Россия, лихие годы: рейдерский захват

Вечером в пятницу я с ветерком прокатился по загородному шоссе. Когда несешься на мотоцикле и тебя чуть не сносит с седла ветродуй, — в голове остаются только хорошие мысли. Поэтому я приехал в коттеджный поселок, где живут Софроновы, свежим и радостным, все угрюмые мысли о недавней неудаче унесло ветром.

Еще было рано, солнце стояло высоко, и, заметив узкую тропку, уходящую от шоссе в лес, я свернул, отъехал метров на триста и встал на дивной полянке. Теперь надо было найти сухое дерево — потому что к живым я не прикасаюсь. Я тренируюсь через день-два, по полчаса или больше, и так все последние десять лет. Я метаю ножи — единственное оружие, которое использовал в частном сыске. Два тонких, без рукоятей ножа в спаренных ножнах, пристегнутых к левой руке, под рукавом.

Я с удовольствием отработал почти час, приплясывая вокруг старого пня: нужно метать с разных углов и расстояний, парами. В любое место на теле врага, размером в банковскую карту, я давно попадаю девяносто восемь раз из ста. Один раз из этой сотни нож попадает ребром, но и так он пускает кровь. Но один раз, — правда, не из сотни, а из пяти-шести сотен, — нож вообще никуда не попадает, и если целью было сухое дерево, он отскакивает от него с жутким звоном, летит назад, и надо успеть от него увернуться.

Но только кажется, что это идеальное оружие для улицы. Я могу так метать нож только с четырех шагов, — на один полный оборот ножа. Внутри оборота ножа, или за ним, — неминуемый промах. Однако со временем, после долгих тренировок, в глазах буквально вспыхивает эта дистанция, ее просто видишь. Отсюда нож войдет в сухое дерево гулко, крепко, радуя слух, и так глубоко, что сразу не вытащить. В мясо нож входит по рукоять.

Когда я подъехал к коттеджному поселку, солнце скрылось за лесом. У шлагбаума с обеих сторон — просторные будки с охранниками. За высоким кирпичным забором видны верхние этажи элегантных особняков. Я посмотрел по сторонам. В каждой деревне есть укромное место, где летними вечерами собирается местная молодежь. Элитный коттеджный поселок — не исключение, но только молодежь здесь богаче. Сегодня пятница, и чудный летний вечер, поэтому самое времечко для их тусовки.

Неширокая асфальтированная дорожка ведет вдоль забора в лесок, и там за сосенками горят фары, негромко рокочут моторы. Я очень медленно направил туда свой мотоцикл.

Песчаная лужайка, с краю — приземистый спортивный автомобиль, на бревнышках сидят три девушки и два парня. Перед ними красуются еще двое на мотоциклах, рыкая мощными движками. Я медленно подкатил к ним ближе и выключил мотор.

— Привет, — я махнул рукой в перчатке над рулем, как принято среди мотоциклистов. Двое на мотоциклах молча ответили тем же. Я выставил подножку своей старой «Ямахи», перекинул ногу через седло и с удовольствием распрямил спину. Все молча за мной наблюдали.

— Услыхал ваши моторы, захотелось поглядеть. Классные у вас аппараты.

Они действительно были хороши: один чоппер, настоящий «Харлей-Дэвидсон», очень престижный. Другой — спортбайк от Хонды, новый и тоже дорогущий. Сверкающие хромом и лаком, начищенные к выходным, — смотреть на них был одно удовольствие, тому, конечно, кто любит и понимает. Одеты были байкеры под стать своим аппаратам, в стиле каждого. На чоппере — ковбой в черной коже, черной бандане и в тисненых сапожках на каблуках. Спортсмен — в гоночном, пестром от рекламы комбинезоне с красным шлемом-интегралом.

Спортбайк рыкнул мотором, хрустнул песочком, как застоявшийся конь, и медленно, красуясь, сделал кружок перед бревнышками. По мелким признакам, заметным только опытному глазу, — ездок был не опытным, новичок. Всем им было тут лет по восемнадцать-двадцать. Я сразу почувствовал, что оказался здесь чужим и лишним, и очень старым. Здесь тусовалась золотая молодежь элитного поселка со своими подружками, — а я сюда приперся на своем старье. Но ведь я был тут по делу…

Я забросил ногу и завел мотор. Окинул глазами лужайку, асфальтовую дорожку, уходящую в лес, и поддал холостые обороты. Ручка газа как бичом подхлестывала раскаленные после дороги цилиндры, тахометр на приборке метнулся выше, заскакивая в красный сектор, вой двигателя из спаренных труб переходил в визг. И я отпустил толчком сцепление. Сразу чистый лесной воздух порвал скрежет задней шины об асфальт, и едкий синий дым вылетел из-под нее. Мотоцикл взлетел на дыбы, на заднее колесо, — и рванул вперед. Такое делать с места — самое трудное, — много легче «козлить» на ходу, отрывая переднее колесо. Но сейчас мне нужен был особенно сильный эффект.

Влетев в лес, я тормознул, упал на переднее колесо и развернулся. Обратно мне было жаль снова рвать так аппарат, и я броском разогнал его до восьмидесяти, и только перед лужайкой дал еще газку и рванул на себя руль. Мотоцикл встал опять на дыбы, как игривый конь, и так, на заднем колесе я прохватил мимо с бревнышек метров тридцать. Вернулся медленно, и мотоцикл поставил с краю, в сумерках сосен: пусть теперь старик отдыхает.

Девчонки встретили меня аплодисментами, к ним присоединились неловко и парни. Но это не было моим «выпендрежом». Это был такой «язык», понятный всем, кто садился на мощный мотоцикл, или хотя бы издали им любовался. Означало примерно следующее: вот мой ненаглядный аппарат, и вот что он умеет, — я на нем только сидел. Но самое главное: может, мне голову снесет когда-нибудь, но все равно это того стоит. Это не было ни показухой, ни вызовом, или приглашением повторить. Ради бога, не надо! Таким штукам на мотоцикле учатся годами, разбивая первые машины и ломая кости. Просто это такой «язык» рисковых людей, как их приветствие поднятой над рулем перчаткой — между незнакомцами, летящими навстречу, со скоростью за сотню, когда не только снимать руку с руля, а разжимать на нем пальцы опасно. Такой вот язык, такое общение.

Но, к несчастью, по неопытности, «спортсмен» на Хонде понял это как вызов. Ведь на бревнышках, как тетерки на токовище, сидели хорошенькие девочки. Но только он успел рыкнуть своим оборотистым движком, смахнул вниз стекло на шлеме, — и я уже знал, чем это все для него кончится.

Он откатил сначала по дорожке в лес для разгона, развернулся, рыкнул, и я не выдержал, соскочил с пенька, где сидел, и выбежал наперерез: сейчас этот салажонок навернется и сломает шею, и все из-за меня! Я махнул ему крест-накрест руками, тот пресек разгон и тормознул передо мной.

— Что тебе?

— Убьешься, слушай, не надо, не здесь. Я поучу потом.

— Отвали, брат, — за темным стеклом шлема видна была презрительная улыбка.

— Ладно, слушай, оторвешь колесо — не бросай газ, и ногу на тормоз! — Тот только кивнул и пошел на разворот.

Хорошо еще, что он не разогнался, как в первый раз, — хоть этим я помог, — он рванул вовремя руль на себя, и молодцом «закозлил», но отвернул ручку газа слишком сильно. Его крутой мощный байк просто вывернулся и уехал без него — на скорости под пятьдесят. Байк полетел дальше, набок в песок, кувырнулся раз, другой и осел с хрустом в кустах. Рубиновый фонарь прочертил в темноте сумасшедшие фигуры и земер. Сам же байкер крепко приложился затылком в шлеме об асфальт и с треском рвущейся ткани комбинезона закувыркался на обочину, в песок, под самые бревнышки.

Девочки вспорхнули, все разом бросились к нему, и я тоже.

— Алешка! Ой, мамочка, он не дышит! Алешка! Не пугай ты нас!

Глаза у парня глядели в разные стороны. Крови не было видно. Стянули шлем — улыбается. Стали поднимать — только охнул, когда привстал на ногу. Похоже, пронесло. Кожа на комбинезоне содрана, на заднике шлема — вмятина с трещиной, и рука на запястье до крови ободрана, там, где расстегнулась и вывернулась перчатка. Но все это были «семечки», дешево он отделался: «цокнись» он так в бандане, какая была у его друга-ковбоя, — и тогда его голова была бы похожа на сырую яичницу. А так через минуту-другую этот Алешка сидел уже героем среди перепуганных девочек. Ребята привели из кустов его байк — тоже не страшно, по песку он кувыркался, не по асфальту. Но пластик обтекателя поломан, задний поворотник всмятку. Но завели — фурычит.

На душе полегчало. Я взобрался на бревнышки выше и присел рядом с парнями. Пережитый общий страх сближает, и дает особые права. Поэтому я смело вынул из кармана фото с выпускного бала и молча протянул одному.

— Знаешь?

— Танька Софронова. Искали ее тут, — менты всех расспрашивали. И ты мент?

— Нет, сейчас не мент. Мне ее парень нужен.

Тот оглянулся на девчонок и окликнул одну.

— Галя, подойди, — и добавил для меня, — подружка.

Галей оказалась девушка постарше, лет двадцати, с темно карими глазами и обворожительной улыбкой. Я приметил ее раньше, и сразу выделил среди троих. Поэтому я не только ей улыбнуться, а даже поклонился — так она была хороша.

— Он ищет парня Таньки Софроновой. Знаешь?

— Ее парня? — Она непонимающе смотрела на меня, улыбалась и качала головой. — Вот же ее парень, Лешка, на спортбайке. Чуть не убился.

— А другой?

— Какой вам нужен? — она игриво улыбалась, и я улыбался ей.

— Другой, последний.

— Гуталин, наверное, — вставил первый парень и вернул мне фото, потом он крикнул всем, — Эй, народ, едем мы или нет? Десятый час уже!

— Едем, едем!

— Музыкант он — этот Гуталин, — ударник, играет в клубе, — закончил парень и спрыгнул с бревен. Компания засобиралась, и все потянулись — кто к машине, кто к байкам. И «цокнутый» Алешка похромал к своему. Но Галя никуда не торопилась, сидела, улыбалась и закончила за отвалившего от нас парня:

— В клубе «Дубль» он играет, недалеко.

— Галя, ну ты едешь? — крикнул байкер в бандане.

— Мне домой надо, маме обещала. Что так смотришь? Я ж тебе говорила!

Я спустился вниз по бревнышкам и подошел к Леше, он уже сел на свой спортбайк.

— Таню Софронову как мне найти?

— Ох, слушай, и ты ее ищешь…. Меня уже расспрашивали менты, — или допрашивали. Да кто ж ее знает, — такая она девка шальная…

— Жива?

— Да кто ж ее знает. Мы с ней расстались. Еще перед выпускными. Ну ладно, свидимся. Хорошая была девка. Жалко. Ну, давай.

— Счастливо.

Тишину леска разорвал рык моторов, молодые голоса утонули в нем, за сосенками мелькнули рубиновые фонари, и все стихло. Я обернулся. Галя сидела на бревнах, сбоку над соснами блестела чистая полная луна. Я подошел к ней и присел рядом.

— Какой вечерок… к вам присесть можно? — она в ответ только засмеялась. Посидели минутку молча — я уже забыл, что нужно говорить при луне красивой девушке. — Красивая луна… как живая. Вам не холодно? — и она опять засмеялась.

— Вы, наверное, из полиции.

— Нет, нет. Я сам по себе.

— А кто же вы?

— Я — Николай, а вы?

— Галя. Зачем вам ее парень?

— Пропала она. Неделя прошла. И дед ее извелся. Хоть бы позвонила. Передать ей можете?

— Кому? — она с деланным испугом повернулась ко мне.

— Подружке вашей, Тане.

— Как же я ей передам?

— Когда позвонит вам в следующий раз.

— Какой вы смешной! — она встала и оправила платье. — Мне пора.

Мы спускались вниз с бревнышек, и я взял ее за руку.

— Я вас провожу.

— На мотоцикле?

— Можно на мотоцикле. Садитесь.

Она игриво, но умело, запрыгнула в седло и обхватила меня сзади руками. Я медленно поехал мимо сосен и через сто метров остановился возле шлагбаума.

— Вот мой коттедж, — она махнула рукой за высокий забор. — А это Софроновых.

Коттедж Софроновых стоял с краю, мрачно чернея на фоне серебристых лунных облаков. Два окна на втором этаже светились.

— Я вас еще увижу? — я снял перчатку и протянул ей ладонь.

— Может быть. Клуб «Дубль». Он завтра там играет после девяти. Парень Танин. Мы все там будем.

— Я приеду. Обязательно. Спокойной ночи.

— Только сами-то не разбейтесь — так отжигаете, — и она юркнула под шлагбаум.

Я поглядел на два освещенных окна на втором этаже и набрал на своем мобильнике телефон этого коттеджа. Ответили не сразу, и я взглянул на часы — одиннадцатый час. Наконец, женский голос:

— Я вас слушаю. — Голос был низкий, грудной, такого сексуального голоса я даже и не слыхивал раньше. Возраст — не более двадцати пяти. Я попросил ее позвать Ивана Петровича

— Иван Петрович отдыхает. Кто его спрашивает? — Я назвал себя, и добавил, что по его заданию я разыскиваю Таню. После этих слов у нее изменился голос.

— Что-нибудь узнали?

— К сожалению, ничего. Иван Петрович спит?

— Сейчас посмотрю. — В трубке было слышно отдаленное:"Ваня, Ванечка! К телефону, мой дорогой, ты не спишь?"

Я ждал минут пять. Засветилось еще одно окно, наконец, раздался глухой, недовольный голос. С первых же слов стало ясно — хозяин сильно пьян.

— А-а, объявился, герой. Я что, нанимал тебя колотить всех до крови? Ты Танюшу нашел?

— Нет.

— Что за скандалы ты мне учиняешь! Портной мне звонит, — какого бандита я к нему подослал! Мы же с ним договорились обо всем, а ты мне свинью!

— Вы про внучку с ним договорились?

— Что о внучке? Что, я тебя спрашиваю! Может, и не он!

— Молитесь, чтобы он. Повторяю, лучше он.

— Охранника нашего избил — зачем!

— Его спросите, и свидетелей.

— И так тошно, еще ты всех мордуешь. Ищешь ее?

— Ищу. Но я звоню по другому вопросу. Я хочу завтра быть на собрании акционеров.

— Это еще зачем! Без твоих кулаков будет жарко!

— Соберутся интересные люди, — я должен их видеть.

— Очень интересные… Лишнее. Еще и завтра ввяжешься. Хирург, мне нашелся…

— Иван Петрович, как хотите, я могу прекратить ее поиски, решайте, денег я у вас не брал. И возьмите себя в руки.

— Ну вот, теперь ты хамишь!

— Мне вас жалко с Таней.

— Ты хоть что-нибудь узнал о ней?

— Ничего я не узнал. Что вы решили, Иван Петрович?

— Ничего он не узнал… Жива или мертва наша Танечка… Ладно, я закажу тебе пропуск. Но гляди мне завтра, рта на собрании не открывать! Не твое это дело!