Юмористические рассказы о привидениях

Автор: Брандер Мэтьюз

Добрый корабль мчался по своему пути через спокойную Атлантику. Согласно маленьким картам, которые компания щедро раздала, это был обратный путь, но большинство пассажиров направлялись домой после летнего отдыха, и они считали дни до того, как смогут надеяться увидеть огни острова Файр. На подветренной стороне судна, удобно укрытая от ветра, прямо у двери капитанской каюты (которая днем принадлежала им), сидела небольшая группа возвращающихся американцев. Герцогиня (она была в списке казначея как миссис Мартин, но ее друзья и знакомые называли ее герцогиней Вашингтон—сквер) и малышка Ван Ренсселер (она была достаточно взрослой, чтобы голосовать, если бы ее пол имел право на это, но как младшая из двух сестер она все еще была ребенком в семье) — герцогиня и малышка Ван Ренсселер обсуждали приятный английский голос и не неприятный английский акцент мужественного молодого лорда, который собирался в Америку ради спорта. Дядя Ларри и дорогой Джонс заключали пари на завтрашний рейс корабля.

— Ставлю два к одному, что он не сделает 420, — сказал дорогой Джонс.

— Принимаю, — ответил дядя Ларри. — Мы сделали 427 на пятый день в прошлом году.

Это был семнадцатый визит дяди Ларри в Европу, и, следовательно, это было его тридцать четвертое путешествие.

— И когда вы добрались? — спросила малышка Ван Ренсселер. — Меня ни капельки не волнует пари, главное, чтобы мы поскорее приехали.

— Мы пересекли мелководье в воскресенье вечером, всего через семь дней после того, как покинули Квинстаун, и бросили якорь у Карантина в три часа утра в понедельник.

— Я надеюсь, что на этот раз мы этого не сделаем. Кажется, я совсем не могу заснуть, когда судно останавливается.

— Я мог, но не спал, — продолжал дядя Ларри, — потому что моя каюта была самой первой на судне, а двигатель, который опускал якорь, был прямо у меня над головой.

— Итак, вы встали и увидели восход солнца над заливом, — сказал дорогой Джонс, — и электрические огни города, мерцающие вдалеке, и первый слабый проблеск зари на востоке, прямо над фортом Лафайет, и розовый оттенок, который мягко распространялся вверх, и…

— Вы возвращались вместе? — спросила герцогиня.

— Поскольку он ездил тридцать четыре раза, вы не должны думать, что у него монополия на рассветы, — парировал дорогой Джонс. — Нет, это был мой собственный восход солнца, и к тому же он был очень красивым.

— Я не сравниваю рассветы, — спокойно заметил дядя Ларри, — но я готов поддержать веселую шутку, вызванную моим восходом солнца, против любых двух веселых шуток, вызванных твоим.

— Я неохотно признаюсь, что мой восход солнца вовсе не вызвал веселой шутки.

Дорогой Джонс был честным человеком и не стал бы выдумывать веселую шутку под влиянием момента.

— Вот тут-то и звонит мой восход, — самодовольно сказал дядя Ларри.

— Что это была за веселая шутка? — таков был вопрос малышки Ван Ренсселер, естественный результат женского любопытства, возбужденного таким художественным образом.

— Ну, дело вот в чем. Я стоял на корме, рядом с патриотически настроенным американцем и прогуливающимся ирландцем, и патриотически настроенный американец опрометчиво заявил, что нигде в Европе вы не увидите такого восхода солнца, и это дало ирландцу его шанс, и он сказал:"Да, вы не видите восход, пока мы с ним не покончим".

— Это правда, — задумчиво сказал дорогой Джонс, — у них там действительно есть кое-что получше, чем у нас; например, зонтики.

— И платья, — добавила герцогиня.

— И предметы старины, — таков был вклад дяди Ларри.

— И у нас в Америке действительно есть кое-что гораздо лучше! — запротестовала малышка Ван Ренсселер, еще не испорченная каким-либо поклонением изнеженным монархиям деспотической Европы. — У нас много вещей, которые намного вкуснее, чем в Европе, особенно мороженое.

— И хорошеньких девушек больше, — добавил дорогой Джонс, но на нее не взглянул.

— И привидений, — небрежно заметил дядя Ларри.

— Призраков? — спросила герцогиня.

— Привидений. Даю слово. Призраков, если вам так больше нравится. У нас самые качественные призраки…

— Вы забываете милые истории о привидениях на Рейне и в Шварцвальде, — перебила мисс Ван Ренсселер с женской непосредственностью.

— Я помню Рейн и Шварцвальд и все другие пристанища эльфов, фей и гоблинов, но для хороших честных привидений нет места лучше дома. И что отличает нашего призрака — spiritus Americanus — от обычного литературного призрака, так это то, что он отвечает американскому чувству юмора. Возьмем, к примеру, рассказы Ирвинга."Всадник без головы" — это комическая история о привидениях. И “Рип ван Винкль” — подумайте, какой юмор, и какой хороший юмор, есть в рассказе о его встрече с командой гоблинов из людей Хендрика Хадсона! Еще лучшим примером этого американского способа обращения с легендами и тайнами является чудесная история о призраках-соперниках.

— Призраки-соперники! — хором спросили герцогиня и малышка Ван Ренсселер. — Кем они были?

— Разве я никогда не рассказывал вам о них? — ответил дядя Ларри, и в его глазах вспыхнул огонек приближающейся радости.

— Поскольку рано или поздно он обязательно расскажет, нам лучше смириться и услышать это сейчас, — сказал дорогой Джонс.

— Если ты не будешь более терпимым, я вообще не буду этого рассказывать.

— О, расскажи, дядя Ларри! Ты же знаешь, я просто обожаю истории о привидениях, — взмолилась малышка Ван Ренсселер.

— Давным-давно, — начал дядя Ларри, — на самом деле, несколько лет назад, в процветающем городе Нью-Йорк жил молодой американец по имени Дункан — Элифалет Дункан. Как и его имя, он был наполовину янки, наполовину шотландец, и, естественно, он был адвокатом и приехал в Нью-Йорк, чтобы пробить себе дорогу. Его отец был шотландцем, который приехал, поселился в Бостоне и женился на девушке из Салема. Когда Элифалету Дункану было около двадцати, он потерял обоих своих родителей. Его отец оставил ему достаточно денег, чтобы начать жизнь, и сильное чувство гордости за свое шотландское происхождение; видите ли, в Шотландии в семье был титул, и хотя отец Элифалета был младшим сыном младшего сына, все же он всегда помнил и всегда просил своего единственного сына помнить, что его родословная была благородной. Его мать оставила ему свою полную долю"янки"и маленький старый дом в Салеме, который принадлежал ее семье более двухсот лет. Она была Хичкок, а Хичкоки обосновались в Салеме с 1-го года. Это был пра-пра-прадед мистера Элифалета Хичкока, который был выдающимся человеком во времена увлечения салемским колдовством. И в этом маленьком старом доме, который она оставила моему другу Элифалету Дункану, водились привидения.

— Призрак одной из ведьм, конечно? — перебил дорогой Джонс.

— Ну, как это мог быть призрак ведьмы, если все ведьмы были сожжены на костре? Ты никогда не слышал, чтобы у кого-нибудь, кто сгорел, было привидение, не так ли? — спросил дядя Ларри.

— Во всяком случае, это аргумент в пользу кремации, — ответил дорогой Джонс, уклоняясь от прямого ответа.

— Это так, если тебе не нравятся призраки, а мне нравятся, — сказала малышка Ван Ренсселер.

— И мне тоже, — добавил дядя Ларри. — Я люблю призрака так же нежно, как англичанин любит лорда.

— Продолжай свою историю, — сказала герцогиня, величественно пресекая все посторонние разговоры.

— В этом маленьком старом доме в Салеме водились привидения, — продолжил дядя Ларри. — И очень выдающийся призрак, или, по крайней мере, призрак с очень выдающимися качествами.

— Каким он был? — спросила малышка Ван Ренсселер, дрожа от предвкушения восторга.

— В нем было много особенностей. Во-первых, он никогда не показывался хозяину дома. В основном он ограничивался посещениями незваных гостей. За последние сто лет это отпугнуло четырех свекровей подряд, но никогда не вторгался в жизнь главы семьи.

— Я предполагаю, что этот призрак был одним из мальчиков, когда он был жив и во плоти. — Это был вклад дорогого Джонса в рассказывание истории.

— Во-вторых, — продолжал дядя Ларри, — его появление никого не пугало в первый раз. Только во время второго визита видящие призрака пугались так, что они редко набирались смелости для третьей встречи. Одной из самых любопытных особенностей этого благонамеренного ведьмака было то, что у него не было лица — или, по крайней мере, никто никогда не видел его лица.

— Возможно, он скрывал свое лицо под вуалью? — спросила герцогиня, которая начала вспоминать, что ей никогда не нравились истории о привидениях.

— Это было то, чего я так и не смог выяснить. Я расспросил нескольких людей, которые видели призрака, и никто из них не смог мне ничего рассказать о его лице, и все же, находясь в его присутствии, они никогда не замечали его черт и никогда не замечали их отсутствия или сокрытия. Только потом, когда они попытались спокойно вспомнить все обстоятельства встречи с таинственным незнакомцем, они осознали, что не видели его лица. И они не могли сказать, были ли черты скрыты, или им чего-то не хватало, или в чем была проблема. Они знали только, что этого лица никто никогда не видел. И независимо от того, как часто они могли видеть призрака, они никогда не постигали эту тайну. По сей день никто не знает, было ли лицо у призрака, который раньше обитал в маленьком старом доме в Салеме, или что у него было за лицо.

— Как ужасно странно! — сказала малышка Ван Ренсселер. — И почему призрак ушел?

— Я не сказал, что он ушел, — ответил дядя Ларри с большим достоинством.

— Но ты сказал, что раньше он обитал в маленьком старом доме в Салеме, поэтому я предположила, что он переехал. Не так ли? — спросила молодая леди.

— Всему свое время. Элифалет Дункан проводил большую часть своих летних каникул в Салеме, и призрак никогда его не беспокоил, потому что он был хозяином дома — к большому его отвращению, потому что он хотел сам увидеть таинственного арендатора. Но он никогда его не видел, никогда. Он договорился с друзьями, чтобы они звонили ему, когда он появится, и он спал в соседней комнате с открытой дверью; и все же, когда их испуганные крики будили его, призрак исчезал, и его единственной наградой было услышать укоризненные вздохи, как только он возвращался в постель. Видите ли, призрак думал, что со стороны Элифалета было нечестно добиваться представления, которое было явно нежеланным.

Дорогой Джонс прервал рассказчика, встав и поплотнее укутав ноги малышки Ван Ренсселер тяжелым пледом, потому что небо теперь было пасмурным и серым, а воздух — влажным и пронизывающим.

— Одним прекрасным весенним утром, — продолжал дядя Ларри, — Элифалет Дункан получил замечательную новость. Я говорил вам, что в Шотландии у семьи был титул, и что отец Элифалета был младшим сыном младшего сына. Так вот, случилось, что все братья и дяди отца Элифалета умерли, не оставив потомства мужского пола, за исключением старшего сына старшего сына, и он, конечно же, носил титул и был бароном Дунканом из Дункана. Итак, прекрасная новость, которую Элифалет Дункан получил в Нью-Йорке одним прекрасным весенним утром, заключалась в том, что барон Дункан и его единственный сын катались на яхте на Гебридских островах, попали в черный шквал и оба погибли. Итак, мой друг Элифалет Дункан унаследовал титул и поместья.

— Как романтично! — сказала герцогиня. — Так он был бароном!

— Ну, — ответил дядя Ларри, — он мог бы стать бароном, если бы захотел. Но он не выбирал.

— Он еще и большой дурак! — назидательно сказал дорогой Джонс.

— Ну, — ответил дядя Ларри, — я в этом не так уверен. Видите ли, Элифалет Дункан был наполовину шотландцем, наполовину янки, и у него были два взгляда на эту удачу. Он придержал язык о своей неожиданной удаче, пока не смог выяснить, достаточно ли шотландских поместий, чтобы сохранить шотландский титул. Вскоре он обнаружил, что это не так, и что покойный лорд Дункан, женившись на деньгах, поддерживал такое состояние, какое мог, за счет доходов от приданого леди Дункан. И Элифалет решил, что предпочел бы быть сытым адвокатом в Нью-Йорке, безбедно живущим за счет своей практики, чем голодающим лордом в Шотландии, скудно живущим на свой титул.

— Но он сохранил свой титул? — спросила герцогиня.

— Ну, — ответил дядя Ларри, — он держал это в секрете. Я знал об этом, и еще один или два друга. Но Элифалет был слишком умен, чтобы написать на своей табличке ”Барон Дункан из Дункана, адвокат и советник по правовым вопросам".

— Какое отношение все это имеет к твоему призраку? — уместно спросил дорогой Джонс.

— Никакого к этому призраку, но это имеет отношение к другому призраку. Элифалет был очень сведущ в знаниях о духах, возможно, потому, что ему принадлежал дом с привидениями в Салеме, возможно, потому, что он был шотландцем по происхождению. Во всяком случае, он специально изучил призраков, белых леди, банши и привидений всех мастей, чьи высказывания, поступки и предупреждения записаны в анналах шотландской знати. На самом деле, он был знаком с привычками каждого уважаемого призрака из числа шотландских пэров. И он знал, что к личности обладателя титула барона Дункана из Дункана был привязан призрак Дункана.

— Значит, помимо того, что он был владельцем дома с привидениями в Салеме, он также был человеком с привидениями в Шотландии? — спросила малышка Ван Ренсселер.

— Именно так. Но шотландский призрак не был неприятным, как салемский призрак, хотя у него была одна общая особенность со своим трансатлантическим собратом-привидением. Он никогда не появлялся перед владельцем титула, точно так же, как другой никогда не был виден владельцу дома. На самом деле призрака Дункана вообще никогда не видели. Это был всего лишь ангел-хранитель. Его единственной обязанностью было лично присутствовать при бароне Дункане из Дункана и предупреждать его о надвигающемся зле. Традиции дома рассказывали, что бароны рода Дункан снова и снова испытывали предчувствие несчастья. Некоторые из них уступали и отказывались от затеянного ими предприятия, и оно печально проваливалось. Некоторые были упрямы, ожесточали свои сердца и безрассудно шли навстречу поражению и смерти. Ни в одном случае лорд Дункан не подвергался опасности без справедливого предупреждения.

— Тогда как получилось, что отец и сын пропали на яхте у Гебридских островов? — спросил дорогой Джонс.

— Потому что они были слишком просвещенными людьми, чтобы поддаться суеверию. До наших дней дошло письмо лорда Дункана, написанное его жене за несколько минут до того, как они с сыном отправились в плавание, в котором он рассказывает ей, как тяжело ему пришлось бороться с почти непреодолимым желанием отказаться от поездки. Если бы он послушался дружеского предупреждения семейного призрака, письмо было бы избавлено от путешествия через Атлантику.

— Призрак уехал из Шотландии в Америку сразу после смерти старого барона? — с большим интересом спросила малышка Ван Ренсселер.

— Как он попал сюда, — спросил дорогой Джонс, — в третьем классе или как пассажир каюты-люкс?

— Я не знаю, — спокойно ответил дядя Ларри, — и Элифалет не знал. Поскольку ему ничего не угрожало, и он не нуждался в предупреждении, он не мог сказать, дежурил призрак или нет. Конечно, тот все время был начеку. Но он так и не получил никаких доказательств его присутствия, пока не отправился в маленький старый дом в Салеме, незадолго до четвертого июля. Он взял с собой друга — молодого парня, который служил в регулярной армии со дня обстрела форта Самтер, и который думал, что после четырех лет небольших неприятностей на юге, включая шесть месяцев в Либби, и после десяти лет борьбы с плохими индейцами на равнинах, вряд ли он сильно испугался бы призрака. Так вот, Элифалет и офицер весь вечер просидели на крыльце, курили и обсуждали пункты военного права. Чуть позже двенадцати часов, как раз когда они начали думать, что пора ложиться спать, они услышали самый ужасный шум в доме. Это был не визг, или вой, или вопль, или что-то еще, чему они могли бы дать название. Это была неопределенная, необъяснимая дрожь и содрогание звука, который с воем вылетел из окна. Офицер был в Колд-Харборе, но на этот раз почувствовал, что ему становится холоднее. Элифалет знал, что это был призрак, который обитал в доме. Когда этот странный звук затих, за ним последовал другой, резкий, короткий, леденящий кровь по своей интенсивности. Что-то в этом крике показалось Элифалету знакомым, и он был уверен, что он исходил от семейного призрака, предупреждающего призрака Дунканов.

— Правильно ли я понимаю, что ты намекаешь на то, что оба призрака были там вместе? — с тревогой спросила герцогиня.

— Они оба были там, — ответил дядя Ларри. — Видите ли, один из них принадлежал дому и должен был быть там все время, а другой был привязан к личности барона Дункана, и должен был следовать за ним. Где бы тот ни был, там был и этот призрак. У Элифалета едва было время подумать об этом, когда он снова услышал оба звука, не один за другим, а оба вместе, но что-то подсказало ему, какой-то инстинкт, который у него был, что эти два призрака не согласились, не поладили друг с другом, не совсем поладили; на самом деле, что они ссорились.

— Ссорящиеся призраки! Не может быть! — таково было замечание малышки Ван Ренсселер.

— Это благословение — видеть, как призраки живут вместе в единстве, — сказал дорогой Джонс.

И герцогиня добавила:

— Это, безусловно, послужило бы лучшим примером.

— Вы знаете, — продолжал дядя Ларри, — что две волны света или звука могут интерферировать и вызвать темноту или тишину. Так было и с этими соперничающими духами. Они взаимодействовали, но не создавали тишины или темноты. Напротив, как только Элифалет и офицер вошли в дом, сразу же началась серия спиритических проявлений — обычный темный сеанс. Заиграли на тамбурине, зазвенел колокольчик, и по комнате разнеслось пение пылающего банджо.

Конец ознакомительного фрагмента.