгладимое впечатление. Не она ли вдохновила его завершить многострадальный роман?

— Нормально, выводит новые розы, — улыбнулась я.

— Розы… — мечтательно протянул Кельвин и протянул мне очки и шлем. — Надевай! — скомандовал он, и я решила, почему бы не воспользоваться щедрым предложением.

В желудке разлилось приятное тепло. Настроение моё поднялось до небывало высокой отметки. Весь мир вдруг стал удивительно доброжелательным и ещё более красивым. У невысокого Стоуна обнаружилась масса других перекрывающих этот недостаток достоинств. Например, выразительные ореховые глаза, опушённые длинными ресницами, а неровно обрезанная челка и длинные волосы превратились в бунтарскую причёску. Опять-таки признанный гений, ещё и такой разносторонний!

— Чёрт, сегодня же пятница! — вдруг что-то вспомнив, ударил он себя по лбу, — Алише выступать сегодня — надо привезти ей перья к выступлению.

— Алиша это кто? — уточнила я и сделала ещё один глоток.

— Алиша… — мечтательно повторил романист и взял у меня бутылку. Взболтал жидкость и сделал глоток. — Знакомая, — грустно пояснил он. — Работает в балете нашего театра.

— А в нашем театре есть балет? — удивилась я.

— Кордебалет-то есть, — с видом знатока ответил Кельвин.

— Что ж это за постановки такие, на которые одевают розовые перья? — я осторожно погладила яркий элемент сценического костюма неизвестной Алиши.

— Она потому что в кабаре ещё подрабатывает, — забрал он у меня из рук боа.

— Надо заехать к ней?

— Отвезу тебя к отцу и заеду, — кивнул сам себе сосед. — Цены в столице, сама знаешь какие, приходится крутиться. Вот девчонка и работает на двух работах. Знаешь, какая среди творческих личностей конкуренция? — он закатил глаза, тем самым иллюстрируя эту самую конкуренцию.

— Какая?

— Порвали ей танцовщицы из кабаре это боа! Завидуют, что она, в отличие от них, настоящая балерина! И ведь когда, заразы, это сделали? За два дня до сольного выступления. Эти перья, между прочим, гвоздь номера Алиши.

— Дела… — протянула я и снова глотнула из предложенной Кельвином бутылки.

— Дела, да, — согласился писатель. — В общем, ездил я вчера, забирал эти перья из починки. Ей некогда — сейчас сезон. Каждый день то репетиции, то представления. Ну вот я и вызвался помочь.

— Ты настоящий рыцарь, Кельвин, — с чувством похвалила я мужчину. — А ты успеешь?

— Успею, — довольно зарделся романист. — Как раз пара часов до выступления, — он расправил плечи и оседлал велосипед. — Поехали!

В лучах заходящего солнца мы выехали на оживлённые улицы Бриджа. Шлемы плотно сидели на головах, глаза были защищены от мошкары и пыли. На шее водителя красиво развевался шейный платок, а у меня из-под шлема торчали кудри, которые весело трепетали на ветру.

Прекрасные столичные пейзажи за стеклами авиационных очков казались волшебными. Окна домов подмигивали, отражая наш велосипед. Многочисленные деревья сливались в одну зелёную полосу, а люди расступались, освобождая дорогу. Неприятное ощущение, будто бы кто-то незаметно следит за мной (причудится же такое, кому я могла бы понадобиться?) исчезло. И я наслаждалась поездкой, рассматривая жителей Бриджа и его прекрасные виды.

Изредка Кельвин доставал что-то из корзины, а потом так же быстро убирал это что-то обратно. В такие моменты велосипед ехал чуть более медленно и по непредсказуемой траектории. Улицы сменяли друг друга, солнце почти скрылось за горизонт. Я перестала узнавать знакомые места, а Стоун, грустно сказав «почти кончился», снова ненадолго отпустил руль.

И на нашем пути неожиданно оказалось ранее незамеченное непреодолимое препятствие в виде фонарного столба.

— Держи левее! — крикнула я, мгновенно сбрасывая с себя остатки опьянения.

Но Кельвин, в отличие от меня, сделавшей всего пару глотков, почти полностью опустошил бутылку. В этом я смогла убедиться, когда она, поблёскивая зеленью напитка на самом донышке, летела в цветочную клумбу рядом со столбом. Водитель велосипеда же вместо того, чтобы послушаться и сдвинуть руль в нужном направлении, попытался спасти контрафактный алкоголь. Отпустил управление, сделал хватательное движение в сторону улетавшей бутыли и столкнулся со столбом, уронив на землю себя, меня и велосипед.

Приземление было мягким, но, потирая ушибленную поясницу, я поняла, зачем велосипедисту нужен шлем. А оглядываясь по сторонам, начала догадываться, почему Стоун к шлему добавил очки. Чтобы не узнали! Потому что фонарный столб, с которым мы так неудачно встретились, находился на одной из самых оживлённых улиц Бриджа, рядышком с уличными столиками популярного у аристократов и богатых туристов ресторана «Мишель». И все эти столики были заняты.

В связи со сложностью обзора ближайшей территории сначала я осмотрелась вокруг. Официанты и многочисленные посетители ресторана застыли, глядя на нашу с Кельвином и велосипедом живописную композицию. Перевела фокус ближе. За ближайшим к столбу, накрытым красной скатертью столом сидели две женщины, в одной из которых я узнала лучшую подругу мачехи — мадам Августу Петерсон. На свадьбе отца и Элизабет она была подружкой невесты, недовольной всем и всеми, особенно мной, а потому я хорошо её запомнила.

Официант, который незадолго до нашего падения, наливал из прозрачного кофейника кофе в её кружку, продолжил своё черное дело. И маслянистая густая жидкость растеклась сначала по красной скатерти, а потом вылилась на её белое летнее платье.

— Ангелочек, держи перья! — скомандовал романист в удивительной тишине и протянул мне розовое боа. — Сейчас починим наше транспортное средство, — заплетающимся языком добавил он, разнимая столб и велосипед.

Я взяла у пьяного писателя боа, прижала к груди и любезно подсказала женщине:

— У вас платье грязное, надо бы замыть.

«Неловко-то как, — тоскливо пронеслось в голове. — Не получается у меня налаживать отношения в столице».

Мир немедленно ожил. Раздались гневные крики, кто-то громко звал полицию. Кто-то возмущался неподобающему поведению вездесущих велосипедистов. Кто-то заметил выпавшую из рук Кельвина бутылку и тут же зачитал лекцию о вреде на молодые умы алкоголя вообще и контрафактного туринского самогона в частности. Кто-то засвистел, и из-за угла показались бегущие в сине-белых мундирах полицейские.

— Безобразие! — возмутилась Августа. — Да как вам не стыдно?! Кто вас так воспитывал, юная девушка?! Хотела бы я высказать вашим родственникам о недопустимости такого поведения!

— Позор, — поддакнула её подруга. — Ну и манеры!

Ситуация накалялась. Круг недовольных грозил сомкнуться. Патруль, который становился всё ближе и ближе, грозил мне разоблачением перед мадам Петерсон и её знакомой, тем более, что женщина внимательно рассматривала мои волосы. В глазах её, кажется, уже начинала светиться страшная догадка.

В панике я завертела головой. Среди множества незнакомых людей не было ни одного благодушного лица. Кто-то подзывал официантов, желая немедленно расплатиться и уйти. Рыжий мальчишка заливисто смеялся, его такие же рыжие родители гневно размахивали руками. Небольшая компания из двух молодых мужчин и трёх девушек поднялась со стульев и с любопытством поглядывала на группу у фонарного столба. Судя по ярким цветастым платьям одних и старомодным котелкам других, это были туристы из провинции. Крупная дама в светлом костюме и с идеально ровным каре недовольно кривилась. Этой гримасой женщина напомнила мне о миссис Печворк. С точно таким выражением лица попутчица говорила мне о недопустимости отношений с женатым мужчиной. Дама поджала губы, поправила перчатку и встала, намереваясь уйти. Вместо привычной юбки я заметила на ней широкие брюки. Наверное, женщина не вылезала с Бриджских показов мод.

Кажется, только один джентльмен, читающий прессу за ближайшим к проезжей части столиком, не обратил внимания на устроенный нами переполох.

— Стоять, полиция! — крикнул патруль.

Мужчина повернул голову и отложил газету. Я же с удивлением узнала в нём недавнего соседа по поезду — мистера Саливана. Вероятно, выйдя из отеля, он продолжил знакомство с достопримечательностями столицы и направился в известный на весь Эглетон ресторан.

— Бежим! — сообразила я, что если так и продолжу рассматривать посетителей, полицейские заставят нас снять маскировку, и тогда я предстану перед подругой мачехи в самом что ни на есть глупейшем виде. Ещё и за испорченное платье отвечать придется. Рывком поднялась на ноги, и тут застёжка на моих очках раскрылась в самый неподходящий момент.

Очки свалились мне на нос, и я сразу же нацепила их обратно, двумя руками затягивая ненадёжную резинку за головой.

— Ну-ка, снимите очки! — потребовала у меня Августа, нисколько не сомневающаяся, что я послушаю.

Но я быстро отряхнула юбку и, убедившись, что застёжка надёжно крепится на голове, схватила Кельвина за шарф. Надо было срочно уйти от жадного взгляда мадам Петерсон, а потому, не раздумывая более, я побежала в противоположную от неё и спешащих к нам полицейских сторону.

Случилась небольшая заминка. Кельвин не желал расставаться с помятым велосипедом и замешкался. Я же, почувствовав сопротивление, дернула его ещё сильнее.

— Анж… — захрипел сосед.

Обернулась — Кельвин одной рукой держал велосипед, а второй пытался ослабить шарф.

— Если мы сейчас же отсюда не уберёмся, то попадёмся в лапы полиции. Нам не только нарушение общественного порядка вменят, но и распространение туринского самогона пришьют! — зашипела я.

— Понял! — немедленно отреагировал сосед. Поставил в вертикальное положение велосипед и, двумя руками придерживая покорёженный руль, побежал вслед за мной.

Впереди высокой аркой манила свобода, сзади раздавались громкие свистки.

Мы прибавили скорость, но проблемы с координацией у романиста не позволяли оторваться от преследователей на достаточное расстояние. Патруль настигал.

«Хоть не на глазах у Августы, — подбодрила я себя. — Есть шанс остаться неузнанной и избежать нотаций». И я уже было смирилась с неизбежным, но со стороны ресторана вдруг раздался истошный вопль.

— Помогите! Полиция! Кто-нибудь!

Патруль, мы с Кельвином и велосипед не остановились.

— Врача, скорее! Человеку плохо! — закричали ещё громче.

Никаких навыков оказания первой медицинской помощи у меня не было, поэтому я подавила желание помочь ближнему на корню и побежала ещё быстрее. Кельвин последовал моему примеру. Мы петляли в многочисленных переулках и сквозных дворах Бриджа, пока не остановились в тихом тупичке.

— Ушли? — отдышавшись, спросил у меня слегка протрезвевший писатель.

— Вроде бы, — ответила я и сняла, наконец, очки. Голова под шлемом нещадно зудела, я расстегнула ремешок под подбородком и освободила волосы. Кельвин последовал моему примеру.

— Что будем делать? — он забрал у меня экипировку и сложил вещи в корзину.

— Думаю, нам следует вернуться к бабуле, — почесала я голову. — Особняк отца недалеко от «Мишель», ещё встретим там кого-нибудь внимательного… Поздно уже, и бабушка наверняка вернулась.

— Согласен, — кивнул сосед и достал из-за пазухи часы, — восемь тридцать пять. Заедем на минутку в кабаре, отдадим боа? — уточнил мужчина и мы, не сговариваясь, заглянули в корзину.

Немой вопрос повис в воздухе. Среди шлемов и очков розовые перья отсутствовали.

Полицейское управление Бриджа. Кабинет начальника Особого отдела, подполковника полиции Альфреда Мелроуза. Немногим ранее

Насыщенный рабочий день давно закончился, но здание полицейского управления Бриджа не было пустым в этот пятничный вечер. Мистер Мелроуз устало вздохнул, глядя на так и нераскрытую с обеда папку со срочными донесениями подчиненных. Посмотрел на рабочий стол, и взгляд его зацепился за рамку с фотографией красивой, пусть уже и не юной женщины. Нежная улыбка осветила строгое лицо. Совсем скоро он поведёт эту красавицу к алтарю, и долгие годы одиночества закончатся.

В далёкой молодости он совершил ошибку — полюбил девушку из благородной семьи. И ошибка эта была вовсе не в разнице происхождений, в обществе давно уже не удивлялись таким мезальянсам. Эвелина была глупа и эгоистична, и как жаль, что тогда он в силу неопытности понял это не сразу. Она сбежала от него прямо перед свадьбой с каким-то певцом. Уехала с ним в долгосрочное турне по городам Эглетона. Артист был популярен и смазлив. Скромный сотрудник полиции проигрывал ему по всем фронтам.

Каково же было его удивление, когда почти год спустя, она пришла к нему на порог, с очаровательной улыбкой предложив забыть прежние разногласия и начать всё заново. От такого откровенного цинизма он, помнится, лишился дара речи. Конечно, он выгнал её. Вычеркнул из своей жизни и памяти. И даже небольшой некролог, случайно попавшийся ему на глаза несколько дней назад, не вызвал никаких чувств.

Сорок лет он отказывал себе в любви, сорок лет не мог простить предательства. Кто бы мог подумать, что простолюдин, недалёкий полицейский и неблагодарный бедняк (о, эти эпитеты он помнил до сих пор) окажется таким злопамятным гордецом?

Но сейчас, на закате жизни, разве не заслужил он немного счастья?

— Господин подполковник, срочное донесение! — прервал мысли мистера Мелроуза громкий голос подчинённого.

— Да, Гарри? Слушаю.

— Только что на площади Конституции в ресторане «Мишель» был отравлен Дуглас Саливан. Рядом с местом происшествия находился патруль, опрашиваются свидетели. Очевидцы утверждают, что он читал газету, а потом вдруг стал конвульсивно дёргаться. Изо рта его шла белая пена.

— Туринский «Поцелуй змеи», — уверенно назвал Мелроуз смертельный яд. — Что говорит наружное наблюдение?

— В момент убийства наш агент отвлёкся. Двое на велосипеде врезались в фонарный столб рядом со столиками. В клумбе рядом была обнаружена бутылка с остатками туринского самогона.

— Ясно, — кивнул Мелроуз. — Похоже, соучастники.

— Или просто случайные идиоты, — пожал плечами Гарри.

Несколько секунд подполковник обдумывал ситуацию.

– Дэвидсон, немедленно свяжи меня с Харрисом! — наконец сказал он. — Он должен быть в доме Сильвера. Вечером у него назначена встреча с осведомителем, нужно решить, как действовать дальше. Иначе наши планы по поимке министерской крысы полетят ко всем чертям.

— Слушаюсь, — отрапортовал секретарь.