Еврейская мудрость всех времен

Гиллель (ок. 70 до н. э. — 10 н. э.) был рожден в очень бедной семье, но всегда стремился к знаниям. Поэтому он оставил родной Вавилон и пошел на учение в Иудее. Гиллелю приписывают создание классического иудаизма, основанного на библейских догматах и нравственных заповедях.

Из Вавилона Гиллель вышел в возрасте сорока лет, сорок лет слушал учение мудрецов и сорок лет был пастырем добрым своего века. Рассказывают про Гиллеля, что ни одной науки и ни одного наречия он не оставлял без изучения. Изучал он также голоса гор, равнин и долин, шелест деревьев и трав, язык зверей и животных, голоса демонов, притчи, басни и сказки народные.

Вот что рассказывают про Гиллеля. Одному очень достойному, но обедневшему человеку он помогал тем, что нанимал для него верховую лошадь и провожатого. И как-то раз, не сумев подобрать хорошего провожатого, целых три мили сопровождал этого человека сам, заменяя ему слугу.

Если человек не становится больше, он становится меньше.

Не осуждай никого, пока не встанешь на его место.

Стократное повторение урока не может сравниться с повторением его сто и один раз.

Если я не сам за себя, то кто за меня? Но если я только за себя, то зачем я? И если не теперь, то когда же?

Однажды к Шаммаю пришел некий иноверец и сказал:

— Я обращусь в твою веру, если ты изложишь мне всю Тору, пока я продержусь стоя на одной ноге.

Шаммай рассердился и прогнал иноверца. Тогда тот пришел к Гиллелю. И Гиллель обратил его, сказав:

— «Не делай ближнему ничего из того, что ты не желаешь для себя». В этих словах — вся суть Торы, все остальное — толкование. Иди и учись.

Когда Гиллель уходил из Школы, ученики, что шли с ним, каждый раз спрашивали его:

— Учитель, куда ты идешь?

— Совершать богоугодное дело, — отвечал Гиллель.

— Какое?

— Мыться.

— Разве это богоугодное дело?

— Безусловно. Даже статуи царей в театрах и цирках моются: их чистит специально нанятый человек, который кроме платы получает за эту работу почет. Тем более должен блюсти свою чистоту человек, созданный по образу и подобию Божию.

Был такой случай. Двое заспорили о том, можно ли рассердить Гиллеля.

— Уж я-то выведу знаменитого учителя из терпения! — говорил один.

Побились об заклад в четыреста зуз. Было это в канун субботы, Гиллель собирался мыться. Подошел тот, кто собирался рассердить его, к двери дома Гиллеля и закричал:

— Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель, вышел и спросил пришедшего:

— Что тебе угодно, сын мой?

— Хочу спросить тебя.

— Спрашивай, дитя мое, спрашивай.

— Отчего у вавилонян головы неправильной формы?

— Сын мой, — сказал Гиллель, — важный вопрос задал ты мне, и я отвечу: оттого, что у вавилонян нет хороших повивальных бабок.

Спрашивавший ушел. Но через некоторое время вернулся и снова закричал:

— Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему.

— Чего хочешь ты, сын мой?

— Хочу задать вопрос.

— Спрашивай, сын мой, спрашивай.

— Отчего у тармудян глаза больные?

— Важный вопрос, сын мой, задал ты мне, и я отвечу: оттого, что они живут в песчаных местностях.

Ушел спрашивавший, но вскоре вернулся и закричал:

— Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему.

— Что угодно тебе, сын мой?

— Хочу задать вопрос.

— Спрашивай, дитя мое, спрашивай.

— Отчего у апракийцев ступни широкие?

— Важный вопрос задал ты мне, сын мой, и я отвечу: оттого, что они живут среди болот.

— У меня еще много вопросов, но боюсь рассердить тебя.

— Спрашивай обо всем, как пожелаешь, и я отвечу!

— Тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?

— Да.

— Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!

— Почему, сын мой?

— Потому что из-за тебя я потерял четыреста зуз — мне не удалось тебя рассердить.

— Будь же впредь осмотрительней. Ты не раз четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.

Талмуд с иврита означает «обучение», это слово емко описывает суть томов Талмуда — свода правовых и религиозно-этических положений иудаизма, передаваемых в виде устной Торы из поколения в поколение. Также в Талмуд вошли диалоги мудрецов, живших в период Второго храма и несколько столетий после его разрушения.

Однажды дочь римского императора увидела рабби Йегошуа бен Ханания и сказала с усмешкой:

— Такая большая мудрость — и в такой безобразной оболочке!

— В каких сосудах твой отец держит вино? — спросил ее рабби в ответ.

— В глиняных, — сказала она.

— Император держит вино в глиняных сосудах, как простой человек? — удивился рабби.

— В каких же сосудах должен держать вино император? — спросила девушка.

— Вы, как люди важные, должны держать вино только в золотых и серебряных сосудах! — сказал рабби.

Она побежала и передала это отцу. Вино перелили в золотые и серебряные сосуды, и оно прокисло.

Позвал император свою дочь и спросил:

— Кто дал тебе такой совет?

— Йегошуа бен Ханания, — ответила дочь.

— Зачем ты так сказал? — спросил император у рабби.

— Я лишь показал, что оболочка — не главное.

Когда человек хотел сделать доброе дело, но что-то ему помешало, Всевышний засчитывает ему это дело как совершенное. Когда же человек хотел совершить злое дело, и ему что-то помешало, Всевышний не засчитывает это дело ему, ибо сказано: «Если бы несправедливость взрастил я в сердце своем, не услышал бы меня Господь».

Первый Храм был разрушен, потому что при нем совершалось идолопоклонство, кровосмешение и убийство. Но тогда почему был разрушен второй Храм, при котором все изучали Тору исполняли заповеди и совершали добрые дела? Потому что люди грешили ненавистью друг к другу.

Школы Шаммая и Гиллеля спорили полтора года. Одни говорили: лучше бы человеку не быть сотворенным, другие: хорошо человеку, что он сотворен. Решили голосованием, что лучше бы человеку не быть сотворенным. Но поскольку его все же сотворили, то он должен задуматься о своих делах.

Есть шесть дел, которые не только радуют человека своими плодами в этом мире, но и составляют его заслугу перед будущим миром: оказывать гостеприимство, навещать больных, сосредоточенно молиться, заблаговременно приходить в дом учения, обучать детей законам Торы и проявлять снисходительность к ближнему.

Для чего само ухо сделано твердым, а его мочка — мягкой? Чтобы, услышав неподобающие речи, человек мог заткнуть уши мочками.

Почему был разрушен Иерусалим? Только потому, что в нем не почитали мудрецов.

Мзда делает мудрого слепым.

На занятиях учеников рассаживай по их знаниям, а за обедом — по их возрасту.

Только тот бедняк, кто беден знаниями.

Бутылка, в которой всего одна монета, всегда звенит гораздо громче бутылки, полной монет. Так и люди: тот, кто по-настоящему учен, — скромен, а недоучка любит похвастаться своими знаниями.

Сидели рабби Тарфон и старцы на верхнем этаже дома Нетазы в Лоде. Спросили их:

— Что важнее: учиться Писанию или исполнять заповеди?

Сказал рабби Тарфон:

— Исполнять важнее.

Сказал рабби Акива:

— Учиться важнее.

Сказали все:

— Учиться важнее, ибо учеба ведет к исполнению заповедей.

Учись каждый день, и пусть учеба радует тебя.

Выдать свою дочь за невежду — все равно что отдать ее льву. Лев рвет жертву на куски и пожирает ее, не ведая стыда, так же и невежда, не стыдясь, бьет свою жену и пользуется ею.

Продать свиток Торы можно только ради учения или женитьбы.

Старец Гиллель каждый день ходил и искал работу. Половину заработка он тратил на пищу для семьи, а остаток отдавал сторожу дома учения. Как-то раз в пятницу работы для него не нашлось, и сторож не впустил его без оплаты. Тогда он залез на крышу и стал слушать через верхнее окно, как учат Закон Шаммай и Авталион. Дело было зимой, пошел снег и засыпал его. Утром в субботу Шаммай спросил Авталиона:

— Брат, почему так темно? Здесь всегда было светло. Может, ветер нагнал облака?

Они вышли во двор и увидели, что у окна сидит человек, весь в снегу. Тогда они взобрались наверх и помогли ему спуститься, а потом искупали его, умастили, посадили согреться у огня и сказали:

— Для такого человека можно и субботу нарушить!

Человек, который переписывает Писание и дает читать другим, подает пример благочестия. Потому что одолжить кому-либо редкий рукописный текст — значит совершить большое благодеяние.

Стараниями изучивших Писание умножается мудрость.

Сердиться на своего учителя — все равно что сердиться на Божественное присутствие.