Конфетти

Сменяя «пассажиров» иногда,

Несут сквозь тьму «протоны-поезда»

Стремящиеся к Свету наши души.

Их манит путеводная звезда,

Чтоб после, став частичкой мирозданья,

Подкорректировать Вселенское сознанье…

И должное Всевышнему воздать!

Что толку с философии, когда

Проходят мимо лучшие года.

Компот из свежих фруктов — наслажденье,

А из сушёных — мутная вода.

Хайям, на днях, мне жертвуя ферзя,

Сказал: «У праведника пресная стезя.

А время глупостей короткое, как вспышка.

Так плотно сковывают всякие «нельзя»,

Как-будто жить нам предлагается два века.

Ведь право выбора даётся человеку,

Чтобы в конце пути сказать:

«Друзья!

Пускай теперь чертями мне грозят.

Но я любил, и был всегда любимым.

И значит жизнь не пролетела мимо.

Ну а раз так, жил не напрасно я!»

Позавчера вновь приходил Хайям.

С порога бросив: «Время выпить нам!»,

Он из кошёлки выудил пиалу.

Я взял бутылку лучшего вина.

На утро, не оставив чем лечиться,

Налил по полной. Нам ли мелочиться?

И мы, конечно, выпили до дна…

Пока в вине маячила свеча,

Хайям мне на вопросы отвечал,

Которых накопилось слишком много.

Я слушал, уважительно молча.

На мой вопрос: «Что белого белей?»

Хайям решительно потребовал: «Налей!»

И, отхлебнув, сказал: «Душа младенца

Белей и легче пуха тополей».

«Так пить или любить?» — я продолжал.

«Любить, конечно, пока плоть свежа.

Это вино со временем лишь круче,

А человек ржавеет, как кинжал,

Который на ковре висит без дела.

Да, кстати, а бутыль-то опустела» —

Заметил он, и губы облизал…

Ещё мы говорили обо мне.

Искали истину в полусухом вине.

Но закрома под утро опустели…

Я провалился в облако постели…

Ну а Хайям исчез в волшебном сне.

Пусть философствует учёный муж седой.

Жизнь коротка. Все правила — отстой!

А молодость — прекрасное мгновенье.

Не забалуешь с длинной бородой.

И хоть случается, что колет бес в ребро,

На бороду рассыпав серебро,

Второй раз драму называют фарсом.

Ведь ни за что не долетит до Марса

Подёрнутое ржавчиной ядро!

«Чем дольше слушать водопады фраз,

Тем сладостнее кажется рассказ» —

Тактично резюмировал философ,

Спасая свои уши всякий раз,

Когда очередной «борец за счастье»

Расшаркивался, накаляя страсти,

И фанател от любопытных глаз.

Немало лет промчалось с той поры.

Но и сейчас неглупый говорит:

«Политики — лгуны и лицемеры».

Не изменились правила игры.

Нас «пастыри» наши пасут, как овец.

Не ждёт ли покорных овечий конец?

Дурак рукоплещет, а умный трепещет.

Опасно, когда рукоплещет глупец.

Не в час, когда моё дыхание прервётся,

И, плача, предадут меня земле друзья,

А в час, когда мой след во всех сердцах сотрётся,

Лишь в этот страшный час считайте, умер я.

Учёный «раб», над фактами корпящий,

Не поднимающий от «умных» книг лица,

От страха ошибиться век дрожащий —

Ужель он человек, а не овца?

Я в труженике каждом, сам творящий,

Люблю не тварь, а смелого творца.

Я не о тех скорблю, кто пал в бою.

И не о тех, кто пропил жизнь свою.

Мне жаль лишь тех, кто без любви родился

И без любви ушёл. О них скорблю.

***

Если ты с ложью в обнимку идёшь,

Знай же безумец, ты с ней пропадёшь.

Не слабого сильным, а сильного слабым

Делает эта проклятая ложь.

***

Кто равнодушен к злату? Только смерть.

Кто всех всесильней? Безусловно, смерть.

Все припадут к её стопам: богач и нищий,

Ведь на земле бессмертна только смерть!

Ждёт каждого из нас один итог.

Смерть обмануть ещё никто не смог.

А мы надеемся, хоть и прекрасно знаем,

Бессмертен только Всемогущий Бог.