Эдгар и Маргарита

Граф оказался молодцом,

Утихомирив в три недели,

Неспешно весть послал с гонцом,

С красоткой нежася в постели.

А город в праздничных огнях,

Уже забыв о страшных днях,

Гуляет с шумом и весельем,

С задорным рыцарским похмельем.

Лишь в свете тусклых, грустных звезд

Один, как рак-отшельник старый

Под впечатленьем сладких грез

Скучает Эдгар — рыцарь славный.

Ничто не радует так взор,

Как образ милый, но далекий.

И сердце рвется на простор,

Где место чувствам лишь высоким.

Ни ветерка. И лист всю ночь не шепчет,

Как будто тайн не хочет разглашать.

Старинный дуб прикинулся, что дремлет,

Стесняясь думы сердца распугать.

Вдруг крик прорвал ночную тишину,

Как молния седую плесень тучи.

О помощи взывают то к нему,

Забудь о думах, поспеши-ка лучше!

Тропинка быстро вьется меж берез,

За холм свернула, и в сей миг картина:

Завязан рот, глаза блестят от слез,

Над честью надругается детина.

Но рыцарь вовремя на помощь подоспел,

Мерзавца в сторону отбросил, стукнув в темя.

Тот глухо охнул, замертво осел.

И наступила тишина на время.

Рыданье девушки прогнало вновь ее.

В лохмотьях платье, нагота святая.

Листом осиновым дрожит душа ее.

— Куда же ты пойдешь теперь такая?

Сквозь слезы голосом дрожащим:

— Я к отцу… отец… к отцу сейчас пойду я.

— А далеко ли он, давай я провожу?

— На площади закован, я еду… еду ему несу я.

— Он вор? Убийца? Добрый человек,

Что без вины не раз уже наказан?

— Он бедный, бедный мой отец.

Наш дом сожгли за несогласие с указом.

Народ он честный по дорогам собирал,

Чтоб землю нашу же вернуть себе обратно.

Предатель, видно, был, его продал…

Потом тюрьма. Избит неоднократно.

За речь такую языка теперь лишен,

И напоказ всем выставлен на площадь.

— На площадь? В кандалах? Так это он?

И тотчас же вскочил верхом на лошадь.

Конец ознакомительного фрагмента.