Истории на коленке

Ровные стежки ложились на плотную накрахмаленную канву косыми яркими полосками. Пять маленьких светло-зелёных диагоналей вправо, а затем — пять с другим наклоном, обратно, поверх тех, чтобы завершить ряд крестиков в верхней части живописной лужайки, усыпанной разноцветием полевых трав. Здесь и лиловые колокольчики, и солнечные одуванчики, и белоснежные ромашки. Ещё немного, и появится кромка леса, который со временем возвысится до самых облаков, постепенно вырастая из бурых штрихов, символизирующих стволы, до тёмной зелени пышных летних крон, упирающихся в высокую небесную синь.

⠀Иван Степанович Гуттенберг аккуратно закрепил хвостик нити на идеальной изнанке без единого узелка и протяжек, воткнул иглу в краешек полотна, отстранил картину вбок и залюбовался.

⠀Резкий телефонный звонок вырвал Ивана Степановича из отрешённого умиротворения. Он отложил пяльца в сторону, поднялся, покряхтывая, дошёл до стола и снял трубку, отшвырнув в сторону карандаш, застывший на самом краешке стола.

⠀ — Ну, что там ещё? Соединяй давай. Алло… Слушаю! Да говори уже по делу, что ты мямлишь?! Какая труба? Сколько? Семь на восемь? И что? А винт подкрутить? Подкрутили… Куда подкрутили? Там тянуть надо было, тюлени безмозглые, тянуть сначала на себя и вправо, а потом довинчивать! Почему я вас этому учить должен? У вас что, некому там нормальный инструктаж провести? А ты на что? Ну, дальше, не мямли давай… Упала? Куда упала? В скважину? Да вы совсем офонарели, придурки недоделанные, идиоты тупорылые, козлы безрукие! Выезжаю! Готовьте задницы, солдатским ремнём с пряжкой люминевой драть буду!

⠀Иван Степанович Гуттенберг бросил трубку на рычажки, промахнулся, схватил её снова, грохнул на обиженно звякнувший телефон, вцепился во взъерошенную седину и стоял так минуты две, отдуваясь и постепенно меняя сизый багрянец, вспыхнувший на полноватых отвисших щеках, на более ровный, розоватый перламутр. Вдохнул глубоко три раза, шумно выпуская воздух через сложенные в трубочку губы. Подошёл к креслу, где совсем недавно сидел в безмятежном спокойствии. Взял пяльца. Глаза потеплели. Провёл бережно грубыми мозолистыми пальцами по шершавой поверхности нарождающегося великолепия. Улыбнулся. Посветлел лицом. Успокоился и засобирался неторопливо, тщательно расправляя воротничок рубашки и подтягивая алюминиевую пряжку ремня, спрятав картинку с нитками в нижний шкафчик неуклюже-массивной кабинетной тумбы.

⠀А всё потому, что должна быть у человека с такой сложной работой какая-то своя, личная отдушина. Знать о которой тюленям безмозглым и козлам безруким совсем не обязательно.