Полусвет. Страшный смешной роман

«Глеб все нервы вымотал, не могу

терпеть больше _эмодзи_рожица

_со_слезой», — текстанула

Наташа Поленова своей

лучшей подруге Веронике.

«Если считаешь, что ничего не

изменится _эмодзи_рожица

_с_раскрытым_ртом».

«Он не изменится, и ничего не изменится

_эмодзи_красная_от_злости_рожица».

«А сегодня счастье _эмодзи_сердечко».

«Зажигаете?»

«Жжом _эмодзи_костер».

Праздники в Тель-Авиве сливаются в бесконечную череду. Уже не вспомнить, где чей балкон и было ли это на балконе или в ресторане Goocha, или не в Goocha, и не балконе… Словом, вечером того дня, когда Миша всех звал на Вуди Аллена, а Наташа выведывала, как Жукова живет с двумя мужьями, посиделки на крыше у Глеба удались на славу. Впрочем, они удавались всегда: разговор не смолкает, хохот, анекдоты, истории про знакомых и полузнакомых. Фокс и Жукова «беззлобно злословили» под общий гвалт — тоже, как всегда.

— Давай завтра в ресторан, хочу в Dallal, там вкусно, — предложила Корнелия.

— У нас и вариантов нет. Наумов поляну уже накрывал, второй раз его жаба задушит. С нас тоже хватит, Ванечкин борщ, мои котлеты — мы свой долг выполнили, тем более Ванечка уезжает. Глеб тоже уезжает, так что Наташке ужин готовить некому, — Маруся снова не пыталась быть доброй.

Корнелия с детьми и Маруся подкатили на такси к ресторану. Пока обсуждали меню, на террасу вошла Наташа — одетая, будто только из Милана: в темно-синих широких брюках с пуговицами на попе и умопомрачительной цветастой размахайке, чуть приоткрывавшей загорелый ухоженный животик. За ней дети, за ними — высокий мужчина, налысо бритый, в безупречно белой рубашке.

— Знакомьтесь, Игорь. Уже выбрали, что будем есть?

— Непонятно только, что детям заказывать, — переводя глаза с меню на айфон и обратно, ответила Корнелия.

— Спагетти на всех можно…

— Я гамбургер хочу, — заявил сын Наташи.

— Тут нет гамбургеров.

— Нет, есть! — включился Митька, сын Куки, — вот, написано: «mini-hamburger»! Мне два, раз мини.

Корнелия завела разговор с Игорем.

— Сегодня прилетел. Из Лондона.

— Вы в Лондоне живете? В отпуск или по делам?

— Есть пара дел, ну и к морю потянуло, я на четыре дня всего…

Потом болтали… О чем? Черт его знает, запомнились только сдержанность и хорошие манеры Игоря. И Марусе, и Куки хотелось втянуть животы и выпрямить спины. «Локти со стола убрать, да?» — смеялись они вечером на балконе, занимаясь разбором полетов. «Ну как так, — повторяла Корнелия, — Глеб только улетел, дети тут… Я спрашиваю: «Где вы живете»? Можно ответить: «Тут, недалеко» или «Там-то и там-то», а он страшно напрягся и выпалил: «В гостинице».

— Не может быть, чтоб он у Наташки поселился, это совсем антисанитарно, — Маруся подлила вина в бокалы. «Спать с другим мужиком при детях?», — «Она решила, что чем хуже, тем лучше», — «К вопросу о двух мужьях», — «Таких мужиков, как Глеб, нет», — «Она за ним как за каменной стеной», — «Глебу сейчас икается»…

Икалось Глебу или нет, но он все еще сидел в офисе, хотя в Москве уже было за полночь. Прямо с самолета на работу, думал только бумаги разобрать, так тут же шеф дернул, а вслед за этим встреча нарисовалась. Мутные пассажиры пришли, и проект у них мутный…

В Лондоне еще при царе Горохе собрались строить русский культурный центр, потом тему похоронили, а кусок земли остался. Пассажиры считали, как раз под элитный жилой дом. Хотели, чтоб банк дал кредит и еще выкупил землю, получив за взамен долю в 25 процентов. Опять двадцать пять, каждый считает другого бо́льшим дураком, — Глеб подвинул к себе две визитки. О Дунине он наслышан, отморозок. Имя второго — Борис Марков — ничего не говорило, он полез в Google, выяснил, что тот доверенное лицо могула-рейдера. Тренькнул айфон:

«Я все еще не теряю надежды

_цветочек_и_сердечко».

«Завтра, сегодня засада», —

отстучал Глеб.

Пошловато, конечно, с подругой жены, но та совсем вразнос пошла. Пятнадцать лет прожито, двое детей, он даже готов глаза закрывать на хоровод ее мужиков! Глеб был человеком не тусовочным, но гордился тем, что жена Наташа — царица любого бала, бесспорно, светская львица. Нет, надо все разметать в клочья. Когда жене попала шлея под хвост, он потерялся настолько, что принялся советоваться с ее лучшей подругой, они и переспали-то всего пару раз… И уж если о пошлости, то ничего не может быть пошлее этого Загревского. Что там у них, Глеб толком не знал, в айфон жены не лазил, та уверяла, что Игорь просто друг. Теперь требует развод, повторяя, что не может жить с Глебом, ей не нужны его деньги, у нее свой бизнес. Бизнес, смешно… Домик из соломы, ветер дунет, все разлетится. Нынче любой называет себя продюсером, если есть хоть какое-то умение вязать узлы и бегать искать деньги под чужие идеи.

Наташа звалась продюсером ивентов. Сочиняла сценарий, нанимала постановщика, подтягивала звезд или полузвезд — в зависимости от бюджета клиента, — приглашала калиброванных гостей: чтоб ивент непременно если не в хедлайны лент попал, то хотя бы в соцсетях был отмечен зачетно. Жене только кажется, что, если она за ивент по триста тысяч рэ получает, ей на жизнь хватает. Считает себя гражданкой мира и рассчитывает после развода жить в Европе. Как она там будет жить, кому ее ивенты там нужны? Верит, что не зависит от него финансово — смешно… Или думает, ее Загревский будет содержать? А это уже грустно. Кстати, это все же Загревский? Вероника уверяет, что именно он, Наташка сама ей рассказывала.

Мысли конденсировались в холодную ярость. Загревский, долговязый бритый хлыщ с тускло-селедочными глазами и полным отсутствием эмоций, работал в лондонском представительстве их банка. Приезжая то и дело в Москву, сидел на том же этаже, что и Глеб, приходилось здороваться, говорить, сталкиваясь в приемных начальства. Глеб долго убеждал себя, что ничего и не происходит: селедочный и Наташа познакомились на корпоративе, дружат, как и уйма других, сутками напролет сидящих в чатах. Сначала не отдавая себе отчета в том, что это выдуманные отношения, а потом уже не отдавая отчета ни в чем, так размывается реальность в тысячах текстов и рваных встреч. Так, бумаги он разобрал, на сегодня все, надо вызывать машину.

Зайдя в квартиру, Глеб раскрыл окна и включил кондей, страшно затхлый воздух. Запихнул в холодильник пакет с продуктами, прихваченными по дороге, хлопнул вискаря и, еле дойдя до спальни, рухнул в постель. Край уплывающего в сон сознания царапнула мысль, что он не позвонил Наташе и детям…

Они проснулись среди ночи одновременно. Она улеглась у него на груди, поглаживая ложбинку на его ключице, он провел пальцами по ее спине: «Пойдем, хочу выпить». Наташа завернувшись в плед, вышла на террасу, улеглась на диване. Игорь принес вино.

— Невыносимо притворяться. Вчера сказала, что ухожу. Хочу жить с тобой в Лондоне.

— Так и будет, но нужно время. Еще два года продержаться, пока я британское гражданство получу.

— И тогда мы поженимся. Но жить вместе мы же можем уже сейчас.

— Милая моя, мы граждане мира. Переедешь ко мне в Лондон, через год он будет тебе казаться такой же клеткой. Мы все уже привыкли жить на несколько стран.

Наташа уронила на подушку телефон, снова уплыла в объятия Игоря. Она бы и не требовала развода — Жукова ведь живет с двумя мужьями, — но Глеб мозгами застрял в совковых понятиях. И еще требует разменять их пентхаус, уму непостижимо. Cкакой стати ей с детьми ютиться в какой-то трешке, пусть и в тихом центре. Сколько раз они обсуждали все расклады с лучшей подругой Вероникой. Каждый вечер за полночь и каждое утро, пока водитель вез Наташу на работу.

«Не знаю, что делать, весь вечер

опять орал

_эмодзи_рожица_со_слезой».

«Не верю, чтоб Глеб орал».

«Ты его не знаешь, он абьюзер».

Вероника, хихикнув от слов «ты его не знаешь», размышляла, что бы такое ответить лучшей подруге, а лучшая подруга все строчила:

«Хорошо, не хочет разводиться, я согласна».

«Но зачем меня пытать каждый вечер?»

«Все же давно понятно».

«Реально садо-мазохизм_эмодзи_злобная_рожица»

«И еще смеет требовать делить пентхаус».

«Будто не его дети тут живут».

«Можно подумать, он не в состоянии

купить себе другую квартиру!» —

поддала жару Вероника.

— Пойдем в спальню, я замерзла, — они все еще лежали на террасе. С вечера жара, а ночью холодный ветер с моря, только в Тель-Авиве так бывает.

— Смотри, какие звезды, — откликнулся Игорь. — Я бы так всю ночь и лежал тут, на крыше.

Звезды — это волшебно… Она живет с ощущением хаоса, голова раскалывается, Наташа сжала виски ладонями. Глупые, ненужные мысли, все устроится, ей только сорок три. Это же счастье, в сорок узнать, что такое любовь. Ничего похожего у нее никогда не было.

Когда они с Игорем познакомились на гала-пати банка, когда он начал ей писать — всегда со словами «привет, красавица», — Наташа говорила себе, что это просто светский флирт. Когда он, зарулив в Москву, пригласил ее на ланч, она гнала от себя мысль, что тот поцелуй при прощании может что-то значить. Через какое-то время Игорь снова оказался в Москве, и от его голоса в телефоне у нее ухнуло сердце куда-то в подреберье. После ужина Игорь отвез ее домой, Глеб был в командировке, дети на даче с няней… Те пурпурные розы стояли еще две недели, а Наташа все убеждала себя, что это всего лишь пересып, нельзя терять голову. А потом все понеслось так, что еще через пару месяцев Игорь завел разговор о ее разводе. Когда он получит британский паспорт… И вот уже два года вместе, и все волшебно, кроме ожидания его паспорта, а все равно она до конца не может поверить в это счастье.

Наташа вовсе не страдала заниженной самооценкой, даже наоборот, но Игорь Загревский — это реально круто. Никакого сравнения с Глебом, тот разъевшийся на семейных харчах заурядный мужик средних лет, а Игорь — нездешний класс, человек будто с другой планеты, — Наташа видела, как Фокс с Жуковой остолбенели, увидев его. Нельзя себя накручивать, надо действовать step by step. Осталось чуть-чуть подождать, пока Игорь получит британский паспорт, а за это время отвоевать пентхаус.

Она растянулась на постели в спальне, разглядывая себя в зеркале. Фигура балетная, на животе ни складочки, черное кружево белья, кружева черных локонов, ровный загар на фоне белоснежной постели. «Мы же счастливы», — прошептала она в ответ на поцелуй Игоря, и тут же — как и ее муж в Москве в ту ночь, — провалилась в предутренний сон.

«Что за форс мажор на этот раз?

_эмодзи_рожица_со_слезой»,

— выдал Глебу айфон.

«Надо на тусу, если не

в лом, можем вместе».

Весь день Глеб снова разгребал дела, чтобы освободить вечер, до последнего веря, что сумеет вырваться c этой чертовой работы, из всего, что отравляло ему жизнь в чертовом отпуске в чертовом Тель-Авиве. И вырвался бы, если б Наташа не напомнила ему, что он обещал пойти эту чертову party. Пати замутила особа, отношениями с которой Наташа дорожила, он даже имени этой достойной дамы не вспомнит. Жена требовала, чтобы Глеб отметился от имени всей семьи. Сама на пляже, а ему, вымотанному молотилкой в банке, уроки на дом. Пришлось позвать Веронику, уместно же прийти с подругой жены, если та с детьми на море.

— Полчаса, и свалим, — повторял он, подходя к галерее. Платить за аренду на «Красном Октябре», при том, что картины наверняка дрянь, — спонсоры, значит, крутые. Потому-то Наташке эта особа и нужна, как же ее, Воробьева, Сорокина? Жене нужны ее спонсоры, которые могут ей заказать ивенты. Тоже смешно — склеивать cними отношения через шестерку с птичьей фамилией. У входа стояла очередь, две блонды в черном сверяли списки приглашенных. «Привет», — кто-то хлопнул Глеба по плечу:

— Матвей? Каким образом тут? Ты ж вчера из Тель-Авива в Лондон улетал.

— Вчера в Лондон, сегодня сюда. Мне на хвост еще Дунин сел, знаешь его?

Глеб чуть не поперхнулся: этот тип к нему как раз накануне приходил. «Встречал», — неопределенно бросил он.

— Этот поц решил картины собирать. Жмот страшный, считает, что в Sotheby’s обдираловка, и он за треть цены не хуже в Москве найдет. А этой галереей рулит подруга Корнелии, кстати, любовница Миши Наумова, — тут Матвей сделал паузу. — Куки раскрутила поца купить у этой подруги картину. Не знаю, что поцу больше понравилось — картина или любовница Наумова, но теперь он поет в уши спонсорам этой Вороновой, чтоб те сделали антикварный салон. Корнелия, — ей же непременно надо быть в гуще событий, — отправила меня сюда, чтобы поца подогреть. Слушай, ты уверен, что тебе туда надо, может, лучше пойдем накатим?

Глеб знал Самойлова неблизко, только по тусовкам. Знал, что тот производит макароны, что звучало комедийно, почти как спички. Еще знал, что кроме Куки у него есть семья в Лондоне. Смешно: два взрослых мужика с нулевым интересом к убогому вернисажу встретились тут только потому, что их бабы сюда отправили.

— Накатить? — Глеб все еще сомневался, не подведет ли он Наташу.

— Давай, для разгона, отличный сингл молт, — Матвей достал из кармана фляжку. — Еще можно нюхнуть, чтоб точно вставило.

— Я не нюхаю.

— А что так? Без дорожки, считай, вечер впустую. Слушай, как я от грибов тащусь…

— Да, извините оба за невоспитанность. Ника, это Матвей, отличный парень.

Вероника изобразила улыбку — Глеб опять все делает, как удобно ему. Божился только почтение засвидетельствовать под дрянное просекко, теперь пропал вечер. Ужин в ресторане вдвоем, дома — ванна, свечи, кружевное белье и все, что нужно, чтобы он улетел туда, куда с женой не долететь. Глеб посмотрел на свою подругу:

— The night is still young, пойдем?

По дороге в ресторан, Вероника, сидя рядом с Глебом на заднем сиденье, шипела, что какого черта. Глеб и сам особо не понимал, с чего он так резко поменял планы, это было не в его духе. Но уж больно Матвей занимательно трещит: сначала про евро и Брекзит, сейчас нахваливает сериал «Миллиарды», обхаял последний фильм Полански, сказав, что это разговор режиссера с самим собой.

— Алекса из Chase знаешь? Мой кореш, — начал Матвей, когда они уселись за стол в ресторане «Южане» — хоть и стекляшка с нулевым амбьянсом, но мясо куда лучше, чем в «Воронеже».

— Правда? Отличный чувак, как раз сегодня разговаривали.

— С ним меньше всего мороки. Я уже по стенке иду от европейских банков. Как говорит Куки, «скоро станут чистыми деньги только от святого духа». Я себе сделал кроме британского и американского, еще и израильский паспорт, на другое имя — умные все же евреи, у них в паспорте можно имя поменять. Открыл по этому паспорту новые счета, какие-то моменты удается решать, но английские банки это жесть. Правда, в Швейцарии стало не лучше.

— Сейчас везде одинаково.

— Не скажи. Америка всегда была самым плохим местом, но сейчас — на фоне Европы — там самый лояльный комплайенс. В Лондон моя собственная компания мне тридцать штук, мелочь, не могла перевести, бумажками замордовали. А в Chaseя жене в разы больше отправил, там лениво спросили, что это, жена бумажку написала, что квартиру в России продала, и все успокоились. У Наташи ведь испанский паспорт? — Матвей, как и все в московском свете знал всё про всех. — Надо вам в Европу перебираться, а еще лучше в Америку.

— Не уверен, — крякнул Глеб, не желая развивать дальше эту тему при Веронике, но слово сказано, кувшин разбит.

— Я сейчас к Алексу своего приятеля отправил — знаешь Загревского? — продолжал Матвей. — Он сидит в Лондоне, но какой там private banking, одни слезы. Там борются не за клиентов, а с мировой буржуазией. Он теперь на пару с Алексом все через нью-йоркский Chase проворачивает.

Вот уж о ком Глебу совсем не хотелось говорить, так это о Загревском. А Матвей все трещал.

— Борьку Маркова знаешь? Мой приятель по Лондону, но больше в Мюнхене сидит. У них с Дуниным сейчас дикий проект в голове. Тэтчер от большой любви к Горби подарила России кусок земли, чтобы построить русский дом культуры в Лондоне…

Невероятно, в одном разговоре и чертов Загревский, и Алекс из Чейза, и даже два поца, которые вчера приходили к Глебу. И еще хозяйка галереи, она же любовница Наумова! Тут Вероника отправилась в туалет, и Матвей с ходу переключил тумблер.

— Твоя подруга? — спросил он.

— Не то чтоб «моя», — замялся Глеб, — Наташина…

— Черт, говорю же, у меня Альцгеймер, уже ведь за полтинник, мля!.. Я эту телку у Наташи на дне рождения встречал.

— Скорее всего… Слушай, ты сказал, что хозяйка галереи, до которой я так и не дошел, — любовница Наумова, — у Глеба все вертелся в голове этот вопрос. — Я думал, у него с Асей все прочно, должно же хоть у кого-то быть прочно.

— У Миши с Асей? Прочно? Надо было тебя в галерею все же запустить, сам бы все понял. Эта рыжая Воронова — штучная телка, Мишка к ней присох, думает только, как развод половчей обставить. Точно нюхнуть не хочешь? А я пойду дерну дорожку.

Матвей, усевшись на толчок в туалете, сделав дорожку кредитной карточкой и, с наслаждением втянув ее, уткнулся в айфон в ожидании, когда вставит.

«Опять двадцать пять, —

отстучал он Корнелии, —

встретил в галерее Глеба Шустова.

Спрашивает, разведется ли Наумов».

«Наумов+Зоя=развод»

_эмодзи_рожица_с_нимбом».

«Народная примета_эмодзи

_назидательно_поднятый_палец».

«Тут Наташка чудит

_эмодзи_лиловый_чертик».

«Народная примета — второй развод

_эмодзи_три_бурых_крота».

Куки в ответ на любые послания всегда выдавала вереницу своих. В каждом ровно одна мысль и никаких знаков препинания. В тот момент они с Марусей обсуждали — на балконе, конечно, — именно Поленову, Глеба и бритого мужика из Лондона. Дура будет Наташка, если уйдет от Глеба. Даже дважды дура. Один раз — потому что от таких мужиков, как Шустов, не уходят, второй — потому что ее бритый — трали-вали в тапки срали, сразу ж видно.

А мусолили они снова эту тему, потому что на пляже сын Наташи обронил, что «дядя Игорь забыл свой рюкзак у мамы в спальне». Сам дядя Игорь сидел с ними на пляже весь день, а все делали вид, что в этом нет ничего ненормального, хотя за день до этого пили и ели у Глеба. Но ведь в этом же и правда нет ничего из ряда вон выходящего.