Спартак, футбол и другие. Третье издание

Сейчас довольно трудно найти футболиста, который родился и вырос в деревне, но в мое время таковые имелись. И я из их числа. Моя Родина — это деревня Крюково. 41-й километр Ленинградского шоссе. Может быть, сейчас мало кто поймет, а может, наоборот, это заставит поглубже копнуть историю. Старшее поколение наверняка вспомнит песню «Самоцветов» с такими строчками: «У деревни Крюково погибает взвод». Когда едешь по Ленинградке, в районе Химок стоят «ежи». В наступлении на Москву немцев остановили именно здесь.

Именно из Крюково везли того самого Неизвестного солдата, которого похоронили у Кремлевской стены. Народу вдоль дороги — тьма! Стоял декабрь, холодно, но люди не уходили, многие плакали. После войны прошло около 15 лет, рана была свежая — не было в стране семьи, кого бы не затронула Великая Отечественная.

Для меня, послевоенного пацана, все, что связано с той Войной, свято. В начале 80-х, 9 мая, в сквере у Большого театра, всегда собирались фронтовики. И я однажды, взяв детей, Катю и Женю, поехал туда. Вы знаете, это совершенно другие люди. Те, кто прошел в полуметре от смерти. И чтобы понять, почему русские выиграли войну, надо хоть иногда было там побывать.

И еще воспоминание. Один дядька из Алабушево иногда на пиджак вешал все свои медали и ордена, шел в магазин. Когда он до магазина доходил, то очередь в винно-водочный, которая всегда была длинной, расступалась. Все правильно — кто воевал, имеет право.

Не могу сейчас слышать, как кто-то пытается переписать историю. Во всех своих командах я старался напоминать людям о том, что сделали русские в начале 40-х. 8 мая 2001 года за 2 тура до окончания всесоюзного первенства мини-футбольный «Спартак», которым я руководил, стал чемпионом. И в камеру я тогда сказал следующие слова: «Поздравляю всех ветеранов войны, которые дали нам возможность жить и заниматься спортом в свободной стране. Живите дольше. Пока вы живы, в нашей стране чище воздух, лучше атмосфера и аура».

Мама снимала в Крюково жилье у семьи Емельяновых. Несколько лет назад, в день юбилея, позвонила женщина, которая хорошо знала маму, и стала рассказывать истории из моей детской жизни. И память заработала, подсказывая мне что-то из уже давно забытого: вот я, пацаненок, языком попробовал на колодце такую крутилку, которой тянут ведра. Попробовал — и прилип. Брат Славка, что на два года старше, подошел и объявил, что сейчас будем драть язык — и начал крутить ту крутилку! Хорошо еще, что это увидели взрослые, принесли горячей воды и отлепили язык.

Отца своего я ни разу не видел. Серафим Васильевич, по рассказам матери, работал в послевоенные годы на каком-то складе продуктов. И что-то, насколько понял из воспоминаний родных, он украл и был за это осужден. Мама родила меня уже после того, как отца посадили.

Кое-что я узнал лишь после смерти матери — Анастасии Григорьевны Рыжковой. Почему не Ловчевой? Я тоже стал выяснять, искать по архивам. И узнал, что уже после случившегося с отцом мать вернула свою девичью фамилию.

Отца мне заменил Михайлов Иван Степанович. Он стал жить у нас примерно с того времени, когда я пошел в первый класс. Мы с братом Славкой всегда звали его «дядя Ваня». Украинец по национальности, прошедший всю войну, хороший мужик. Но мы со Славкой никак не могли привыкнуть, что это отец, а не отчим. Поназываем неделю отцом, папкой, а потом опять соскакиваем на «Дядьвань».

Дядя Ваня — очень добрый, душевный человек. Работал на стекольном заводе в Андреевке, на месте которой сейчас Зеленоград, где похоронены мои мама, брат Слава и сам дядя Ваня.

Так вот, домой он добирался уже поздно ночью и, точно помню, шел через лес километра два. И чтобы не ходить порожняком, нес домой сухостой на дрова. А потом, сидя у печки, топил ее и постоянно нам что-то рассказывал. Или, как он сам говорил, балакал — он же хохол. Про войну, про работу, в целом про жизнь.

Со временем мама получила участок на станции Алабушево — именно там и решили строиться. Никогда не забуду эпизод из матча ГДР — СССР в 69-м. Первый мой сезон в высшей лиге, всего около 3 месяцев в «Спартаке», и сразу вызов в сборную. Играли с восточными немцами в Лейпциге. В ГДР стояли советские войска, наши военные и пришли на стадион. Очень волновался, все-таки дебют. И уже во время исполнения гимнов, в паузе, когда музыка чуть стихла, кто-то из нашего солдатского сектора как заорет: «Алабушево — дави!» По-моему, из всей нашей делегации только я и понял, кому адресован этот крик. Не знаю, кто кричал, но благодарен по сию пору, это мне очень помогло.

Это было что-то невероятное: в первом матче за сборную, на чужой земле, дебютанту крикнули такое, прямо с Родины, из родного села!

Итак, мама строилась. Мы не были богатой семьей. Более того — жили бедно. Мать работала в воинской части и порой приносила нам что-то из того, что не доедали солдаты. Помню очень вкусные рыбные котлеты, макароны по-флотски.

Наш дом был последним в поселке, что, возможно, и предопределило мою футбольную судьбу. Дальше, за домом, начиналось поле. Бегай, сколько у тебя сил хватит! Как сейчас помню, у дома проходила высоковольтная линия. Тогда это были деревянные мачты, стоявшие буквой Н, а планка была перекладиной. Понятно, что она была довольно высокой, а «стойки» стояли далеко друг от друга, но выбирать не приходилось. В общем, это было первое футбольное поле в моей жизни и первые футбольные ворота.

Железная дорога делила Алабушево на поселок (новая часть) и деревню (часть старая). И мы часто играли поселок на деревню возле школы, ведь только там было нормальное поле с воротами. Никаких трибун, никакой сетки на воротах, ограждений.

Рядом с полем жил глухонемой дед, и мяч частенько залетал на его пашню — там картошка росла, капуста, бураки. Как-то глухонемому это все надоело, и, когда мы снова полезли за мячиком в его ботву, он выскочил с топором и решил разрубить наш мячик. Но футбол победил: от удара топор отрикошетил ему в лоб, а мяч остался цел.

Детство мое было сложным. Мать работала, сестра жила у бабушки в Рязанской области, а мы с братом шастали по Крюково. Ну, как шастали — по станции ходили, по рельсам. Как аттракцион! И не раз с братом попадали в детскую комнату милиции. Это было чем-то вроде продленки, и мать уже, если не находила нас дома, знала, куда идти.

Я рос спортивным пацаном, занимался всем в меру сил: спортивной гимнастикой (и даже был чемпионом района), играл в баскетбол и волейбол, ходил на лыжах. В четвертом классе приехал тренер по лыжам, из Планерной, где находилась база общества «Спартак». Дело было в самом начале учебного года. Ну, какие там в сентябре лыжи? Да мы, пока снега не было, только в футбол и играли!

Советская система подготовки работала хорошо, и тренер, видя, что я выделяюсь в этих играх, порекомендовал пойти в футбольную секцию «Спартака» на Ширяево поле. Ты, говорит, быстро бегаешь, хорошо бьешь по мячу — и раз есть способности, иди туда!

Я и пошел. Мне было всего 13 лет. Сейчас в этом возрасте дети уже несколько лет тренируются в специализированных школах, а я к тому времени играл только у себя в деревне. И оттуда же, из Алабушево, отправился в Москву.

Сам доехал на электричке до Ленинградского вокзала, потом до Сокольников, дальше сел на 11-й трамвай и вот уже Ростокино. Пешком дошел до Ширяева поля, где собрались на тренировку пацаны моего возраста. Сказал тренеру, Евгению Лапину, что хотел бы попробовать, и расплакался, когда он отказал. Сослался тренер — и я его понимаю — на то, что я живу далеко и не смогу постоянно приезжать. И действительно далеко, с несколькими пересадками каждый день на тренировки добираться!

Впрочем, Лапин поставил, видя мои слезы, на место правого защитника в обычной двусторонке. Память сохранила те детские воспоминания: и то, как мне мешал правый нападающий, приходящий в мою зону, и то, как поменялся с ним местами, и нагоняй тренера, который высказал мне за эту инициативу. После двусторонки ребята уехали на сборы в Тарасовку.

Было лето, наш возраст еще не играл на первенство Москвы, но участвовал в других соревнованиях — приз малого футбола имени Качалова. На стадионе Юных пионеров в Москве 6–8 команд играли по выходным. Я стал ездить на этот турнир, смотреть за «своими».

Как-то рядом оказались ребята из футбольного отделения общества «Буревестник», или как называли, «Бури». Они и сказали, что, если хочу, могу к ним приезжать играть. Поехал, стал тренироваться у знаменитого защитника ЦСКА Ивана Александровича Кочеткова. Именно Кочетков автор знаменитой фразы: «Кто не пьет, тот не играет». Впрочем, если в оригинале, то говорил он так: «Кто не пьеть — тот не играить». Фразу эту Кочетков сказал на разборе в федерации, где ему ставили на вид за загул. Шутки шутками, но на место левого защитника, на котором я и играл потом всю жизнь, выпустил впервые именно Кочетков.

Футбольный «Буревестник» через несколько лет расформировали неожиданно. Как в кино — приехал весной на место, где еще в прошлом году было поле, а увидел конный манеж. Кстати, на этом месте к Олимпиаде-80 построили спорткомплекс «Олимпийский».

Что было делать? Я поехал записываться в «Локомотив», в Черкизово, и там встретил Андрея Кирьякова — парня, который позже работал с Юрием Семиным в «Локо» и в сборной. Андрей играл за школу «Юность» Дзержинского района Москвы, меня туда и позвал. Мы с ним дружим и по сей день.

Тренером команды 49-го года в «Юности» был Леонид Николаевич Маракуев. Чем наши детские тренеры запомнились? Человеческими качествами. Маракуев любил детей, был нам, по сути, вторым отцом. Он знал, чем живет каждый мальчишка, знал, что из Алабушево мне ехать 2 часа, и делился со мной съестным — кофе, бутербродами, которые ему приготовила жена. Я довольно часто, уже играя в сборной, приезжал к нему просто поговорить — что-то вроде отдушины для меня. Ну а Леонид Николаевич получил за меня, как воспитанника, который дорос до сборной, звание заслуженного тренера РСФСР.

Ребята относились к этому тренеру, как к отцу родному, и всегда его помнили. Как-то я был «свадебным генералом» на турнире в Сокольниках, подошел Саша Харыбин, тоже воспитанник Маракуева, и напомнил, что тренировались мы у одного наставника. А сейчас Саша большой человек, директор великолепной гостиницы «Корстон», что на Ленинских горах. Саша в последние годы очень много помогал Федору Черенкову.

В «Юности» вскоре я стал понимать, что на общем фоне выделяюсь, хотелось расти, поэтому и попросил тренера о рекомендации в сборную Москвы. Ребят из сборной знал и, что тут скрывать, понимал, что как минимум не хуже.

Но из-за подмосковной прописки в столичную сборную не попадал, а вот в сборную России, которая играла в Кубке «Юности» (в турнире участвовали команды 15 республик СССР, плюс Москва и Ленинград), меня вызвали.

Шел 66-й год, и это были мои первые серьезные соревнования на юношеском уровне, вообще первый выезд за пределы Москвы. Кто ж знал, что спустя всего четыре года я окажусь в Мексике со сборной страны на чемпионате мира! Кстати, спустя 46 лет после того чемпионата мира я вновь окажусь в Мехико на конгрессе ФИФА и познакомлюсь с Роналдиньо, Моуриньо и новым главой ФИФА Джанни Инфантино. А из рук Рональдиньо получил Кубок Конфедераций как представитель оргкомитета 2018.

Кубок «Юности» играли с разъездами, в группе сборной России попались грузины и таджики.

Соревнования начались с ЧП. В первом матче мы принимали в Калуге сборную Грузии. За грузин играли известные впоследствии футболисты — Пируз Кантеладзе и Леван Нодия. Грузины выиграли, 1:0, а вечером пошли на танцы в парк. Ночью нас разбудила милиция — оказывается, кто-то из грузинской сборной на дискотеке пырнул местного жителя ножом. Грузин сняли с соревнований, у нас остался один соперник, сборная Таджикистана.

Играли в Душанбе, и уже после турнира (мы победили и вышли в следующий раунд) я решил пойти на рынок и что-то купить маме в подарок. Мать в ту поездку справила мне, как тогда говорили, «в люди» дорогие лакированные ботинки, стоили они очень дорого, и на базар я пошел именно в них. Обувь в итоге оттоптали бродившие по рынку ишак и его погонщик. Хорошо хоть презент матери — дыню из Чарджоу — я купил. В Душанбе мы сыграли хорошо, попали в финальные игры Кубка «Юности» — предстояла поездка в Кисловодск, а в соперниках были сборная Москвы, Украины и Узбекистана. За узбеков играл Тулиган Исаков. Тулиган не попал на тот самый, разбившийся, рейс «Пахтакора» и не полетел на игру в Минск с «Динамо», потому что был дисквалифицированны.