Другая сказка

Неделю после случившегося Мирославу лихорадило и ломало по ночам. Матушка Домна была частым гостем в семье кузнеца в тот период. Она помогала девочке и ее матери всем, чем могла: приносила сушеные травы, чтобы настаивать отвары, обереги, которые потом раскладывала по нужным местам. Помогала прибирать дом и готовила, когда мать Миры валилась с ног от усталости.

— Разве ты думала, что будет легко с этим ребенком? Разве ты не поняла еще в ту ночь, когда рассмотрела цвет волос ее, что покой тебе будет теперь только сниться? — ругала женщину старушка всякий раз, когда Марья плакала над кроваткой дочери.

— Ах, что ты, матушка, нет! Я счастлива, что матерью своей Мира выбрала меня. Но я так слаба! Почему бы ей было не родиться в семье, где ей могли бы дать защиту лучше, чем я? Почему она выбрала такую бездарность?

Домна не любила слез, но Марью она жалела, понимая, что ей тяжело жить и каждое мгновение бояться за жизнь своей кровинушки.

— Не надо напрасно слезы лить, слышишь? — строго шепнула она Марье на ухо. — Идем на двор. Пора соль сыпать.

Соль была только у матушки Домны, она пользовалась ей лишь в случае острой необходимости и делилась с теми, кому она была нужна не в качестве дополнения к пище, а для ритуалов.

Выйдя из дома, матушка развязала узелок на талии и открыла тканевый мешочек. Взяв горсть белого порошка, она протянула мешок Марье.

— Делай как я, — приказала она, посыпая солью тонкую дорожку у двери. — Соли боятся те, кто связан с тьмой. Всегда на пороге должна быть дорожка, с помощью ее ты сможешь проверить, кто пришел в дом к тебе.

Марья завороженно наблюдала за тем, как мелкие камушки падают на деревянный порог.

— Как же это проверить?

Старушка разогнулась и открыла дверь в дом, переступая с легкостью порог. Обернувшись, она взглянула на Марью.

— Выйдешь ты к гостю, откроешь дверь и не спеши здороваться, позови в дом. Коли отказываться будет — точно с нечистью дружбу водит, а ежели зайдет и не оступится, то все в порядке, чист как младенец.

Марья охнула и поклонилась старушке, рассыпаясь в благодарностях.

— А если пошатнется гость, матушка?

Старушка грозно взглянула в сторону женщины и тихо произнесла:

— Значит, не человек это уже, а лишь оболочка. Значит, поймало его зло за пятки и сняло кожу, да на себя натянуло, чтобы по домам других людей ходить и за собой вести тьму, что с легкостью прорастет в стены и половицы любого дома.

Марья прижала руки к груди. Унимая сердце, которое намеревалось выпрыгнуть.

— И как же спастись от гостя такого, раз он уже почти вошел, но пошатнулся?

Матушка Домна завела женщину в дом, шепча все тише:

— Толкнуть надо посильнее, чтобы кувырком катился по ступенькам, а после дверь закрыть и не открывать на стук и зов всю ночь. Зло может обернуться даже кем-то близким, сыграть с тобой злую шутку, обмануть тебя, а потом и погубить. Мы живем в страшное время, Марья. С каждым годом Мира становится все уязвимее и доступной для зла. Береги свою дочь.

Марья не сдержала слез, которые переросли в рыданья, отчего дочь ее проснулась.

— Матушка, — позвала она, — так пить хочется…

Женщина тут же успокоилась и бросилась к кровати, где лежала ее дочь. Дрожащими от волнения руками она поднесла к бледным и потрескавшимся губам девочки ковш с прохладной водой и помогла сделать глоток.

— Вот так, — шептала она, — не спеши, моя голубка, не спеши.

Мирослава жадно глотала воду, словно не пила несколько дней, пребывая на испепеляющем солнце. Когда вода закончилась, Мира упала на влажную подушку, тяжело хватая воздух ртом.

— Домна, что с ней? — дрожащим голосом спросила Марья, — Взгляни, у нее вены вздулись и потемнели.

Старушка подошла к кровати и взяла за руку девочку, поворачивая кисть ладошкой вверх. На запястье вырисовывался символ луны и солнца, переплетающихся между собой. Очертания символа на мгновение озарились светом, после чего впитались в кожу и исчезли.

Домна покачнулась, взявшись за голову.

— Что это было? — прокричала мать, подхватив старушку под руку, — Что это было, Домна?

— Настал возраст у твоего ребенка, когда ее дар пробудился. Я ничего не знаю о подобном обращении, но будем ждать. Не теряй самообладания, не кричи, даже если увидишь что-то необъяснимое, устрашающее. Это дитя создано для борьбы со злом, ее тело сейчас обретает неземную, неведомую для нас силу.

Мать снова зарыдала, уткнувшись в плечо матушке Домне.

— Я не была готова к этому! Я не готова смотреть на страданья своей дочери… Боги, избавьте меня от этой ноши, я не просила ее, не просила этого!

Марья умолкла после отрезвляющей пощечины, которую подарила ей старушка.

— Думай, о чем просишь высшие силы, Марья! Я знала, что ты слабая, но не думала, что настолько. Бедное дитя, неужели ей придется самой справляться со всеми тягостями, не рассчитывая на твою поддержку?

Марья не ответила, тихо плача на скамье. Она устала и хотела спать, но ей было нельзя сомкнуть глаз, пока ее Мира не придет в себя. Это сводило с ума женщину, ломало и уничтожало. Ей нужна была поддержка, но так случилось, что из родных ей людей остался только муж, который трудился каждый день от зари до захода солнца, чтобы его семья могла себе позволить существовать зимой не впроголодь.

Через несколько дней Мире стало лучше, она начала есть и иногда вставать, но на улицу Марья выходить ей не разрешала, говорила, что пока рано, тело не восстановило силы.

Приближался день Купала. Мира очень любила этот праздник, когда можно было отправиться в лес и собирать вместе с матушкой Домной целебные растения и травы, листья которых обдало инеем, а солнечные лучи, пригревшие беззащитные зеленые лепестки растений, превратили мелкие и холодные кристаллы в капельки росы. В ночь на Купала роса на растениях считалась очень ценной и полезной. Она обладала целебными свойствами именно в этот день.

После сбора трав ранним утром можно было резвиться с подружками у реки, обливать друг друга водой, плести самые красивые венки из полевых цветов, аромат которых дурманил и заставлял веки прикрываться от наслаждения. А пушистый шмель, запутавшийся в переплетенных веточках от цветов, звонко зажужжав, устремлялся высоко в голубое небо.

Мира любила этот день за то, что можно было гулять до утра, за то, что все жители деревни на один единственный день забывали про страхи и собирались вместе у большого костра, водили хороводы, пели песни и танцевали, а после того, как огонь немного стихал, все с задорным смехом перепрыгивали через горячие языки пламени. Особенный обряд с огнем был и для пар, которые собирались связать свои судьбы. В прошлом году самый симпатичный, по мнению всех молодых девиц, парень, прыгнул через костер со своей возлюбленной, но руки их расцепились, что говорило о том, что браку не быть. И уже осенью девушка утонула в реке, когда стирала белье. Конечно, все жители деревни ссылались на русалок, кикимор или водяного, но одна лишь Мира видела, как все случилось на самом деле.

Василиса, так звали несчастную, специально утопилась, намотав на шею сарафан, а на другой его конец камень. Но Мира не стала рассказывать об этом взрослым, она понимала, что убедить их в том, что они сами себя запугивают, не получится.

И во время гуляний никто не упоминал о нечисти, которая в этот день тоже резвилась. Лишь изредка матушка Домна напоминала о необходимости гулять компанией и не забывать про полынь, которая поможет при встрече с русалками, которые с удовольствием утащат своих жертв в водоем, пополнив свои ряды.

— Мама, я смогу пойти с Домной в лес завтра? — Мира выждала удачный момент, когда они сидели за столом и обедали. Марья пребывала в хорошем расположении духа, а отец не был сильно уставшим, как обычно.

Мать не донесла ложку до рта, устремив взгляд на дочь, а затем на своего мужа, который никак не отреагировал на вопрос дочери.

— Я не против, ты знаешь это. Мне нравится твоя любовь к травам, и дружба с Домной меня тоже радует, но я беспокоюсь о твоем самочувствии. Мира улыбнулась, понимая, что мать уже в мыслях разрешила ей пойти на празднование.

— Я чувствую себя прекрасно, матушка. Возьму с собой полынь, заготовленную с прошлого года, чтобы тебе было спокойней, а мне безопаснее, хорошо?

Мать кивнула и продолжила есть.

Мира не переставала улыбаться и, выйдя из-за стола, нашла на полатях мешочек, куда будет собирать травы, а в сарае отщипнула от пучка с полынью ветку, которую возьмет с собой.

— Садись за вышивание, — строго сказала мать, когда Мира переступила порог дома. — Очень много времени ты потеряла из-за болезни, а раз уж почувствовала в теле бодрость, будь добра заняться своими обязанностями.

Обязанностями матушка называла и помощь по дому, и готовку, и уход за скотиной, и работу в поле, и, конечно, вышивание, которое Мирослава не любила больше всего.

— Ах, матушка… — досадно прошептала девушка, усаживаясь на скамью. — Неужели это так необходимо? Я лучше полы с десяток раз вымою, чем буду вышивать!

Марья не стала отвечать на протест дочери, ведь Мира не знала, что мастерит себе приданное, которое заберет с собой, когда выйдет замуж за Владимира. Оставалось не так долго, пара лет и с плеч Марьи спадет тяжкая ноша. Она сможет спокойно жить, не думая о том, что ей и ее семье грозит опасность. Мира к тому времени научится у Домны варить отвары целебные и настои, и вскоре станет местной ведуньей. Станет защищать свой народ от нечистой силы.

Девочка сидела за работой в углу, источником света которого была одна единственная щепочка в стене, что потрескивала, беспокоя пламя, заставляя его извиваться и плясать, отбрасывая на стену кривые тени. Обернувшись на дочь, Марья выдохнула, позволяя себе хоть на мгновение расслабиться. Ее мучила необъяснимая тревога, но она, прижав руку к неравномерно бьющемуся сердцу, продолжала суетиться у печи, выгребая золу.

Во дворе послышались тяжелые шаги. Дверь тяжело скрипнула, впуская хозяина дома внутрь.

— Тятя пришел!

Бросив ненавистное занятие, Мира соскочила со скамейки и бросилась в объятия отца, который с легкостью поднял ее на руки и прижал к себе.

Мира любила запах, который исходил от отца в конце дня. Зимой, вернувшись домой с хворостом, он приносил с собой аромат снега и леса. Весной — талой воды и березового сока. Летом пахло свежескошенной луговой травой, а осенью — мокрыми листьями и грибами.

Поставив дочь на ноги, Святослав прошел к жене и обнял ее за плечи, словно уловив в воздухе волнение души своей супруги.

— Что с тобой, Марья? Отчего не весела, милая?

Супруга молча прикрыла глаза, прижавшись к Святославу спиной. Она хотела поделиться переживаниями, но не понимала сама, с чем они связаны, поэтому лишь провела по грубой коже мужских рук ладонью и шепнула:

— Все в порядке, садитесь за стол. Ужинать пора.

Святослав не стал расспрашивать жену при дочери о том, что тревожит ее душу. Сев за стол, подмигнул Мире, и они в тишине, при свете от окна, в которое просачивались лучи солнца, склонявшегося в сторону леса, ужинали, а после отправились спать.

— Матушка, зачем снова у меня под подушкой полынь и зверобой? У меня от их запаха нос по ночам чешется.

Марья по указу Домны каждую ночь проверяла подушку дочери, чтобы там лежали травы, отпугивающие нечистую силу. Она не могла уснуть, если была не уверена в том, что дочь в безопасности.

— Так надо, Мира, — строго шепнула Марья, поправляя подушку. Ее длинные волосы с пробивающимися седыми прядями струились до пояса. Мирославе нравилось наблюдать за тем, как ее мать расплетала тугие косы и распускала волосы, ей казалось, что они пахли теплым молоком. Мира видела мать красивой с распущенными волосами, а белая сорочка с длинными рукавами, которая была слегка велика, гармонично смотрелась на ее фигуре.

— Можно сегодня я тебя причешу? — с надеждой в глазах спросила дочь, на что мать недобро сверкнула глазами, не ответив на вопрос.

Мира поджала губы.

— Мне нравятся твои волосы, матушка. Они прекрасны, как утренний туман.

— Прекрати, — попросила Марья. — Ложись спать. Я со своими патлами сама справлюсь.

Марья ругала свою внешность. Ей казалось, что волосы у нее недостаточно густые, недостаточно эластичные и послушные. Всегда превращались в пух, когда женщина пыталась их расчесать своим любимым гребнем, который подарил ей Святослав. Хранился он в ее комоде, в ящике, который жалобно скрипел, когда его кто-то открывал.

Когда-то давно, когда Мира была маленькой, она очень хотела себе такой гребень. Перед сном она решила расчесать свои волосы гребнем матушки и дернула ящик, который тут же выдал маленькую девочку протяжным визгом. На звук тут же явилась мать и за непослушание ударила малышку по рукам. С тех пор у Миры не самые приятные ассоциации с этой красивой, манящей и запретной вещью.

Поцеловав в лоб дочь, родители ушли в свою комнату, погасив последний источник света там, где спала Мира. В небольшое окно падал свет серебряной луны, кузнечики весело стрекотали под окнами в траве, птицы на яблонях у окна Миры не умолкали, словно пытались перепеть друг друга.

— Как хорошо, — шептала рыжеволосая, вслушиваясь в звуки природы, но вдруг все затихло. Мира открыла глаза, понимая, что сейчас снова повторится то, что уже случалось на улице. Она осмотрела комнату, не поднимая головы с подушки и вдруг поняла, что не может пошевелить даже пальцем.

— Ми-и-и-ра-а-а…

Словно на ухо прошептал чей-то голос. Слегка вздрогнув, Мирослава перевела взгляд в сторону, откуда, как ей казалось, исходил шепот. Сердце стучало так сильно, что в ушах стоял звон, но сказать хоть слово Мира не могла.

Когда в углу она заметила шевеление, в голову вдруг пришла мысль о том, что можно поговорить с существом, не произнося при этом ни слова.

«Кто ты? Зачем пришел?».

Мира напряглась, стараясь не подпускать посторонние мысли, чтобы тому, кто к ней явился, было легче наладить с ней контакт. Но было тихо. Даже слишком. Настолько тихо, что стало трудно дышать. Мира захрипела, чувствуя, как по лбу бежит капелька пота. К губам прикоснулось что-то отвратительно холодное и мокрое. Оно пахло речной водой и травой с луга, но было в этом запахе что-то пугающее, смердящее. Мокрое прикосновение существа проникло в рот и проскользнуло в горло девочки. Глаза Мирославы закатились, обнажив белки. В горле встал ком, мешающий дышать, в желудке словно что-то шевелилось и рвалось наружу.

«Ты станешь скоро одной из нас, Ми-и-и-р-а-а…».

После этой фразы кислород словно сам влетел в легкие, заставляя глаза распахнуться так сильно, что Мира увидела вокруг себя звезды.

Постель была вся мокрая, волосы налипли на лоб, приглушенно были слышны всхлипы матери и зов отца. Они с Марьей проснулись от короткого, но громкого крика.

— Мирослава, ты слышишь меня? — звал отец, убирая с щеки дочери влажную прядь прилипших волос.

Подступила тошнота.

Мира повалилась набок, и изо рта ее полилась черная, густая жидкость. Она падала на пол с глухим чавкающим звуком в сопровождении надрывистого дыхания девочки, которая пыталась высвободить себя от того, что залезло внутрь. Лицо ее побелело, и она упала на подушку с тяжелым дыханием.

— Нужно позвать Домну! — шептала Марья в слезах.

Святослав послушал дыхание дочери и подошел к супруге.

— Не нужно, она в порядке.

— Она не в порядке! Святослав, ты видел ее глаза? А это что? — она указала на пол, где образовалось темное пятно. Все, что вышло из Миры, впиталось в доски.

— Никому не говори об этом, ты слышишь меня? — Святослав взял жену за плечи. — Если кто-то узнает о том, что случилось, не видать нашей дочери защиты в лице Владимира. Он не станет брать в жены ту, у которой приступы каждую ночь.

Марья опустила голову, еле сдерживая слезы.

— Это неправильно. Так неправильно, Святослав! Так нельзя!

Муж сурово оглядел жену и прижал к себе, успокаивающе поглаживая по голове.

— Все в порядке, Марья. Наша дочь особенная. Она должна справиться с этим сама, иначе как она будет защищать свой народ? Скоро солнце начнет вставать, она собиралась пойти с Домной за травами. Отпусти ее и не говори о том, что произошло, пока сама не спросит, поняла?

Марья слушала мужа и никогда не перечила ему. Она понимала, что он лучше знает, как поступить. Согласившись с ним, она пошла собирать все, что пригодится Мире при сборе трав.