День исполнения желаний

— Ну, и какие у нас есть средства облагородить нашего Щелкунчика?

Сонька «Энерджайзер» крутила перед собой оторванную пуговицу. Веселый кругляшок то вертелся на одном месте, то откатывался к горшку с вьюном, с которым Таня пока решила не расставаться, то норовил свалиться в сумку к Дашке «Данон» — Ходыкина накрасила ногти и теперь сидела, растопырив пальцы, ожидая, когда лак высохнет, поэтому не могла закрыть ее.

— Вы это серьезно? — распахнула глаза Дашка. Ходыкина уже три раза подправляла смазавшуюся красоту своих ногтей, поэтому сейчас предпочитала не шевелиться.

Шла перемена перед последним уроком, народ в основном топтался в кабинете, шум стоял сильный, поэтому на трех заговорщиц никто не обращал внимание. А тот, кого этот разговор непосредственно касался, сидел в конце класса, подальше от окна и цветов, и на скуле его набухал свеженький синяк.

— А если поможет? — Сонька так часто оглядывалась на Терещенко, что тот уже начал ерзать на стуле — подобное пристальное внимание ему было непривычно.

— Должно помочь! Другого выхода нет. — Таня придвинула к себе цветочный горшок, показывая этим, что ради своих ненаглядных цветочков она готова на все. — А что будем делать?

— Ну, что вы можете сделать? — дернула плечом Даша «Данон». — Взять его на перевоспитание? — И она повернулась к Веревкиной. Таня тоже вслед за ней посмотрела на Соню.

— Что вы на меня уставились? — вспылила «Энерджайзер». — Решайте, кто пойдет его целовать.

— Чего? — хором переспросили подруги.

— А вы как думали? — развела руками Сонька «Энерджайзер». — Золотой рыбки у нас нет. За щукой к проруби мы не пойдем. Остается — целовать, чтобы он из лягушки превратился в принца.

— Ты собиралась влюбляться, вот и тренируйся, — жестко произнесла Таня, уж очень ей хотелось как-нибудь поддеть подругу.

— Мало ли что я сказала! — легкомысленно махнула рукой Веревкина. — Может, я передумала? Меринова, тебе нужно, ты и целуй.

На Таниных щеках вспыхнул яркий румянец. Во-первых, по фамилии назвали, а она ее жуть как не любила. Во-вторых, послали целоваться с мальчиком. А она, стыдно сказать, последний раз это делала в детском саду все с тем же Мишкой.

— На него ничего не подействует, — вяло стала отпихиваться она от ответственного задания.

— Тогда ты иди, целуй! — весело посмотрела Сонька на Ходыкину.

У Даши от неожиданности дернулась рука, и на парте появился свежий след ярко-красного лака.

— Танька, давай, — мотнула она головой в сторону Тани. — Ты начала все это, тебе и целовать.

— Я начала? — обняла вьюн Таня. — Давайте я его лучше горшком стукну. Вдруг поможет?

Веревкина посмотрела на подруг негодующим взглядом, но одноклассницы только стыдливо потупились, давая понять, что ни с кем целоваться не будут.

— Так, — тяжело поднялась со своего места Сонька «Энерджайзер». — Учитесь, пока я жива. И не говорите потом, что я вам этого не показывала.

Она подлетела к своей парте, перешагнула через стул и стала тянуть к себе портфель. Зацепившись за ножку стола, портфель держался крепко. Веревкина дергала его и дергала, пока не опрокинулся стул, а парта не подпрыгнула.

Услышав знакомый звук падающей мебели, Терещенко втянул голову в плечи и зажмурился.

— Ну, и чего ты сидишь? — гаркнула у него над ухом Сонька «Энерджайзер». — Помоги достать.

Терещенко приоткрыл один глаз, покосился на одноклассницу и, с облегчением отметив, что опасности нет, вышел в проход.

— Дура, — хрипло выдавил он из себя. — Откуда тянешь?

Терещенко обошел парту, освободил застрявший портфель и ногой подпихнул его к стене, где цепляться было не за что. Он еще толком не успел выпрямиться, когда Веревкина резко приблизилась к нему, беззвучно чмокнула в щеку, прошептала: «Спасибо!» — и с победным видом шагнула к открывшим рот приятельницам.

От поцелуя Терещенко дернулся, словно к нему поднесли оголенный провод, вставленный в розетку, и схватился за щеку. Веревкиной уже давно и след простыл, а он все стоял, с удивлением глядя перед собой.

Народ продолжал бурлить и клокотать, не замечая, что в классе проходит очень важный эксперимент — превращение Терещенко в… Превращение Терещенко… Превращение…

Терещенко какое-то время постоял, чуть покачиваясь и ощупывая место поцелуя, а потом вдруг побрел вон из класса.

— И все? — ахнула Дашка «Данон». — А где же?… — Она повертела перед своим носом пальцами, подбирая слова — они не договорились, в кого конкретно должен был превратиться Терещенко после столь смелого поступка Веревкиной.

Таня стояла растерянная. Она ожидала увидеть как минимум картинку из мультфильма, где после смерти мышиного короля с Щелкунчика сваливалась деревянная оболочка, а под ней оказывался маленький худенький принц. Никакой оболочки с Терещенко не свалилось. Даже фейерверка не было, непременного атрибута всех превращений в кино.

— Не подействовало, — хрипло отозвалась Сонька, с остервенением вытирая губы платком. — Чем там Щелкунчика-то лечили? Орехом?

Досовещаться подруги не успели, потому что прозвенел звонок, и они разошлись по своим местам.

Таня осталась наедине со своими мыслями о том, что на Терещенко, судя по всему, было наложено очень сильное проклятье. Ей так и представлялось, что как только Соня поцелует Терещенко, он сразу же превратится в высокого блондина с голубыми глазами, волевым подбородком, румяными щеками и ростом не меньше, чем у ее двоюродного брата, когда тот вернулся из армии.

Ничего этого не произошло. Терещенко как был тощим уродцем, так им и остался. Было даже обидно, что все так получилось, ведь помимо нелюбви к цветам у Терещенко открылся еще один «талант» — обманывать ожидания.

Утром следующего дня первыми в классе, как всегда, появились хорошисты и отличники. Среди них затесалась пара троечников, всю ночь проспавших с надеждой, что успеют у кого-нибудь списать домашнюю по алгебре.

Сонька «Энерджайзер» влетела в кабинет маленьким ураганом и тут же подошла к недовольно сопящей Дашке «Данон». Та только что в честном бою отвоевала свою тетрадку от посягательств злобного троечника и теперь с подозрением оглядывалась вокруг, ожидая нового нападения.

— Гляди! — Сонька бухнула на парту сжатый кулак, выдержала секундную паузу, полагающуюся в таких случаях, и только потом раскрыла ладонь. По исписанной и исчерканной не одним поколением школьников столешнице покатился невероятно большой в необычайных загогулинках и складочках грецкий орех.

— Вы чего с Танькой, совсем головой поехали? — Даша сунула тетрадку себе под попу и взяла Сонькино приношение. — Вы хотите, чтобы он его разгрыз?

— Хочет расколдоваться — пускай грызет, — уверенно тряхнула кудряшками Веревкина. — Иначе я в него влюбляться отказываюсь.

— Какая же пасть должна быть, чтобы туда этот монстр влез?

Прищурив один глаз, Ходыкина изучила орех со всех сторон, потом открыла рот, но Сонькина добыча не помещалась между зубами.

— Что, не влезает? — опешила Сонька «Энерджайзер», как будто только что разглядев, какое чудовище принесла, и веселые огоньки в ее глазах потухли.

Даша скривилась.

— Представляю, как ты это добро в Терещенко впихнешь. — Для убедительности Ходыкина взвесила орех на ладони. — Сначала будешь ловить его, потом привязывать к стулу, насильно открывать ему рот… А уж как он его раскусывать станет, я даже подумать боюсь. Этот орех только молоток возьмет.

Но тут дверь открылась, и в кабинет робко вступил объект пристального внимания неугомонной троицы. Терещенко был в свежей рубашке, в отчищенном и отутюженном форменном пиджаке, чистые волосы у него топорщились, лицо было пунцовым, то ли от смущения, то ли от того, что его долго отдраивали.

Класс никак не отреагировал, хотя кто-нибудь и мог заметить, что Терещенко непривычно отмыт и заметно немят. Парни продолжали все так же громко что-то обсуждать, сидя на подоконнике и партах, девчонки рвали друг у друга модный журнал, особо прилежные не поднимали носа от учебников. Одни только Даша с Соней замерли, открыв рот. Орех из ослабевшей руки Ходыкиной выскользнул, стукнулся о парту и раскололся на две части. Внутри него оказалось сморщенное и почерневшее от старости ядро.

Терещенко пробрался к своему месту около окна и машинально дернул цветочный листок. На этот раз перед его носом оказался тонкий ветвящийся кустик с жесткими стеблями и широкими, насыщенного зеленого цвета листьями в белую крапинку. Заботливой Таниной рукой на табличке было выведено: «Драцена Годзефа». Кто такой Годзеф, что в его честь назвали драцену, никто не знал, поэтому тут же на табличке было приписано еще несколько не самых приличных слов.

Первой пришла в себя Дашка «Данон». Она кашлянула и цыкнула зубом.

— А орешек-то того… — хмыкнула она, накрашенным ногтем ковыряя подгнившее нутро несостоявшегося чуда. — Прикинь — сунули бы мы ему эту гадость, а он отравился бы да копыта отбросил. Вот и все превращения.

— Слушай, чего мы паримся? У него, может быть, сегодня день рождения? — вдруг облегченно вздохнула Сонька «Энерджайзер» и легким движением смахнула скорлупки на пол. — Все, никаких превращений — надоело!

Она уселась на свое место и, чтобы скрыть смущение, стала копаться в портфеле — в первую секунду она и правда подумала, что ее поцелуй подействовал и Терещенко превратился в прекрасного принца. Увлеченная своими мыслями, она не сразу заметила, как над одноклассником нависла страшная угроза. Пока он краснел и потел, от расстройства ощипывая несчастную драцену, к нему бесшумно подошла Таня.

У Тани много всего накопилось против Терещенко. Будь у нее в руке какое-нибудь оружие, она бы им непременно воспользовалась — проколола шпагой, стукнула дубинкой… а так она смогла только сжать кулачки и легонько толкнуть одноклассника в плечо.

— Прекрати! — прошипела она, глядя в стремительно бледнеющее некрасивое лицо. Как же она сейчас его ненавидела! Ненавидела всего — от торчащих волос на макушке до начищенных ботинок. — Убери свои поганые руки от цветов!

Терещенко нервно дернул головой и осторожно вытер пальцы о штаны.

— Наставила оранжерей, нормальным людям повернуться негде, — вступились за Терещенко сидящие на соседнем подоконнике.

— Достала уже со своим гербарием!

— Иди отсюда, цветочная фея!

И на бедную Таню посыпался град обидных насмешек и прозвищ. Все эти слова свистели над головой Терещенко, задевали за его оттопыренные уши, пригибали волосы на макушке, так что ему приходилось даже немного отклоняться, чтобы в него самого не попали все эти обвинения.

— Иди отсюда! — наконец не выдержал он и встал.

Больше Таня ничего не слышала. Она только видела, как локоть Терещенко совершил роковое движение и задел горшок с драценой. Цветок дрогнул, пятнистые листья затрепетали в воздухе, и он опрокинулся на подоконник. Таня прыгнула вперед, пытаясь спасти любимца, сбила Терещенко с ног и сама упала на пол, придавив собой незадачливого одноклассника.

— Гляди, целуются! — прокатилось по классу. — Тю, жених и невеста! Терещенко с Мериновой влюбились.

Таня тут же слетела с вяло копошащегося Терещенко и стала зло вытирать руки о платок, словно коснулась какой-нибудь гадости.

— Псих ненормальный, — прошипела она, переступила через поверженного противника и занялась цветком.

— Сама дура! — вяло отругивался Терещенко.

— Убью гада! — добавила она, когда последствия катастрофы были ликвидированы, а цветок подвязан к палочке. Терещенко между тем затер следы земли на белоснежных манжетах. — Я даже не знаю, что делать, — прошептала Таня, подсаживаясь к подругам так, чтобы больше не видеть уже осточертевшего одноклассника. — Его ничто не берет.

— Тут нужна квалифицированная помощь какого-нибудь опытного колдуна или ворожеи, — согласно закивала Веревкина, которой, видно, тоже перестала улыбаться мысль возиться с Терещенко.

— Представляю я этот институт чародейства и волшебства, — хихикнула Ходыкина.

— Ладно, попробуем еще раз, — вздохнула Таня, засовывая руку в карман, где у нее лежало «последнее верное средство».