Рассказы о Влодьзимеже Качмареке

Первого декабря, сразу же после уроков, весь класс Качмарека собрался в актовом зале школы и взобравшаяся на трибуну, переполненная щенячьим восторгом и пылкой гордостью полногрудая пани Плужек во всеуслышание объявила, что в этот раз посвящённую новогодним праздникам театральную постановку будет ставить ни какая-нибудь там полуживая бабка Агнешка — завсегдатая быдгощских блат-хат и притонов, а всемирно известный режиссёр, профессор театральных наук, заслуженный артист Польши и её окрестностей пан Гжегош Круликевич, специально прикативший в их дыру из самой Варшавы.

Сразу же после пламенной речи пани Плужек, отгремев стаканами и отчавкав колбасами, на сцену из-за кулис вышел раскрасневшийся пан Круликевич и без долгих церемоний поведал детворе о том, что к постановке предлагается переработанная им накануне под новогоднюю тематику сказка ГансаХристиана Андерсена «Дюймовочка» и тот час приступил к распределению ролей. Поборов природную стеснительность, Качмарек, предложил себя на роль пана Крота, который представлялся ему самым адекватным и респектабельным персонажем данного произведения, но ему тут же было наотрез отказано, потому что, видите ли, Крот никак не может быть в разы меньше Дюймовочки, играть которую досталось самой щуплой девочке класса Эльжбете Тжебятовски. Вслед за Кротом из-под носа Влодьзимежа уплыли роли Жука, Жабы-сына, Ласточки и Мыши.

Не успел Качмарек как следует прийти в уныние, как почтенный пан Круликевич подозвал его к себе, и, дружески обняв за плечо, предложил сыграть персонажа, только что придуманного им специально под типаж Влодьзимежа, а конкретно, некоего Сукиного Сына. Роль эта была бессловесной, что не могло не смутить мальчугана, но, тем не менее, невероятно важной. По замыслу режиссёра герой Качмарека должен был появиться на сцене почти в самом конце пьесы и, видя всеобщие ликование и радость, сымитировать эпилептический припадок. После чего на сцене появлялась запряжённая рождественскими оленями тачанка, с установленным на её корме пулемётом Максима. И восседавший в тачанке Санта-Клаус, роль которого возьмёт на себя лично Круликевич, пулемётной очередью понарошку поделит Качмарека на ноль, дабы впредь никогда более не портил окружающим праздников. Тачанку к началу представления должны были соорудить из дубовых досок ученики их школы на уроках труда, а пулемёт в натуральную величину там же, те же и из того же. Разработку костюма Сукиного Сына, режиссёр доверил лично Качмареку.

Вернувшись после репетиции домой, Влодьзимеж, отряхивая с одежды собранные по сцене грязь и пыль, сообщил папаше и дедушке Ежи о предстоящей сверхзадаче и, сразу же после плотного ужина, праотцы Качмарека приступили к пошиву костюма. Ближе к утру, мальчуган рассматривал себя перед зеркалом и одобрительно улыбался. На нём были лакированные туфли, почти что генеральское трико с трёхполосными лампасами, побитый жадной до еды быдгощской молью пиджак дедушки Ежи с висящей на груди медалью «За заслуги в пожарном деле третьей степени», а на голове красовался парик, сшитый из шкурки кучеряво-брюнетистого терьера, ещё час назад жалобно скулившего в соседнем дворе под папашиным мессером. Оставалось лишь напялить сверху склеенный из картона цилиндр, и картину истинного Сукиного Сына можно было считать успешно завершённой.

Четыре недели изматывающих репетиций пролетели для Качмарека как один день, и вот наступила долгожданная всенародная премьера. Влодьзимеж в одобренном режиссёром и осмеянном остальными костюме стоял за кулисами, дожидался своего выхода, без устали поправлял постоянно съезжавший набок парик, и разглядывал стоящих рядом с ним режиссёра, рождественских оленей отобранных из самых толстобрюхих старшеклассников, тачанку и пулемёт.

— Самое главное в нашем деле — это так называемый реализм. — Зачем-то сказал пан Гжегош Качмареку, кивая головой на вооружение, выглядевшее в высшей степени внушительным и грозным.

Влодьзимеж кивнул в ответ головой, и тут же подумал: а к чему, собственно, Круликевич это сказал? Что это он имел ввиду? Влодьзимеж взволнованно подошёл к пулемёту и внимательно его осмотрел. И сам пулемёт и пулемётная лента были претворены в жизнь из древесины, что несколько успокоило Качмарека, но ненадолго.

— Один раз в год и палка стреляет. — Так, кажется, выразилась в своё время пышногрудая пани Плужек, комментируя победу Качмарека на общенациональной олимпиаде по квантовой физике, на которую тот попал совершенно случайно вследствие какой-то непостижимо дикой бюрократической ошибки. Влодьзимеж сопоставил высказывания Круликевича и Плужек, и ему показалось, что он всё понял. Малогабаритную душу мальчика переполнил ужас. Пальцы рук мелко затряслись, и сам он стал визуально ещё меньше и всё из-за нижних конечностей, предательски подкосившихся в коленях. Как же всё-таки хочется жить, когда до Нового Года остаётся несколько дней и тебе гарантирована груда пустых бутылок, которую ты обязательно выменяешь на одну полную и в кои-то веки порадуешь горячо почитаемого папашу.

Нужно было что-то срочно предпринимать. Отпросившись у Круликевича якобы в туалет, Качмарек выбежал из школы на улицу и со всех ног побежал к ближайшему телефону-автомату. Набрав номер полицейского управления Быдгоща, Влодьзимеж, через сложенную в несколько раз тряпицу, сообщил снявшему трубку дежурному о том, что некий представитель Хезболлы по имени Абдельмаджид ибн Лахаль, более известный широкой общественности как театральный режиссёр Гжегош Круликевич, с высокой долей вероятности готовит кровавый теракт на детском утреннике.

Качмареку не очень хотелось возвращаться обратно, но ведь там, в зале, на самом первом ряду сидели папаша и дедушка Ежи и он не мог их — родных и любимых, опозорить своим малодушным бегством. Вернувшись обратно за кулисы, Качмарек с тревогой ждал своего выхода и искоса поглядывал на Круликевича. А если бы у него было возможность смотреть в зал, то он бы увидел, как открылась боковая дверь и из неё в переполненное людьми помещение проникла дюжина крепких, до зубов вооружённых мужчин.

Пан Гжегош подал Влодьзимежу знак, что уже пора. На ватных ногах юный артист прошагал на сцену. Процесс пошёл. Качмарек под общий хохот бился в припадке, на сцену, скрипя несмазанными овальными колёсами, выехала тачанка, с восседавшим на ней режиссёром в костюме Санты. Круликевич как будто на прощание, помахав рукой зрителям, важной походкой направился к пулемёту. Влодьзимеж зажмурил глаза, на всякий случай попрощался с жизнью и практически сразу же до его уха донеслись звуки ожесточённой канонады. Неплохо разбиравшийся в оружии Качмарек, сразу же догадался, что стреляли не из деревянного пулемёта пана Гжегоша, а из чего-то другого. Открыв глаза, Влодьзимеж увидал перед собой далеко не радужную картину: зрители, стараясь перекричать и перетолкать друг друга, ломились к выходу, образовав у дверей нешуточную давку. Некоторые пытались покинуть зал через распахнутое окно и у них это успешно получалось. Треск костей буквально заглушал оружейную пальбу. В зале, по нетрезвым причинам, абсолютное спокойствие соблюдали только два человека, и так случайно совпало, что оба — Качмареки. Они сидели так, как будто бы вокруг ничего экстраординарного не происходило, хлопали в ладоши и таращили на сцену мутные очи.

А на сцене кроты, жуки, сказочные эльфы, рождественские олени и прима Эльжбета Тжебятовски с прострелянными коленями, утопая в слезах, клялись ближайшими родственниками, что в следующий раз отыграют свои роли куда толковее. Укрывшийся на дне тачанки, а потому никоим образом не пострадавший Круликевич, дождался, когда спецназ начнёт перезаряжать винтовки, выпрыгнул из укрытия, и, прикрываясь телом Качмарека будто щитом, покинул сцену.

Стоя на краю школьной крыши в обнимку с то и дело поправляющим съезжающие на бок парик и цилиндр Влодьзимежем, режиссер, долго пытался объяснить спецназу, что те, во-первых, в силу собственного скудоумия совсем не разбираются в театральном искусстве, а во-вторых, что никогда ни о каком Абдельмаджиде ибн Лахале он до этой минуты слыхом не слыхивал. Неизвестно сколько бы ещё продолжалось это противостояние, если бы в процесс не вмешался дедушка Ежи. Отобрав в нелёгкой борьбе винтовку у снайпера, старик, со словами, редко употребляемыми в классической литературе, практически не целясь, произвёл четыре выстрела в сторону предполагаемого террориста и все четыре пули настигли цель, застряв в жизненно важных органах Круликевича, не задев при этом ничего такого в теле Качмарека, через каковое они в режиссёра и проникли…

Вскоре все в городе позабыли о том неприглядном происшествии. Качмарек выздоровел и вернулся обратно в школу. А чудом выживший Круликевич пообещал, что если когда-нибудь выберется из больницы, то в Быдгощ никогда ни за какие пляцки с клёцками больше не вернётся.