Хмурый город. Ненастье для Насти

Первым насторожился кот — перестал мурчать, словно работающий дизель, уши настропалил, носом туда-сюда повёл и зашипел. Громко зашипел, неприветливо.

Она, Настя-ворона, совсем размякла, с чаю-то. У Степаниды Савишны чай оказался непростой, такой в супермаркете не купишь — чёрный, крепкий, душистый. Какие уж травки-муравки добавляла старуха в эту смесь, Настя не ведала, но вкус у напитка получился такой, что хотелось пить и пить сие божественное питье и заедать его сдобным бубликом, облитым сахарной глазурью и посыпанным маком.

— Хорошо-то у вас, Степанида Савишна. — похвалила Настя домашний уют пожилой пенсионерки. — Я, честно сказать, не рассчитывала на то, что меня чаем поить станут и кормить вкусно. Спасибо вам огромное. Мне, нигде и никогда, подобной выпечки пробовать не доводилось

— То-то же! — старуха горделиво распрямила согнутые плечи и кика у неё на голове встопорщилась, как живая. — Это вам не по едальням бегать, где всякую гадость честному люду подать норовят. Человек должон питаться сытно и правильно, от хорошего питания в человеке дух здоровый заводится и от того, человеку по жизни легко шагается, удачливо.

— Скажите тоже, — рассмеялась Настя, тряхнув волосами. — дух заводится! Почему же, никто этих духов в глаза не видывал? Вот, я, например — хорошо питаюсь, иногда — вкусно, а духа у меня почему-то нет.

Степанида Савишна хмыкнула загадочно и кика у неё на голове так и вовсе, раскапустилась — вроде, как надулась, больше стала, объемнее.

— Почему — нет? — старуха подлила Насте чаю в чашку и пододвинула розетку с вареньем. Варенье душистое, сварено из мелких яблочек, совсем крохотных. Они так и назывались — райские яблочки и дичкой росли по обочинам дорог. Помнится, Настя всё в толк взять не могла — от чего они «райские»? Или, в раю такие произрастают? Ну, уж нет — она бы, Настя, таким яблоком не искусилась — мелкие и невзрачные, только что, деревья цветут красиво — точно розовый туман над землёй стелется. А, вот, варенье из них вкуснющее получается, духовитое. Насте оно очень понравилось.

— А, что, есть? — Настя взяла и себя, на всякий случай, ощупала, начав щупанье с макушки головы и закончив ушами. — Нет, нету у меня духа. Никакого. Сами же видите.

— Есть. — упрямо поджала губы Степанида Савишна. — Вон он, сидит, нахохлился. Плохо ты его кормишь, видать — сосисками всякими, да полуфабрикатами погаными, без души сделанными. Нет бы, взять мяса кусок приличный, пожарить на огне живом, салат настрогать витаминный, капустный хотя бы. Молочко хорошо ещё, питательно. Особенно — парное. — и, с сомнением взглянув на Настино вытянутое лицо, вздохнула. — Да, откель у вас в городе, парное-то?

— Где он? — поверив словам пенсионерки, Настя, высоко подпрыгнув, метнулась к зеркалу, духа разглядывать — уж очень уверенно о нём Степанида Савишна рассказывала и при этом Настёне на голову смотрела.

Зеркало в доме Степаниды Савишны отыскалось большое, овальное, в раме металлической, от времени потемневшей. Раму рисунки украшали всяческие, письмена непонятные, но Настя не на письмена смотрела, а на голову свою собственную, духа таинственного выискивала. Где же это чудо-юдо притаиться могло? Не иначе, как под прядью волос спряталось?

— Сама ты — чудо-юдо! — писклявый голосок прозвучал так неожиданно, что Настя, в этот миг разглядывавшая мелкий прыщик у себя на подбородке, подскочила на месте и начала испуганно озираться.

— Кто это? — опасливо произнесла она, подозрительно косясь на сто пятилетнюю старуху. Бабка стояла молча, не шевелясь и с улыбкой на Настю смотрела. Ехидно так смотрела, с подковыркой.

Настю же терзали подозрения — не могла ли почтенная пенсионерка, Степанида Савишна оказаться чревовещателем? Ну, таким человеком, который разговаривать умеет, рта не открывая? Кто их знает, этих пенсионеров? Они, как выясняется, ещё о-го-го как выглядят и на многое способны.

— Да, здесь я, здесь. — противный писклявый голосок прозвучал снова. — Ты в зеркало смотри, дурында, а не на ведьму пялься!

И Настя в зеркало взглянула, послушав голос, раздававшийся неизвестно откуда — и, впрямь, на голове что-то сидело и ёрзало, что-то тёмное, на крупного жука смахивающее. Вот оно торопливо закрылось прядью волос и пропало с глаз.

— Какой кошмар! — Настя отчаянно затрясла головой. — У меня, что, вши завелись? Такие здоровые? Вши-мутанты?

То самое, писклявое, мигом вынырнуло из волос и тыкая пальцем, возмущенно заверещало.

— Сама ты вша зловредная! Нет, вы это слышали, люди добрые? Я, можно сказать, ночей не сплю, рук не покладая, здоровье хозяйское берегу, быт-жильё налаживаю, а она.. Неблагодарная! Обзывается ещё гнусно! Нет, уйду, уйду я от тебя.. В люди пойду.. По свету белому бродить неприкаянно. — и, прекратив завывать, выпрямилось и поклонилось пенсионерке. — Исполать вам, Степанида Савишна и духу вашему, благ и процветания.

— И тебе того же, малец. — Степанида Савишна благодушно улыбнулась и Настя, вытаращив глаза, увидела, как кика на голове у пенсионерки зашевелилась, размоталась, выпрямилась и превратилась в статную женщину, некрупных размеров, полупрозрачную и обряженную в сарафан старорусского кроя. Несмотря на свою полупрозрачность, нездоровой та женщина не выглядела — белокожая, с румяными щеками. Про таких еще говорят — кровь с молоком. И, как она на голове-то держалась? На присосках, что ли или, на крючках каких?

— И тебе того же, отрок. — степенно произнёс дух-охранитель, озорно сверкнув глазами. — Ить, хозяйка твоя, сейчас в обморок хлопнется, чувств лишившись. Что ж, ты не явился ей ни разу, озорник?

Настя и впрямь, ресницами хлопала, как та корова на лугу — непонимающе.

— Точно! Чай с травками! — осенило её внезапно. — Травки те, не простые видать. Дурман! То-то меня колбасит. Видения всякие! Бабусяка, по ходу, наркоманка со стажем. И меня приобщить к этой мерзости решила. Врёшь, не возьмёшь! Анастасия Кобылка вам никакая не наркоманка!

Степанида Савишна громко рассмеялась — все сомнения Насти большими буквами были написаны у той на лице. На растерянном и обиженном лице.

— Эх, девка! — вздохнула пожилая пенсионерка. — Одно слово — городская ты, ничегошеньки о себе не ведаешь. Не зря, ой, не зря Соловеюшка тебя ко мне направил. Молодец парень, догадливый. Не иначе, как глянулась ты ему чем.

— К вам меня направил Артур Петрович, начальник отдела. — Настя обидчиво поджала губы, отошла от зеркала, удерживая себя от желания прихлопнуть то самое, что бегало сейчас по макушке.

— Мне это чудится, чудится. — твердила девушка. — Ничего этого самого наяву нет и быть не может. Я — нормальная, мне не нужно в «дурку». Настя — с тобой все хорошо, — сама себя уговаривала девушка. — ты в абсолютном порядке, а вот чай ты больше пить не станешь, не то, крыша окончательно съедет, вместе с кукушкой.

— Артур Петровичу поручение дал мой внук родный, Соловей. — Степанида Савишна отмахнулась от сомнений Насти, как от чего-то несущественного. — Не спорь со старой ведьмой, девочка. Зелёная ты ещё, со мной споры заводить.

— Спорить с ведьмой? — ахнула Настя, тревожно озираясь и бочком подвигаясь к выходу. — А-а-а.. — понимающе протянула она. — Это вы о себе так, образно и самокритично? Никакая вы не ведьма, вот еще выдумали и не старая, а вполне прилично выглядите для своих ста пяти лет. Всем бы так выглядеть, в вашем-то возрасте.

— Так, то по паспорту — сто пять. — добродушно усмехнулась Степанида Савишна. — А без паспорта, ещё столько же прибавь и полтинник сверху накинь. Нужное число и получится.

У Насти получилось двести шестьдесят. Немыслимая цифра! Люди столько не живут!

— Так, то люди, — криво усмехнулась пенсионерка. — а, я — ведьма.

— Крыша, всё-таки, поехала. — обеспокоенно подумалось Анастасии. — Но, не у меня. У одиноких такое случается сплошь и рядом. Скучно бабуське одной в глуши куковать, а с котом больно и не поговоришь, за жизнь, да за пенсию. Вот она и нафантазировала себе всякого разного. И мне, заодно, мерещиться начало. — Настя поморщилась — видение, то ли, жука, то ли, ещё кого, стояло перед глазами, как живое. Рука, сама по себе, потянулась взять, изловить и прихлопнуть, дабы не шастало без спросу по чужой голове.

— Не переживай так, детонька. — попробовала успокоить нервную гостью Степанида Савишна. — Ну, ведьма, ну, родилась такой, случается. Вреда-то для тебя нет никакого в том, польза сплошная. Мы, ведьмы и живём дольше, и выглядим моложе, чем простые смертные. — бабка выкатила грудь вперёд. — Себе прибыток всегда обеспечить сумеем, коли к делу с умом подойти.

Несчастная Настя, у которой голова шла кругом, подняла на пенсионерку совершенно больные глаза — полупрозрачная тетка-дух у той на голове, никуда не делась. Статная женщина, в старинной кике и старорусском сарафане продолжала улыбаться девушке, как ни в чем не бывало.

— Бабка — супертяж! — отстранённо подумала Настя. — Такое диво на башке тягает, не надрываясь. Точно — ведьма или, мутант или, инопланетянка.

— Первое два — верно. — качнула головой Степанида Савишна — Мы, ведьмы, мутанты и есть, своеобразные, дети природы натуральные. Ворожим понемногу, заговорами промышляем, а, при случае, и заклятье сплести сумеем. Ты, вот, скажи мне, — старуха заметно оживилась — видимо, ей в голову пришла дельная мысль. — у тебя, детонька, в семье кто странный имеется? Необычный? Не такой, как все?

— У нас в семье, все нормальные. — сурово ответила Настя, подумав о том, что засиделась она в гостях непростительно и, что, пора бы и честь знать. Ночевать у странной старушки перехотелось и тёмная дорога через поле, овраг и лес, не казалась уже страшной и непривлекательной. — Все живы, все — здоровы и по головам, ни у кого, никто не скачет. — и, всё-таки, подняв руку, почесала макушку.

То, что жило в волосах, себя никак не проявило — сидело тихо и, ни, гу-гу.

— Может, в соседях кто странный водился? — продолжала допытываться любопытная старуха. — Ну, не мог мой Соловей ошибиться, никак не мог! Я внучка хорошо знаю — он глазастый. И тайное усмотрит, и сглазить сумеет качественно.

— Соседи у меня — люди приличные. — Настя быстро перебрала в уме всех знакомых, проживающих рядом с родителями, в домах по соседству. — Нет у нас никого подозрительного. — и, запнулась. А, ведь права Степанида Савишна — проживала в доме одна особа, странная — увлекалась загадками разными и тайнами, травы разные собирала, да книги старинные.

— Алевтина Марковна? — выпалила Настя, краснея. — Она своеобразная бабулечка была. Всё ходила, что-то под нос шептала, словно заговаривалась. У нее дома, всяко необычное имелось — обереги из дерева, фигурки чудные, травы пучками.

— И, что ж, она, Марковна? — Степанида Савишна расправила подол длинной юбки и с нетерпением взглянула на девушку.

— А, умерла она. — пожала плечами Настя. — Сбила машина бабульку, когда та через дорогу переходила. Между прочим, — зачем-то уточнила Настя. — на зелёный свет светофора переходила, по правилам, а не бежала, как оглашенная. Обычная такая, темная, неприметная машина, стекла тонированные. Потом болтали — мол, залётные лихачи лихачили, бабку на переходе не заметили. Я сама ту машину видела и «скорую» Алевтине Марковне вызывала. Только зря. — Настя вздохнула с сожалением. — Когда «скорая» приехала, она мёртвая была уже. Вот и всё.

— Так значит, силу свою, она тебе и передала. — Степанида Савишна развела руками. — Колдовскую. Достойной ты ей показалась и силу принять согласилась. Добровольно.

— Ничего я не принимала. — всполошилась Настя, округлив глаза — что это еще за бред, про силу? — Неправда это.

— Марковна тебе что-то говорила, умирая? — вкрадчиво спросила Степанида Савишна. — Просила о чём? Ты с ней разговаривала? Отвечала?

— Не помню я. — Настя зябко передернула плечами. — Бормотала соседка в агонии что-то невнятно, за руку меня держала крепко, ну, я и кивала ей, успокаивала. Понятно ж — человек не в себе, смерть свою, может, зрит.

— Слово «да» — говорила? — продолжала выпытывать подробности происшествия пенсионерка.

— Может и сказала. — шмыгнула носом Настя. — Говорю — не помню! Она мне потом, Алевтина Марковна, еще три ночи снилась. Как живая!

— Согласилась она! — противный, тонкий голос прозвучал с самой Настиной макушки. — И, хорошо, что согласилась, а то бы не выжить мне. Истаял бы, как свеча.

— Опять ты, шкода! — рассвирепела Настя. — Кыш, противный! У меня с головой всё в порядке!

— Вот и имя мне дала. — откровенно обрадовался писклявый, едва не пустившись в пляс. — Шкода! Я согласен, а то, как-то маетно безымянным существовать. С именем оно, всяко-разно, лучше!

— Любава. — полупрозрачная женщина в кике раскланялась, представляясь писклявому. — Рада знакомству, Шкода.

Настя смирилась — делать нечего. К психиатру, все-таки, идти придётся, хоть и не хочется. Разговоры пойдут, неприятные — внучка Жанны Аркадьевны с ума сошла! Но, шутить не стоит. Голоса в голове и видения всяческие — не к добру. Ну, ничего — медицина в наше время, творит чудеса. Её вылечат, обязательно.

— От чего? — фыркнул писклявый Шкода. — Колдовской дар не лечится. Это — не грипп. Это — навсегда. Смирись. Приняла, так, приняла.

— Ничего я не ведьма и не колдунья. — ожесточено продолжала стоять на своём девушка. — Ведьмы — они, какие?

— Какие? — насмешливо поинтересовалась Степанида Савишна, продолжая сидеть на стуле, как ни в чём не бывало.

— Старые. Вредные. С бородавкой на носу. — вспылила Настя. — И, магичат там.. разное.. Порчу наводят, глазят всех подряд. Я — не умею!

— Велика наука! — хмыкнула пенсионерка. — Так и ты наведи. Пожелай кому-нибудь, что-нибудь от души, оно и сбудется.

— Да, чтоб вам всем пусто было! — озлилась Настя. — Говорю же — не умею! Русским языком повторяю — я не колдунья! Ой!

Свет в избе разом мигнул, и вся обстановка куда-то пропала — и стол, и стулья, скатерть нарядная со стола, самовар, кот с лежанки на пол свалился, а сама лежанка задевалась неизвестно куда.

Васька, жалобно мявкнув, вскочил с пола и уставился на Настю с укоризной — мол, чего чудишь, дурная девка? Предупреждать надобно о подобном, а то честные коты себе таким Макаром всё пузо отбили.

— Ох! — Настя подскочила, наблюдая за тем, как неловко Степанида Савишна поднимается с пола — стул-то под ней пропал бесследно. — Я помогу.. — и бросилась вперед, протянув руку помощи ушибленной пенсионерке. Пособила подняться и растерянно осмотрела комнату — пусто! Опустела изба, ни единого черепка в поле зрения, лишь стул, на котором сама Настя сидела, сохранился. Не иначе, как чудом.

— Сильна девка! — одобрительно цокнула языком старушка-пенсионерка. — Ох и сильна колдунья будет, коли заматереет! Сумела в заговорённой избе порчу навести. Исхитрилась и мою волшбу перебить смогла! — и рукой небрежно махнула. Воздух дрогнул, поплыл и вся обстановка вернулась на прежнее место.

Настя глаза протерла и головой мотнула — привидится же такое!

Кот возмущенно фыркая, полез обратно в свою плетенную люльку, а Настя брякнулась попой на стул, повторившись

— Привидится же такое! — и обреченно взглянула на Степаниду Савишну. — Мне бы «скорую» и воды холодной. Может, это вирус какой прицепился? Особо зловредный? — девушка нахмурила бровки, морща лоб. — О! точно! Ковида, как есть! Видения пошли всякие, косяком. Вы бы, бабушка, повязкой лицо прикрыли, а то, заразно это очень. В вашем возрасте, тем более.

— Фи! — Степанида Савишна скривилась презрительно. — Напугала ежа голым задом. К нам, детонька, зараза не липнет. Нас только убить можно, вон, как Марковну твою. Хорошо ещё, что она силу свою тебе передать успела. Умерла спокойно, без мук адских.

Настя не спорила — пусть её. Мели Емеля — твоя неделя. Она-то, точно знает, что почти что сошла с ума в этом Гадюкино. Вот вернётся в Каменск и, сразу же в больницу. Мазок сдавать из носу и из зева. И из других мест, так, на всякий случай.

Внезапно Насте себя жалко стало, до слёз, аж носом захлюпала — мало того, что осень, что с головой непорядок, так еще и колдуньей-ведьмой обзывают и в порче обвиняют, а она — ни сном, ни духом.

Тут маленькая ладошка погладила девушку по щеке — крохотная, как у куколки, но живая и тёплая.

— Не плачь, хозяйка. — произнёс писклявый голосок. — Ты — хорошая, хоть и с придурью. Научишься ещё, а я тебе помогу. Что ж я за дух-охранитель, коль колдунье молодой помочь с силой сладить не сумею? Стыд мне тогда, позор и порицание!

Настя подняла заплаканные глаза, не пытаясь отмахнуться от новой докуки — дух, так, дух, какая теперь разница?

Но, духа рассмотрела — мелкий такой парнишка, ладный, розовощёкий. Величиной со спичечный коробок и.. голый! Стыдливо стоит, мнётся. Глядит на Настю бесстыжими зелеными глазами и причинное место ладошками прикрывает. Теми самыми, которыми Настю по щеке поглаживал! На вид — лет двенадцать ему. Подросток, наглый и строптивый.

— Почему ты голый? — голос у Насти от удивления хриплым стал, точно не Настя она, а курильщик со стажем. — Вон, Любава, — и, девушка взглянула на даму в кике. — нарядная, а, ты?

— А, я — голый! — пожаловался парнишка, разведя руками и, тут же, опять прикрыв самое дорогое. — Ты же не озаботилась одеждой для меня.

— Я? — поразилась Настя до глубины души. — А, должна?

— Должна. — Шкода призадумался. — Кто еще о духе позаботится, как не хозяин евонный? Мёрзну я. — вновь пожаловался он, обращаясь ко всем присутствующим и к коту, в том числе. — Волос у тебя мало, а шапку одевать, ты забываешь постоянно. Последние мозги себе отморозить норовишь. На дворе осень холодная, а она форсить удумала — в «дрыгалке» и без шапки!

— Придумай ему одежду, — посоветовала Степанида Савишна, выслушивающая стенания духа с понимающей улыбкой на полных губах. — а то до самого утра ныть станет. Знаю я их, духов малолетних! Представь одежонку какую, да, хоть, трусы, но обязательно на мальчишку надетые.

— И, что тогда? — Настя в чудеса не верила. — Может быть, я в городе в игрушечный магазин зайду, в «Детский мир» и куплю ему что-нибудь там? Кукольное?

— Да, прям, счаСС! — взорвался от негодования мальчишка, краснея носом. — Чепчик и подгузник? Я тебе, что — пупсик? Я — дух, охранитель. Верный спутник и помощник твой, а не..

Настя взяла и представила себе это чудо в наряде эльфа. Ну, да — в таком одеянии, в каком Леголас всё кино пробегал.

И глаза открыла.

— А, лук зачем? — капризно надул губы Шкода. — Мух и комаров отстреливать? Иль, ещё кого?

Настина челюсть отвисла — Шкода, определённо, изменился. Теперь на нём были надеты штаны, и туника, и.. Волосы у пацана тоже отросли и падали на плечи аккуратными светлыми прядями.

— Мне нравится. — Шкода поправил серебряный ободок «а, ля Трандуил» на голове. — И, лук, пожалуй, оставлю. Пригодится. Спасибо, хозяйка щедрая за наряд дивный — вон, даже камушков, да шитья серебряного для слуги верного не пожалела.

— А-а-а! — только, что и смогла выдавить из себя девушка. — Ущипните меня кто-нибудь! — и её ущипнули. Шкода, негодник и ущипнул, имя своё оправдывая. А, чего не ущипнуть, коли сами о том просят? Он, парень отзывчивый. Ему не трудно.

— Не щипай! — Настя едва не прихлопнула юркого духа растопыренной ладонью. — Больно же!

— Сама просила. — нагло скалился несносный пацан. — То — щипни, то — не щипни! Определитесь уже, девушка.

— А, не хлопнуть ли нам по маленькой по случаю такому? — решительно произнесла Степанида Савишна и на столе сразу же появилась небольшая бутылочка с чем-то красным и тягучим. — «Спотыкач». — гордо пояснила пенсионерка. — Малиновый. Мне его леший презентовал, давно, по весне ещё. Вещь, говорит, Савишна, стоящая. Бери, не пожалеешь!

Настя лихо опрокинула стопку «малиновки» — а, чего мелочиться? Всё равно уже — сумасшедшим, им, море по колено! А, алкоголизм, вообще, за насморк прокатит!

«Спотыкач» оказался тягуче-сладким, пился, на удивление, приятно и здорово согревал — щёки у Насти раскраснелись, стали малиновыми, под стать содержимому бутылочки. Сразу же захотелось всех обнимать, холить и лелеять.

— Эко, тебя, девица, развезло-то. — покачала головой Степанида Савишна. — Пора-пора баиньки. Утро, оно, вечера мудренее.

В этот самый момент кот Васька и насторожился, напрягся весь, выскочил из своей люльки и зашипел, распушив усы.

Степанида Савишна нахмурилась, а с Насти моментально начала слетать хмельная одурь.

Стук в дверь прозвучал резко и властно — так, обычно, стучат богатые родственники или представители правоохранительных органов.

— Кто там? — Степанида Савишна настороженно покосилась на тёмное окно — мол, ночь на дворе, луна на небе полная, а кого-то нелёгкая носит!

— Откройте, полиция! — голос принадлежал молодому и наглому.

Настя поёжилась — вроде бы, они законопослушные и никаких предосудительных действий не совершают. С чего бы это к нам полиция нагрянула?

— Сейчас, сейчас открою. — засуетилась Степанида Савишна и вся, разом, как-то скособочилась, согнувшись в три погибели, набросила на спину драный платок и медленно подтягивая ногу, заковыляла к входным дверям.

— Открывай, бабка, не то, двери сломаем! — угроза прозвучала нешуточная и Настя испугалась по — настоящему — чего ж, такого, натворила старушка, что к ней полиция настойчиво ломится ночью тёмной?

— Наркотики! — осенило её. — Точно, конопля там, мак запрещённый. То-то меня так плющит. Ой-ей-ей — закручинилась девушка. — меня в сообщницы запишут, как пить дать! В эти самые.. распространители, вот! И стану я — позор семьи! — и по щеке Насти потекла одинокая слеза.

То, что это никакая не полиция, девушка поняла сразу — из тёмного коридора на свет шагнул рослый амбал в сером, спортивном костюме. Рожа у амбала оказалась пугающе-толстая, волосы — сальные, рыжеватые, нос — на бок, а глаза — наглые, с наглым же, прищуром. Глаза так и зашарили по комнате, зацепившись взглядом за стол.

Настя, слегка развернувшись, вслед за амбалом, тоже взглянула на стол и обомлела — на потёртой, серой от старости, клеенке сиротливо стоял закопченный чайник, на щербатом блюде торжественно возлежали два пряника, твердые с виду, как камень. Вздумай Настя погрызть те пряники своими молодыми зубами и визит к стоматологу стал бы неизбежен.

Вслед за амбалом в комнату просочился второй — низкорослый, щуплый, темноволосый. На самой макушки его головы, горшком торчала чёрная вязаная шапочка. Точно такая же прикрывала макушку амбала — то ли, сползла наверх, то ли, сами по себе шапочки размером не вышли.

Степанида Савишна ковыляла следом. Без слёз не взглянешь на хозяйку избы — старенькая, глухая, да ещё и подслеповатая.

— Будем проводить обыск. — заявил амбал, утвердившись задом на скрипучем стуле. — Что скрываете от представителей власти, граждане?

Настя неопределённо пожала плечами — чего, скрывать-то? У неё лично, с собой рюкзачок маленький, да кошелёк с карточкой на бензин. Денег нет почти — так, пятьсот рублей на расходы.

— Золото, меха, ценные вещи, деньги. — скороговоркой протарахтел амбал и тяжёлым взглядом уставился на Анастасию, словно та должна была срочно явить миру эти самые, выше названные, ценности. — Добровольно выдадите или, поискать?

— Ох, ти, — кряхтела Степанида савишна плаксивым голосочком. — чи, ополоумел, касатик? Откель у старухи древней золото, да меха? Куцегрейка моя, вона и та.. прохудилась.

Амбал завис, недоверчиво пялясь на небогато накрытый стол, а второй, более юркий, прошмыгнул мимо Насти и в другую комнату навострился.

Этакой наглости Настя стерпеть уже не смогла.

— Кто такие? — голос девушки звенел от злости. — Предъявите, будьте любезны, документы.

— Сама-то, кто такая? — амбал взглянул на девицу тяжело и недобро. — Документы ей подавай! Молча сиди и не вякай, пока не спросили. Говорить станешь, когда разрешат.

— Да вы, хам! — Настя ничуть не удивилась подобному ответу. — Я, вот, сейчас в полицию позвоню. Выясню, имеются у них такие хамовитые сотрудники или, нет.

— Я те позвоню! — взвился амбал и лицо его страшно скривилось. — Помалкивай, пока цела. Чего непонятно? Вон, бери пример с бабки.

Настя поняла, что правоохранителями тут и не пахнет. Сразу же вспомнились рассказы про грабителей, нападающих на одиноких прохожих и грабящих пенсионеров. Так это они и есть! Обыск пришли проводить! Говорили бы прямо — грабить!

— Вы! — она подскочила со своего стула, словно её оса в зад ужалила. — Бандиты! Да, как вы смеете последнее у стариков отбирать?

Хлёсткая пощёчина вернула девушку на место. Рука у амбала оказалась тяжёлая, Настина щека, сразу же, онемела, наливаясь горячей тяжестью. Во рту стало солоно, а на душе — горько.

Слизнув капельку крови с разбитой губы, девушка взглянула на рыжего зло и непокорно, словно пытаясь запомнить его мерзкую рожу. Для фоторобота. Уж она его сфотографирует, лучше, чем камера на телефоне! Во век помнить будет и не простит.

— Чё, заткнулась, наконец? — равнодушно поинтересовался амбал, широко зевая. — Ты горло-то, побереги, девка и язык. Ищ-що пригодятся. Гы-гы.. — и принялся шарить по немудрёным старушечьим вещам, проводя тот самый, обещанный обыск.

Степанида Савишна сидела молча, неподвижно и наблюдала за грабителями равнодушными глазами.

— Испугалась бабушка. — жалостливо подумалось Насте. — Как бы инсульт, иль инфаркт со старушкой не случился. Года у неё.. Н-да..

Чёрный кот прибился к хозяйским ногам и точил когти о деревянную ножку стула. Сосредоточенно точил, целеустремлённо. Глазища у кота сверкали зелёным, усы топорщились.

— О-го-го! — голос чернявого был полон такой радости, будто он выиграл в популярную игру «Как стать миллионером» и готовился забрать главный приз. — Это мы удачно зашли! Пашка, сюда ходи, хватит там в зассанных тряпках ковыряться.

Чернявый орал так, что рыжеватый амбал отшвырнул в сторону немудреное тряпьё, ногой злобно пнул низкую табуретку и вбуравился в тесный дверной проём.

— Вот это, да! — радовался амбал, вторя напарнику. — Ты, бабка, не иначе, как олигаргхша подпольная! — довольная рожа амбала на мгновение мелькнула перед Настей. — Мы твою хибару по брёвнышку раскатаем, коли добром не признаешься в том, где остальное богатство заныкала. А не признаешься добром, так мы внучку твою раскатаем, — и на Настю глянул похотливо. — вернее, разложим, прямо здесь, на половичке, да и позабавимся с ней всласть у тебя, шкуры старой, на глазах.

— Ты, бабка, — второй, глумливо усмехнувшись, облизал губы. — главное, признаваться не спеши. Внучка твоя нам по нраву пришлась. Мы с ней натешемся, потом и скажешь, где остальное добро припрятала. Скажешь-скажешь, куда денешься. — гоготал негодяй. — Все признаются, рано или поздно.

Настя, непонимающим взглядом уставилась на пенсионерку — та молчала, точно партизанка, а бандит, выскочив из дверного проема, бесцеремонно ухватил старуху за шиворот и потащил за собой, прикрикнув на Настю.

— Чего расселась, корова? — орал ражий детина, волоча старуху. — За мной иди или, тебе особое предложение требуется? Забыла урок? Так я с другой стороны отвешу. Мне не в лом!

Настя и пошла — мало ли, что эти два придурка могут с беспомощной старухой сотворить? Нелюди! Фашисты! А сама, телефон в руках крутила, пытаясь позвонить, но, как на зло, сигнал не проходил — не было сети.

— Вечно так. — озлилась Настя. — Когда надо, никогда не дозвонишься! — и, тут, у неё телефон отобрали. Нагло вырвали из рук, а саму ухватили за шиворот и бросили в угол комнаты. Там Настя и замерла, больно ударившись коленками и хватая воздух открытым ртом — удар о стену из неё едва дух не вышиб, а бандит, тот, что покрупнее, тем временем, бабку трясти начал.

— Деньги где, морда? Давай деньги! Добром давай, не то мы утюг включим и посмотрим, как тебе прижигание понравится. — второй подонок все на Настю поглядывал многозначительно, облизывался и ширинку наглаживал — мол, смотри, девка и готовься к приключению.

Настя же, во все глаза таращилась на кровать. Обычная такая кровать, металлическая, покрывалом застеленная, а на кровати — платок шелковый, а на платке.. Мама дорогая! Золото! Целая груда золота! Мелкие такие монетки, круглые, ярко жёлтого цвета.

Изумлению городской девушки не было границ — откуда у пожилой пенсионерки подобное богатство? Золото, да ещё и грудой, да ещё и в монетах?

— Контрабанда. — решила Настя и по спине у неё пробежались холодные мурашки. — Плата за наркотики! От, это да! Нет, — она увидела с какой алчностью смотрят на золото эти два негодяя и поняла. — нам не выжить! Убьют — и меня, и бабку, и кота безвинного! За такие огромные деньжища — убьют точно. За сто рублей пьяные алкаши убить могут, а здесь добра сколько!

И Пашка, и Ванька глаз не могли отвести от золотых монет — клад! Они нашли клад! Вот свезло-то! И пошёл он, Пузило, со своими сказками о собственном фарте. Да такого куша ещё никто не имел!

— Наверно, у бабки ещё где-то золотишко припрятано. — жадно облизнулся рослый Пашка, выхватывая из кармана старый, верный кастет — эта старуха сейчас ему всё расскажет. Выложит, как на духу.

Он уже понял, что старую каргу и молоденькую девчонку придется убивать. Ну, не может старуха-пенсионерка владеть огромной грудой драгоценного металла. Она, тупо хранит его, прячет и от полиции, и от таких, как Пашка. Для хозяев хранит. А, это значит, станет болтать и их с Ванькой искать начнут. Найдут — убьют обязательно. За золото всегда убивают.

А, так — нет свидетелей. Ищи ветра в поле. Не было их здесь никогда. Всех убьют Пашка с Ванькой, избу — пожгут и концы в воду.

— Где остальное? — Пашка уже всё решил, и догадливый Иван то понял сразу. Смотрел брат как-то по — особенному, мёртвым взглядом смотрел, словно не люди перед ним, а, так — манекены обычные. Раздавить их, расплющить и все дела.

Ванька шмыгнул носом и попятился было, зажав в потной ладони золотую монету — совсем Пашка сдурел! А, вдруг, он его, Ваньку, не пожалеет? Вдруг решит, что ему мало? Делиться не захочет?

Пашка же, давил на старуху взглядом — тяжело смотрел, требовательно.

Бабка старая глаза прятала, что-то там шамкать пыталась беззубым ртом. Девчонка в углу притихла — всё поняла краля городская. Конечно, поняла, что в живых не оставят. А, кто бы оставил? Дураков нет, все кончились.

Тут-то на Пашку Ванька и прыгнул — неловко прыгнул, но, неожиданно и ножиком чиркнул по руке с кастетом. Глубоко порезал, кровь так и брызнула. Острый у братана нож, сквозь ткань толстую прорезать смог.

Пашка заорал, рукой, окровавленной взмахнул, пытаясь дотянуться до брата-предателя, но тот, ловко продолжал ножом махать, не подпуская подельника к себе близко.

— Моё! Всё — моё! — вопил Иван — Убью гада!

И они сцепились, точно дворовые псы, позабыв и о ноже, и о кастете, только волосы клочьями полетели — рыжий и чёрный.

— Бежим! — внезапно опомнилась Настя и к старухе кинулась. — Бежим, Степанида Савишна, пока они друг друга мутузят. Убьют же нас!

Но бабка лишь криво усмехнулась. Она выпрямила спину и теперь уже ничем не напоминала старую, сгорбленную годами старуху. Перед Настей снова была прежняя Степанида Савишна.

— Уймись. — лениво отмахнулась она от Насти. — Какая удача подвалила с налётчиками дурными! Давно я хотела слуг новых заиметь, да всё лень было суетиться, искать кого-то. На Соловья понадеялась, а он, возьми и тебя пришли, Настасья. Какая из тебя слуга? Эх, — старуха качнула головой. — ничего-то мужикам поручать нельзя важного. Все у них через пень-колоду выходит. Думала, другой оказии ожидать придется. А тут, слуги сами объявились. Хорошие слуги будут, злые. Избу сторожить станут и все богатства мои!

Настя ничего не понимала — слуги, богатства? Контрабанду и наркотики, что ли? Вот эти, двое? Да они же волки дикие, самые настоящие волки, убийцы, что за копейку родную мать порешат.

— Удачно вы мне подвернулись. — старуха трясла какой-то меховой тряпкой. — Ох и бедовая ты девка, Анастася! Не зря, вот, не зря, тебя ко мне Соловеюшка направил! Прибыль мне через тебя знатная подвалила!

Тут Настя зажмурилась, а затем глаза раскрыла широко-широко. Бабка сноровисто на драчунов тряпку мохнатую набросила, что-то быстро шепча себе под нос. Те в тряпье и запутались. А, дальше? Дальше случилось странное — парни, сцепившись, злобно рычащие друг на друга и рвущие друг друга, аки псы лютые, внезапно стали меняться. Они поплыли, преображаясь у Насти на глазах — серые костюмы превратились в серую же шерсть, уши заострились, руки-ноги вытянулись и стали лапами, глаза пожелтели, а лица, лица!

Настя ухватила себя за нос и больно дёрнула — нет, не приснилось, не привиделось, всё наяву — перед ней, рыча и скалясь на них с бабкой и друг на друга, замерли волки, самые настоящие волки, вздыбившие жесткую шерсть на загривке.

— Добрые слуги получились. — Степанида Савишна громко хлопнула в ладоши. — Славные! Ишь, как щерятся злобно, ироды. Никто теперь в Гадюкино не сунется без спросу.

Настя отмерла.

— Это, как? — она тыкала пальцем то в одного волчару, то в другого. — Это — кто?

Кстати, один из волков получился слегка рыжеватым. Шерсть у него была длиннее, зубы — острее, да и сам он казался крупнее сородича. Тот, второй, шкурой чернел, да глазами водил желтыми, люто, но статью вышел пожиже и лапами короче.

— Как-то, так. — развела руками Савишна. — Зельем оборотным моя шкурка волчья пропитана была, они его и испробовали. Сами зверьми были внутри, а теперь и в настоящих зверей превратились. Станут мне служить вернее собаки, пока вину свою не искупят.

— Зелье? Шкура? — застонала Настя в голос, обхватив себя руками за, гудящую от необычных новостей, голову. — Так это, взаправду всё? Не сон?

— Какой такой сон, Анастасия? — нахмурилась Степанида Савишна. — По — настоящему всё. Без шуток.

— Золото, тогда, откуда? — девушка отказывалась принимать такую правду. — Ведьма, золото, оборотни.. Как? Как такое может случится в век цифровых технологий, космических кораблей и фаст-фута? В век интернета и гендерного равенства? БреДД!

— Золото ты мне сама привезла, девонька. От Соловья оно, от внучка моего. — лукаво ухмыльнулась старуха и кика на её голове одобрительно качнулась. — Материальная помощь, по ведомости. Я ещё расписалась за неё. Запамятовала, что ль?

— Вам я привезла пятьсот рублей, — холодно возразила Настя, схватив себя в руки. Девушка почувствовала некую враждебность, исходящую от старой ведьмы. — одной купюрой. К золоту я никакого отношения не имею — не знала, не видела, не прикасалась.

— То и есть счастье твоё, что не прикасалась. — сурово поджала губы ведьма. — То, что не разглядела, заклятый на малый вес и большую вместимость, контейнер для металла благородного, так то, от того, что дар твой дремал до поры, не распечатанный и не востребованный. Присвоить решила бы золото моё, неосмотрительно и всё — как они, слугой бы моей стала, шкурку звериную примерив. — и строгая старуха кивнула на жалобно скулящих хищников и думать позабывших про то, что они умеют скалить зубы. — У меня, в тайнике, не токмо волчья шерсть припасена, а и лисья, и заячья, и перья птичьи. Подобрали бы тебе одежонку под стать натуре. Не думала я, что ты такой честной окажешься, да ещё и гостинцев бабке старой, незнакомой и никчёмной, привезти решишь. — задумчиво произнесла Степанида Савишна. — И внучок мой, Соловей, не думал про то. Он тебя-то и направил ко мне, подарком. Могла я силу твою колдовскую отобрать и присвоить, а тебя, девка, на службу определить. Так-то..

Настя огорошено молчала — вот те, и гостеприимная старушка ста пяти лет от роду. Божий одуванчик с клыками! Куда там гарпиям из МФЦ! Этой они и в подмётки не годятся!

— Но, глянулась ты мне чем-то. — лютая бабка острым носком сапога отпихнула в сторону скулящего волка. — Подобное редко случается. Раньше то я, девиц молоденьких в печь сажала, а потом на косточках каталась, да при полной луне. Эх, были времена славные, были! Да, сплыли! — жестко произнесла старуха. — Ты, Анастасья, дара колдуньи погибшей, достойна оказалась. От того и помогла тебе, дурёхе жалостливой, дар распечатать и силу свою ощутить.

— Какой дар? Какую силу? — повторно схватилась за голову Настя. — Я, вам, что, рыцарь-джедай? Не верю я во все эти заморочки! Вы меня опоили чем-то, а теперь издеваетесь?

— Дело твоё. — старуха резко подобрела, хмыкнула чему-то своему, взглянула на девушку пристально, с каким-то потаённым интересом и погладила кота по усатой башке. — Вон пошли, псы шелудивые! — рявкнула она на притихших волков. — Вокруг деревни чтоб бегали, без устали, порядок блюли и чужих отгоняли. Своих трогать не разрешаю. — и прогнала серых прочь из избы, а Настя, подавленная происходящими вокруг непонятками, поплелась прочь, думать позабыв о том, что хотела заночевать у доброй бабушки-пенсионерки. Нет-нет, ни за какие коврижки она здесь не останется. Пойдёт к своей машине, одна, ночью.. И, то, не так страшно, как в том месте, где живых людей в бессловесных тварей превращают.

— Осталась бы. — Степанида Савишна не настаивала на приглашении, но и не гнала. — Уж, не обессудь за произошедшее. Я — ведьма, всё-таки, а не фея из сказки. Спуску никому не даю.

— Прощайте. — сухо ответила Настя, решив не вестись на слова коварной старушки. У девушки начинала болеть голова и ей было не до реверансов. — Доброй вам ночи.

— Не таи зла, — Степанида Савишка небрежно повела плечами. — что ей, ведьме со стажем, до обидчивой девчонки? — и книгу отыщи, колдовскую, ту, что от Марковны осталась. Наследство то твоё. Колдуний и ведьм без книг не бывает. Да дух тебе про то подскажет, слышишь, Шкода?

— Слышу, уважаемая. Сделаю все ладно, по вашему слову. — писклявый голос мальчика-куклы, по-прежнему, звучал откуда-то с макушки Настиной головы и девушка, тут же, принялась трясти головой, как очумелая.

— Хозяйка у тебя, хоть и малахольная, — между тем продолжала говорить Степанида Савишна. — но, не подлая, не дурная. Сил у неё много, на удивление, дар я ей распечатала. Как-нибудь сладите. Всё, уходите — двум силам в одном доме никогда не ужиться.

Настя нахмурилась и в упор взглянула на ведьму своими ясными, светлыми глазами.

— А, этот, — девушка жалостливо кивнула на кота Ваську, обтиравшего ноги старой ведьмы. — тоже жертва оборотного зелья или, как? Чем он вам насолить ухитрился?

Ведьма несколько мгновений с непониманием смотрела на Настю, а затем, расхохотавшись, махнула рукой.

— Да ты, что? Кот это, как есть — кот, всамделишный. Не придумывай!

Настя, подхватив свой рюкзачок, который, невесть как оказался у нее под ногами, выскочила на крыльцо, дверью хлопнула, не оглянувшись по длинной улице Гадюкинской побежала, от дома недоброго прочь. Скорей бы до машины своей добраться и спрятаться от всей той чертовщины, что творится в аномальном районе.

— Ишь, ты, — ухмыльнулась ведьма, подхватывая кота на руки. — беспокойная какая, да жалостливая. Про тебя вызнавала, хитрец усатый. — и почесала кота за ухом.

Кот блаженно прижмурился.

— Не надо ей знать про то, что ты кот необычный, а, кот — Баюн, заклятьем заклятый. Обойдется без знания такового. — здраво рассуждала ведьма, продолжая почесывать любимца. — Соловей-то, внучок, хорош! Кого мне прислал — девицу невинную, с силой колдовской, необмятой! Слишком добра девица токмо. — недобро прижмурилась ведьма. — Как бы не воспользовался кто неопытностью её.

Кот одобрительно мявкнул, а ведьма еще раз хмыкнула.

— Глянулась мне девка. Ну, внучок сам виноват. Пущай теперь присмотрит за девчонкой. Может, польза какая еще для нас случится. Как думаешь, усатый?

Усатый Васька мявкнул ещё раз. Одобрительно. Он, вообще, редко спорил с гадюкинской ведьмой.

Так что, Степанида Савишна и чёрный кот Васька ещё долго смотрели вслед проворной молодой колдунье, смотрели до тех пор, пока перепуганная и сбитая с толку девушка не скрылась за поворотом дороги и не растворилась в серых, предрассветных сумерках.

— Пошли, что ль, спать? — Степанида Савишна зевнула и прикрыла рот ладонью. — Правду сказывала — добрый мне от Насти подарочек перепал. Два охранничка, сильные и злые. Эй, серые, — громко крикнула старуха зычным голосом. — до утра чтобы бегали, на лапы не присев! Блюли! А, коли, леший припожалует, то пропустить невозбранно! Леший, он, нечисть полезная и для ведьмы сельской не опасная.

И, двери захлопнула.

В Гадюкино наступила глухая ночь — желтела луна, где-то вдалеке жалобно подвывали волки, оплакивая собственную, незавидную участь, а по твёрдой грунтовке, прочь от деревеньки, убегала в темноту крохотная фигурка молоденькой девушки, которая никак не хотела примириться с новой для себя реальностью.