Khabibtime

Не помню, чтобы, ложась в юные годы спать, я не думал о делах и заботах завтрашнего дня. Это было частью меня ещё в раннем детстве в Кировауле.

Моя дисциплинированность, безусловно, стала плодом усилий моих родителей.

Мама была со мной так заботлива и обходительна, что баловаться перед ней или не выполнять задания по дому было для меня просто недопустимо.

Вдобавок к этому мама была несколько раз прооперирована, поэтому нарушать что-то «по-чёрному» перед ней я считал ниже своего пусть тогда и ребячьего, но всё-таки мужского достоинства.

Папа постоянно бывал в делах, на работе, в поездках. Он тренировал ребят, тренировался сам, руководил совхозом, то есть был полностью погружён в работу.

Как уже было сказано, мой старший брат Магомед учился в Махачкале и домой приезжал только на выходные, а сестрёнка Аминат была ещё слишком мала, чтобы нести какую-то нагрузку по хозяйству, поэтому я и был семейным министром сельского хозяйства. Мы с мамой занимались и скотом, и огородом, и самим домом.

Как ты понимаешь, дорогой читатель, в этих условиях «сачковать» и находить свободное время для игр казалось невозможным. Однако время от времени я это исправно делал, убегая с ребятами купаться на сельский шлюз, установленный в пойме реки Сулак.

Мы с друзьями могли уйти туда рано утром и провести там весь день. Доступ к этому месту был только у мужчин, женщины туда не приходили. Мама, чтобы связаться со мной, просила отправлявшихся поплавать ребят передать мне, что пора домой.

Я знал, что дома буквально всё стоит: нужно поработать по хозяйству, прибраться в доме, сходить за скотом. Приходил домой уставший после целого дня, проведённого в компании друзей и братьев.

Безусловно, мама меня ругала, папа ругал. Но я тотчас приводил себя в порядок, какое-то время после этого не нарушал распорядок и исправно выполнял свои обязанности. Однако при первой возможности снова убегал на шлюз. Такие нарушения дисциплины не были системой, а скорее являлись исключением из правил. Я понимал, что отец поругает. Мама могла ругать меня и шуметь, я мог что-то сказать в ответ. С отцом всё было сложнее: и ругал, и порой наказывал. Страх перед отцом был безусловным и всеобъемлющим. Я делал всё, что он говорит. Мог не понимать, зачем совершаю те или иные действия, но обязательно делал. Делал потому, что так велел отец.

Приблизительно в восьмом классе школы, то есть в двенадцать-тринадцать лет, я научился понимать настроение папы. Я нашёл с ним общий язык. Это позволило мне постепенно уходить из-под тотального контроля с отцовской стороны. Тогда я это воспринимал как свою безусловную удачу и находчивость, а теперь понимаю, что это спровоцировало ещё большее количество нарушений с моей стороны.

Мне следовало находиться дома, как только на улице стемнеет. Вечерний намаз я уже должен был читать дома. Находиться на улице после этого — нарваться, по крайней мере, на неприятный разговор с отцом. В какой-то момент я приноровился приходить домой к намазу. Совершал вечернюю молитву и сразу после этого выскальзывал на улицу. Приходил совсем поздно. Когда возвращался домой, обязательно определял, узнал ли о моём отсутствии отец. В девяти из десяти случаев он не знал о том, что я «сквозанул». Чаще всего папа засыпал на диване перед включённым телевизором. Он параллельно тренировал ребят в двух залах, тренировался сам, поэтому, конечно, уставал. Я же, пользуясь подобными обстоятельствами, всегда получал дополнительные три-четыре часа на улице с пацанами.

Время шло. Я взрослел. Увлечений и соблазнов становилось всё больше. Однако фундамент дисциплины не проседал и не давал трещин. Отец всё так же следил за моим развитием.

Вы можете задаться вопросом: а как же другие дети в этой семье? Неужели Абдулманап, концентрируясь на Хабибе, забывал о других своих детях?

Совсем нет.

Просто мой старший брат Магомед не нуждался в такой плотной опеке, как я. Он хорошо учился, дисциплинированно тренировался и очень редко нарушал устав. Аминат была слишком юна и всегда находилась в компании матери, тёток и двоюродных сестёр.

Таким образом, оставался только я — Хабиб.

Контроль со стороны отца касался не только занятий спортом. Это был тотальный контроль. Когда я учился в дагестано-турецком колледже, папа постоянно говорил обо мне с учителями. По-другому и быть не могло: мы жили прямо во дворе учебного заведения, и учителя всегда ходили мимо нашего дома. Отец не пропускал ни одного родительского собрания, так как каждое такое собрание включало в себя упоминание моего имени. Папа всегда имел ко мне претензии.

Дисциплина в спорте — константа для меня. Её привил мне отец. Я хорошо помню время, когда отец вставал каждое утро и непременно отправлялся на пробежку. Каждый вечер, заканчивая тренировку с ребятами в зале, он оставался и вкалывал по полной уже сам. Именно поэтому я не представлял себе ситуации, в которой мог бы нарушить эти правила, проявить недисциплинированность.

Мне всегда казались странными рассказы одноклассников о том, что кто-то проспал школу или вечером допоздна гулял в городе. У меня была стабильная повестка: подъём — тренировка — завтрак — учёба — уроки — обед — сон — тренировка — сон. Всё. Дисциплина стала основой жизни всей нашей семьи после переезда в 1999 году в Махачкалу. Точнее сказать, для мужской части семьи. Дело в том, что, переезжая в 1999 году в Махачкалу, мы оставили в Кировауле маму и Аминат. В двухэтажный дом во дворе дагестано-турецкого колледжа нас въехало пятнадцать человек. Капитаном всей этой команды был мой отец. Все мы были родственниками, в числе этих людей были сыновья двоюродных братьев отца, ребята-сироты. Задачами этой нашей мужской коммуны были учёба и тренировки. Здесь по сравнению с жизнью в Кировауле дисциплина была кратно больше.

Мы жили мужским коллективом по армейскому казарменному принципу. Готовили, мыли, стирали, прибирались в доме — всё сами.

Весь дом был разбит на участки, следить за порядком на которых, должны были закреплённые ответственные лица. Такие правила ввёл отец.

За нарушение порядка следовала неминуемая расплата: ты либо получал в нагрузку дополнительную работу, либо пинок от отца.

Сколько бы отец не посвящал времени тренировкам ребят, он всегда требовал дисциплины в учёбе. И каждый из нас стремился к тому, чтобы не разочаровывать его. Почему? Потому что очень не хотел получить тумаков от отца.

Позже я понял: дисциплина — фундамент любого дела. Отправляя меня на различные дополнительные занятия, приходя на родительские собрания в школу, папа хотел лишь одного: моего успеха в жизни.

В нашей команде существовала система наставничества: к каждому молодому был приставлен парень постарше. Если у меня проблемы, то перед отцом отвечал он.