Не плачь, палач

Прошло 3 дня.

Я нашла свой телефон после долгих поисков во всех возможных местах в квартире. Подключив его заряжаться, ужасно разволновалась — на заставке экрана фото Любы… Душераздирающе… Больше месяца мой телефон был отключён, и вот я решилась возобновить связь с прошлым и настоящим. Звук посыпавшихся СМС нарушил мою социальную отрешённость. Не очень хотелось читать, но пересилив себя, я всё же открыла входящие сообщения.

Ира Бурова: «Дорогая Маша… Я только узнала о случившемся. Какое горе! Прими мои соболезнования. Позвони, как сможешь говорить».

П. В. Леонов: «Выражаем искренние соболезнования всей нашей семьёй. Помним… Любим… Скорбим…»

Неизвестный номер: «Уважаемая Мария Юрьевна, пытались с Вами связаться. Прошу позвонить нам в управление по Чрезвычайным ситуациям по этому номеру, как только сможете. Старший сержант Данилов А. А.»

Тётя Оля: «Маша и Олег, примите наши соболезнования! Пусть земля Любочке будет пухом».

Директор: «Мария, здравствуйте. Я и все коллеги выражаем Вам соболезнования. Мы предоставляем Вам 2 недели отпуска за счёт компании, чтобы Вы могли прийти в себя. До свидания».

Ира Бурова: «Маша, не могу до тебя дозвониться. Я волнуюсь. Позвони мне».

Директор: «Мария, здравствуйте! Мы понимаем, как Вам сложно, но прошло 3 недели с момента нашего последнего разговора, от Вас нет никаких новостей. Не можем до Вас дозвониться. Перезвоните мне, пожалуйста. Нам надо понимать, планируете ли Вы возвращаться на работу. До свидания».

Банк: «VISA7894 16:22 Поступление средств 56000 руб. Баланс: 99345.84».

Директор: «Мария, здравствуйте. В течение месяца мы ожидали Вашего звонка. К сожалению, не получив обратной связи, я вынужден был принимать меры. Я понимаю Вашу сложную ситуацию, но поймите и меня тоже, дела не могут стоять на месте. Мы временно отстранили Вас от должности. На вашу позицию уже наняли нового человека. Если пожелаете обсудить ситуацию, жду Вас в офисе в любой из рабочих дней. Бухгалтер перевёл Вам расчётные по увольнению. До свидания».

Зашла в папку «Фото». 1214 фотографий, самое ценное, что у меня осталось, — память. Начинаю листать фото с дочкой, улетаю мыслями в прекрасное прошлое, заливаясь слезами. Не могу насмотреться, глажу пальцами экран, целую Любочку на каждом кадре. Входит мама.

— Маша… Опять ты плачешь. Боже мой, я, так как ты, не плакала никогда. И откуда жидкость-то в тебе ещё есть. Сухая как ветка. Бедная ты моя… Вот — на, выпей, я тебе принесла специально. До дна!

— Что это?

— Пей, говорю. Вода… (Я пью.) Святая вода.

— Мама, ты дьявола из меня изгонять решила?! Может, сеанс экзорцизма ещё проведём?

— Что за богохульство! Собирайся — и пошли в церковь. Веру она потеряла… Заново обретёшь. Самое время. Я не могу смотреть, как ты себя изводишь уже почти два месяца. Всем больно. Ты не одна, кто потерял ребёнка в этом пожаре. Собирайся.

— Меня уволили!

— Кто бы сомневался. Вечно тебя ждать никто не будет, дорогая моя. Горькая, но правда.

— Сейчас, послушай, подожди с церковью. Ты помнишь дом наш в деревне? Мне он снится последнее время. Мы же его так и не продали?

— Вспомнила! Да он сгнил, наверно, уже. 15 лет прошло! Кому он нужен, в глуши?

— Мне сейчас нужен. Я хочу уехать туда.

— Ты в своём уме?

— В своём! Я три дня думала и считаю это правильным решением. Мне надо прийти в себя. Ты ключи сможешь найти?

— Глупости какие! Там ни воды, ни электричества! Три дома стояло посреди леса ещё тогда. Там нет в живых-то уже никого, небось.

— Ты что так завелась? Дом у нас кирпичный, с основательной толстенной дверью, на окнах решётки были, как я помню. Там колодец посреди двора стоял, и электричество было проведено. Сейчас тепло, май месяц, разберусь. Наверняка и люди где-то в близлежащих деревнях есть — найду электрика или муниципальное управление какое-нибудь. Мне не нужен ни телевизор, ни другие прелести цивилизации. Будет совсем тяжко — вернусь. На данный момент единственное моё желание — уехать подальше из этого города и побыть одной, в уединении с природой. Там речка, помнишь, как мы с папой там в детстве на берегу часами сидели. Он говорил, эта река целебная, она лечит. Вот и мне, может, легче станет. Я не могу больше сидеть взаперти в четырёх стенах, мне дышать уже нечем, я сдохну здесь иначе. А мысль снова оказаться среди людей, где все смеются и радуются жизни, наблюдать на улицах счастливых матерей в обнимку с их детьми — это выше моих сил.

— А на что жить-то ты будешь?

— Сейчас у меня есть почти 100 000 рублей на счёте. Мне перевели зарплату за последний месяц, отпускные и расчётные, кое-что накопилось ранее. В деревне на эти деньги можно полгода прожить. Квартиру эту сдам.

— Ну конечно! Ты вернёшься через два дня! Сдавать она собралась! Не забывай, что это квартира и Олега тоже, если уж на то пошло.

— Олег к этой квартире не имеет никакого отношения по факту. Ипотека изначально была оформлена на меня, и как собственник я одна записана. На эту ипотеку я 8 лет горбатилась на работах разных, он ни копейки не внёс. Он тут только прописан. Пусть к чёрту катится, если претензии предъявит.

— А ты мне никогда не рассказывала! Надо же! А я-то думала.

— Олег кредиты за бытовую технику, за машину выплачивал. Пусть всё это и забирает, если захочет. И потом, я хотела, чтобы ты думала, что у меня счастливый брак.

— Дурёха! Мать слепая, думаешь? Я знала, что вы вместе толком не жили уже полгода. Ты мне говорила, что все долги по ипотеке уже давно погашены или тоже врала?

— Выплатила я всё, зачем мне врать тебе. Поэтому мы никуда на отдых не ездили всё это время. В этом году хотела море Любе показать, ты знаешь…

— Всё равно, поехать в деревню в тот старый дом — плохая идея, Маша. Сердцем чую, не к добру.

— Мама, я не отступлюсь. Может, и вернусь на следующий день, не знаю. Я поеду туда однозначно. Где могут быть ключи, подумай.

— Да там открывать нечего будет — увидишь.

— Да ладно уже одно и то же повторять. Вот поеду и посмотрю.

— Ладно, Бог с тобой. Взрослая баба. Хочешь — езжай. Всегда бесполезно с тобой было бороться. Страшно за тебя мне, конечно, но всё лучше, чем валяться в постели и рыдать целыми днями.

У мамы всегда всё на своих местах, она, конечно, знала, где ключи, просто не хотела признаваться, но хранила этот дом как память об отце — он его построил. Мы были там счастливы при его жизни, ездили часто, особенно летом. Огород был большой. Отец днями напролёт что-то мастерил, достраивал, переделывал, всю душу и силы в него вложил, а мама копалась на грядках себе на радость. Но с тех пор, как папы не стало, мне было уже не до поездок в деревню, а мама в одиночку то ли не хотела, то ли боялась там бывать.

Но сейчас что-то зовёт меня в это место. Во снах вижу, как Люба с папой ведут меня туда. Надо ехать. Мне нечего было бояться. Всё самое страшное уже произошло.