Тут не одно воспоминанье, тут жизнь заговорила вновь. Стихи

Но, друг мой,

устроенное согласно требованиям добродетели тело,

не смогло бы существовать = (tu no caperesti)

в этом мире т.к. требования добродетели

должны уступать требованиям биологическим.

«Память о добрых делах хрупка

перед неблагодарностью» (ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ).

Что движет нами?

Интересы (Макиавелли) или Деньги,

которые Леонардо осуждает

как элемент разложения и

порчи общества,

принимая Свободу за «высшее благо».

Ощущение вымученности в работе над заказом

тормозит творчество и мысль.

Вот и сейчас, я перехожу к затейливым записям

справа налево,

как это делал Леонардо, наполняя набросками

свои тетради, размышляя о чём-то новом.

Сырье поэзии — эмоции читателя.

Какой оттенок им придать,

чем наполнить сосуды их восприятия?

Рецепт один:

красотой и простотой Слова.

Иначе тело Поэзии не сможет жить в этом мире.

Когда суд может поощрить мздоимство,

подлог и сговор меж своих,

когда у истины украли право честно говорить,

тогда никто не может честь мою судить!

По протоколу точки, запятые и

что-то взято как бы между строк, —

завеса справедливости закрыта

услужливостью адвоката не осуждать порок.

И тут не важно, был ли случай

и в чём вина истца,

когда фемида смотрит на него сквозь пальцы,

а сатисфакции истребовать нельзя…

Что взгляд её тревожит,

О чем она молчит?

Высоких чувст позиция

иль где она стоит?

Возможно, ждет что случится

и случится всерьез:

Войдет и скажет:

«Милая, сегодня ты свободная,

а завтра — мне жена!».

Пророки мне сказали,

что ты того стоишь,

чтобы тебя,

родная,

одну я мог бы любить.

Они говорят мне прямо

о сердце твоем красивом и

добрых твоих глазах;

о том, что другого счастья

не следует больше ждать!

Скажи мне в ответ дорогая,

устами пророков гадают или

они целуют губами твоими меня?

Знать в марте,

восьмого дня,

я с губ твоих,

мной желанных,

огонь в один час заберу!

Пусть сердце мое он согреет,

а значит, что верно, — люблю!

Фламинго, розовая цапля,

переступая важно, плавно,

несёт гордыню тишины и

сладкозвучие заката,

когда луч солнца

кистью тонкой

вписал её воздушные черты в

портретном сходсте с

вопросом в голубых глазах

о юной доле портретистки,

о том, какое счастье принесёт

ей розовый фламинго…

Зачем куда-то уходить?

Прошу останься.

Я сам люблю и капельку дождя,

и ветра южного порыв,

и мягкую снежинку.

Уйдя, мы не поймем их красоту.

В том мире нет тех трелей соловья,

что льются по утрам у двух озер

— твоих глазниц —

плоть юную твою росой хрустальной омывая.

Но больше всех на этом свете,

я с восхищением приму улыбку нежную твою и

оклик, адресованный мне,

в желании остановить меня,

как преданного пса,

уткнувшегося с головой в твоих коленях.

Я остроту их чувствую сейчас

и волосом душистым,

что падают лавиной снежной с мягкого плеча,

— безумец, задыхаюсь.

Зачем куда-то уходить?

Останься со мной рядом!

В первый раз я стремлюсь на встречу,

в первый раз мои губы дрожат:

они ловят твои сомнения,

успокоить тебя хотят.

Поезд рвет поворотов дуги,

распрямляя дорогу к тебе;

так и сердце моё на пределе

жаждет слиться с твоим в одно.

Аля прим¹ ты меня назвала:

«Дорогой, и не «Вы», а впервые — на «Ты»!

В первый раз в моей жизни такое,

чтоб кораллы румяных губ

бабочкой нежной и легкой, крылышкуя,

влетали в мой сон.

Юность милая, неповторимая,

ты ворвалась в мою судьбу,

словно знала, что я тебя жду.

Будто в жизни и нет препятствий и

прожитых больших годов…

Огорчить я тебя никогда не смогу…

Когда садовник выбирает

какую розу посадить

и как в соседстве эта пара

собой других способна ли затмить.

Он ароматную палитру

живых растений создает

и парфюмер поймет не сразу

в чем тайна запахов цветов,

когда в единстве их с другими

они другой окрас преобретают

и благовония уже иных к себе

трудолюбивых пчел влекут.

Твой вид настолько безупречен,

что для шанеля номер 6

труда нисколько не составит

просящий взор мужчин ловить.

Коко его весьма ценила

и никогда не ощущала

отсутствия внимания к себе.

Резец Кановы редко знал

подобия точеной формы обольщенья —

флакон духов не обещал

к его скульптурам притяжения…

Сноп цветов пропитан мёдом и сиянием Луны,

он вобрал лучи ночные от созвездия Стрельца и у Льва

под сердцем звездным чувство вызрело любви.

Окуни лицо в кувшинки ароматнейших цветов и

дыши всей юной грудью бальзам с поля и реки,

что пыльцой насыщен нежной — глубже, милая, дыши!

Строка укуталась в наречья,

как ствол берёзы в бересту и

нет ни капли сожаления о

том, что мы сейчас сожжём мосты.

На перекрёстке междометий твой стих,

как светофора свет зелёный,

меня привёл в далёкий край,

но в нём угас глагола звук.

К стихам твоё перо остыло —

забота новая сейчас:

малыш растёт и хочет ласки;

важней поэм и рифмы ткань — его здоровье.

Не поспоришь.

Досуга краткую минуту,

когда у сына крепкий сон,

ты посвящаешь лишь мечтам…

Отныне, отзывы читая,

ты редко пишешь комментарий и

безучастно отвечаешь адресату:

«Спасибо. Вас благодарю».

Тобой я восхищался, душой тянулся и

дружбы знаки подавал, но

ты закрыла своё сердце

щеколдой седины моей…

Да ниспошлёт благое провидение

на кров твой силы благодать и

ты вернёшься к написанию

досель невиданных стихов.

Разве запретишь так обниматься

и притом,

что танец виден со спины?

Девушки живут все в ритме Сальсы,

формой тел

копируя движение смычка.

Скрипка иступленно плачет,

будто

уловила мой настрой:

каблучки мне душу истоптали, позабыв,

что это танец белый и

что мне небезразлично — лихо хочется плясать…

Если к Вам приходит боль,

то спешить не надо.

Алкоголь здесь не поможет,

так как градус здесь в ином:

в нежелании слушать.

Ритм нежности таков, что

едва ли уловить

может Ваше сердце:

нежность боли не приносит.

Боль — в отсутствии её!

Если взгляд любимых глаз

не тревожит сердце ваше,

то волнениям нет причин.

Адрес нежности другой:

может, где-то за горами?

Ключ к секрету прост:

этих глаз печальный свет

Вас уже не греет.

Песня нежности ушла и погасла свечка-

не прижилась, знать, она штемпелем с пропиской.

Нежность ранит лишь того,

кто в ладонях держит пламя и

сильней всего — когда

сам сгораешь нежной страстью:

научитесь слушать!

Мое имя — Бригантина!

Я с пиратами дружна и

они приносят с моря

не дары глубин морских, а

туристов чемоданы и

колье от знатных дам…

В праздник Флота

подарил мне капитан,

обтрепанный об скалы, бескозырку и купальник —

всё в полоску цвета моря;

посмотрите я на фото!

В нём поеду я до моря — отдыхать и загорать.

Я в таверне помогаю

«флоту» силы набирать и

братва меня балует

чаевыми за услуги:

прейскурант не запрещает

ночью «морзе» изучать.

«Бригантина» — это песня,

я слова её не знаю,

но мелодия простая и

таверна её слышит лишь тогда,

когда матросы

заскучают по горам…

Но время вносит коррективы и

(да простит меня лауреат премии престижной)

я правку малую себе позволю в его бессмертный фолиант.

Сегодня женщина вступает в совершенство

не в «30 «с хвостиком»,

а в 20 — с плюсиком быстротекущих лет.

У космоса суровые привычки и за штурвалом корабля

не только умные, а нежные должны быть руки,

чтоб в Млечный путь врываться не спеша.

А принимать ребенка в мироздание и,

будучи послушницей секунды, часа и недели, годами

поднимать его.

Растить здоровым человеком,

семейный быт любовью наградить и

быть еще красивой и хорошей,

чтоб в 30 лет сиять, как в 18 и

высекать в глазах мужчин

опасную искру!

Так в 20 лет, вступая в совершенство,

соединив в гармонии тепло души и красоту,

нам женщина даёт почувствовать блаженство,

цена которого

с годами

лишь растет.

Нет справедливости на белом свете,

коль сердце заточают в стены и

душу разрывает боль

от ощущения потери

всего,

чем сердцем дорожил.

Она ещё вчера смеялась и

взор её меня манил;

о чем-то беспрерывно лепетала и

слух мой нежила чистейшей музыкой прилива.

Теперь же, с грохотом отлива,

я узнаю; она больна.

Зачем мне небо посылает дурную весть,

тревогой жизнь нашу наполняет?!

Зачем, средь стен немых,

томиться здесь должно её любовью дышащее тело

без наслаждения природой, в тот час,

когда листом багряным лес ниву покрывает?

Печальной грустью сон свой прерывая,

спасения ждать она пришла

от поразившего недуга и

у надежды шанс моля

к благому сердце призывает.

Моей душе нет утешения…

До той поры, пока она сверлит глазами потолок,

я с нею рядом, боль её в себя вбираю и

что есть силы — обожаю. Губами рук её касаясь,

шепчу послать ей исцеление и

даровать такую жизнь, в которой дева молодая

воспримет благость бытия…

Люблю тебя и

заверяю,

что счастье ждёт,

оно и было…

Ты только мимо проходила…

Теперь оно — в моих руках!

Она увидела себя

в картине давности столетней и

удивительно все то,

что копия совпадает с оригиналом?!

Вчера я посмотрел тебе в глаза и…

о, боже,

в них отражение себя

с тобою в вальсе выпускного бала…

Да, были мы с тобой тогда моложе и

серебром виски не отдавали,

но музыка по-прежнему звучит и

по улыбке я читаю:

«Любимый,

я люблю тебя с той первой ноты,

что звучала в спортивном зале на балу,

где аттестаты нам вручали!

Любимый,

я тебя сейчас люблю и

благодарно внука жду,

когда вернется он с путевкой в жизнь

от выпускного бала.»

У кассового аппарата

меня спросила девушка

с улыбкой распустившей палевые лепестки

в час утренний садовой розы:

«Скажите мне Ваш выбор?

Сегодня что желаете купить

из свежей выпечки?».

Создание юное,

позвольте Вам означить выбор свой

сравнением игривым:

«Иного выбрать не могу,

как булку теплую еще французского замесу,

с поджаристаю корочкой, витую,

которая напомнит мне прическу Вашу и

пепельного цвета длинную косу

с отливом утреннего кофе».

Благодарю Вас.

У Вас хороший вкус.

Я сделаю Вам скидку…

Я б крылья сложил и

не дал ей уйти,

чтоб время нам дать

для познания любви!

И пусть ей хотелось куда-то лететь, —

мечта, понимаю, сильнее цепей…

Высокие горы, долины в садах, и

дивные замки в окружении дубрав…

Она принимала мираж за реальность и

пение птиц, и Ливанские вина, и яхта на море —

всё ею считалось быть должным всегда,

одно забывая, что жизнь — не сон…

Чтоб счастливо жить, надо крылья сложить и

делом к тем замкам дорогу пробить!

Из вод морских, вся в чешуе

она выходит горделиво и

сразу, наповал,

стрелой любви меня сразила.

В ней перламутровые чащи

несут живительную влагу —

напиток грешников младых.

Чем утолить такую жажду?

Ответ один: любовью,

только лишь — любовью!

Она из пены огневой!

Она из мысли роковой!

Он не любил цветы в хрустальной вазе

и редко покупал букет;

Цветы живые взор его ласкали:

на поляне, у реки,

в саду, — мозаикой персидского ковра,

рачительной рукой уложенных в газон и

в парке, вдоль аллеи,

в которой встретил Чудное мгновение…

и нам, живущим без него, подаренное на столетия.

Теперь нет сада,

парка и аллеи,

в которых нет у его

памятника или бюста

корзин с цветами алых роз.

И мой венок стихов я посвящаю, тому,

кто город мой родной прославил строкой…

«И путешествия в Опочку, и фортопьяно вечерком?»²

Она конечно хороша и красота её сияет,

как в полночь яркая луна.

И глаз её глубокий омут так много слабых утопил

беспечно юных и ретивых, испить желавших тайну их.

Она цветы в венок сплетала и мыслью девичье начало

лишь одному ему вручала и

песня лёгкая звучала из губ её,

что песен сердца моего ещё не знали.

Она обворожительно мила и, в скромность облачая тело,

ни с кем сравниться не могла

в способности блистать на равных с теми,

чей гардероб украшен жемчугами.

Она любви ещё не знала силу и грудь свою

сердечным вздохом не стесняла,

но чувство зрелое в себе,

как оберег, в сознании чувственном носила.

Природа ей благоволит и

думы девичьи о счастье

разумно подвигает к избранному сердцем —

тому, кто на чело её возложит венок бракосочетания.

Вернуть бы тех,

кого забрали небеса,

с кем сердцем мы в одно сливались

и никогда не думали о том, что

могут нас оставить эти люди.

Почему лишь память их хранит и

нет иного средства для свиданий,

чем фотографии в альбомах и

в рамке на стене, без них

теперь пустого дома?

Как претерпеть безмерную утрату

тех счастливых дней,

когда мы были рядом и

не ценили часто тех минут,

которые совместно с ними проводили?

Как я хочу увидеть их глаза,

услышать доброго совета и

никогда — отныне — никогда,

не отпускать их от себя…

Без них мне одиноко…

Бел и красив твой вечерний наряд,

И благовониями дышат открытые плечи,

Локоны вьются и катятся вниз, глаз мой лаская.