Во имя нигилизма. Американское общество друзей русской свободы и русская революционная эмиграция (1890-1930 гг.)

На протяжении всего XIX в. внимание англичан к России неуклонно росло. Долгое время на туманном Альбионе воспринимали далекую империю как экзотический и загадочный край. Ещё с первой четверти XVIII в. в Англии утвердился взгляд на Россию как на восточную автократию, правители которой держали отсталый народ в повиновении. Согласно такому видению, невежество русских крестьян объяснялось умышленной политикой царизма по отношению к собственному народу. И хотя на протяжении всего XIX в. англичане всё лучше узнавали Россию, «однако на психологическом уровне переход от поверхностного восприятия к близкому знакомству так и не произошёл окончательно», полагал известный британский русист Э. Кросс⁶⁰.

Соперничество двух стран на международной арене, развернувшееся в XIX в., не столько изменило представления о России, сколько трансформировало фокус восприятия страны. С 1820-х гг. Великобритания и Россия стали главными соперниками в разрешении Восточного вопроса. Борьба двух держав за влияние на Османскую империю, различное видение ими проблемы территориальной целостности Порты на десятилетия предопределили характер англо-русских взаимоотношений. Столкновение интересов Лондона и Санкт-Петербурга в Восточном вопросе с 1830-х гг. стало важным стимулом для роста русофобских настроений в Англии. По мере нарастания внешнеполитических противоречий на туманном Альбионе всё более рассматривали Россию не только как далёкое и отличное по устройству государство. Английские политики воспринимали Российскую империю как опасного конкурента в колониальной экспансии, одновременно указывая на «реакционный» характер русского самодержавия. Так, известный британский политик и публицист Д. Уркварт в своих антироссийских работах делал главный акцент на опасности, которую представляла Россия в сфере международной политики⁶¹.

Большой популярностью в Англии пользовался взгляд на Россию как на деспотическую империю. Сторонники этой точки зрения указывали на то, что в России отсутствуют политические институты, традиционные для Англии. Участие России в подавлении европейских революций и национально-освободительных движений также давало повод критикам империи обвинить её правителей в деспотизме. Большое влияние в этом смысле оказывала антироссийская агитация, исходившая от колонии польских эмигрантов, бежавших в Англию после поражения польских восстаний 1830 и 1863 гг. Она строилась на образе России как внешнего завоевателя, поправшего свободу и независимость Отечества⁶². Взгляды английских русофобов и польских эмигрантов нашли своеобразное отражение в работах о внешней политике Российской империи немецкого эмигранта Карла Маркса, жившего в 1850–1880-е гг. в Лондоне. Маркс смотрел на русское самодержавие как на оплот европейской реакции, душивший любые проявления революционности в Европе при финансовой поддержке Великобритании⁶³. Впрочем, такой подход не находил широкой поддержки в викторианской Англии. Англичане склонны были воспринимать себя скорее в роли носителей цивилизации и свободы, чем жандарма Европы, спонсирующего подавление европейских революций⁶⁴. Образ Великобритании как державы, ведущей борьбу с реакционной Россией во имя ценностей свободы, был очень популярен в годы Крымской войны. Пропагандистский приём, противопоставлявший «свободную» Англию «реакционной» России, помог активному стороннику войны, британскому министру внутренних дел Г. Пальмерстону заручиться поддержкой со стороны той части английского общества, которая не одобряла участие в вооруженных конфликтах, непосредственно не угрожавших границам родной страны.

Новое обострение Восточного вопроса начиная с середины 1870-х гг. положило начало процессу более сложного восприятия России в Англии. Восстания 1875–1876 гг. в европейских провинциях Османской империи — Герцеговине, Боснии и Болгарии — привели к очередному ухудшению англо-русских отношений. В Лондоне смотрели на Турцию как на барьер против расширения влияния России на Балканах и в зоне Черноморских проливов. Поэтому первоначальные действия английской дипломатии по урегулированию Восточного кризиса 1875 г. были направлены на сохранение в неприкосновенности границ Порты. Такой подход оказался неприемлемым, когда в августе 1876 г. в Англии стало известно о зверствах турецких войск в Болгарии. Восстание болгар против турок и жестокое его подавление дали повод противникам действующего премьера-министра Б. Дизраэли начать кампанию против политики, проводимой им в отношении Турции. Антитурецкая кампания лидера либералов У. Гладстона вывела на первый план вопрос об отношении к России. Гладстон, вдохновлённый на антитурецкие заявления разоблачительными публикациями американского журналиста Дж. МакГахана и донесениями генерального консула США в Турции Ю. Скайлера, выступил в разгар кризиса с позиций христианской морали. Осуждая действия Порты, он стремился, прежде всего, ослабить позиции Дизраэли. Для Дизраэли, наоборот, слабая и истощённая Турция по-прежнему рассматривалась как противовес усилению позиций России на Балканах. Россия выступала в роли защитницы южных славян и была готова на военный конфликт с Турцией для упрочения своих позиций на Балканах, что совсем не устраивало Дизраэли. Таким образом, «болгарские ужасы» («Bulgarian Horrors») высветили диаметрально противоположное понимание целей британской политики в отношении России у Дизраэли и Гладстона⁶⁵.

С самого начала полемики лидера либеральной партии поддержала русская публицистка О. А. Новикова (Киреева), сторонница русско-английского сближения. Новикова регулярно публиковалась на страницах английской либеральной печати, защищая от нападок британских русофобов внешнюю и внутреннюю политику России. Она активно отстаивала интересы своей страны в годы Восточного кризиса. За такое рвение Дизраэли прозвал её «депутатом от России» (MP for Russia)⁶⁶. Точку зрения Гладстона разделяли также английские квакеры. Они считали действия турок гораздо бóльшим злом, чем российскую экспансию на Балканах. Один из них, видный либерал из Ньюкасла Роберт Спенс Уотсон, поддерживая Гладстона, кардинально разошёлся в этом вопросе со своим соратником Джозефом Коуэном, членом палаты общин от Ньюкасла. Уотсон обвинил Коуэна в том, что тот, вместо того, чтобы придерживаться «бдительного нейтралитета», шёл по пути разжигания русофобских настроений. Уотсон указывал на разницу в намерениях правящих кругов и русского народа, страдавшего под гнётом «тех, кто сейчас руководит им». Коуэн, в своё время водивший знакомство с А. И. Герценом, оправдывал свою позицию тем, что он «не желает, чтобы деспотизм расширился слишком далеко». Коуэн утверждал, что он повторяет доводы лондонского эмигранта, который был критиком восточной политики России⁶⁷.

Мысль Уотсона о том, что правящий режим является препятствием для цивилизованного развития страны, была не нова. Но он не отказывал русскому народу в праве присоединиться к числу «цивилизованных наций». Уотсон верил, что Россия может встать на путь прогресса, если, конечно, усвоит западные ценности. Такой подход позволял ему, как мы увидим далее, позитивно воспринять агитацию российских эмигрантов, обосновавшихся в Лондоне⁶⁸.

После разрешения Восточного кризиса 1875–1878 гг. интерес к России поддерживался известиями о многочисленных покушениях террористов на Александра II. Немаловажную роль в этом сыграли как внимание английской прессы, так и агитация беглых русских революционеров. В 1880 г. в центре внимания европейской прессы оказалась личность одного из народовольцев, Л. Н. Гартмана. Являясь участником покушения на императора, произошедшего 19 ноября 1879 г., Гартман вскоре бежал из России во Францию. По прибытии в Париж он был арестован по требованию царского правительства⁶⁹. Однако Гартман избежал экстрадиции, поскольку русским эмигрантам П. Л. Лаврову, Г. В. Плеханову, С. М. Степняку и Н. И. Жуковскому удалось инициировать громкую кампанию в прессе против его выдачи. Поддержка со стороны видных французских общественных деятелей и политиков (В. Гюго, Л. Гамбетта, О. Бланки) заставила французские власти отказаться от выдачи террориста. Гартман был отпущен из-под ареста и вскоре покинул Францию, переехав в Англию. Впечатлённый успехом агитации в пользу русского революционного движения во Франции, он планировал развить успех посредством организации в Лондоне печатной агитации. Народоволец намеревался создать «Комитет русских революционеров», который должен был заняться сбором средств. Гартман планировал печатать в Лондоне еженедельную газету, которая издавалась бы также в Париже и Цюрихе.

Поскольку европейская пресса называла всех русских террористов «нигилистами» («nihilists»), Гартман предлагал именно это слово в качестве названия будущего зарубежного органа русских революционеров. «“Нигилист” — слово, интересное Западу, а потому желательно употребить его», — полагал он. Газета мыслилась ему как главное средство борьбы за «сочувствие Запада к социалистам». Наиболее известные представители революционной эмиграции начала 80-х гг. — П. Л. Лавров, П. А. Кропоткин, В. И. Засулич, Г. В. Плеханов, Л. Г. Дейч, Н. А. Морозов, С. Л. Клячко — должны были принять участие в издании газеты. Посредством публичных лекций Гартман планировал собрать в Англии 10 000 фунтов стерлингов за две-три недели, что позволило бы запустить газету тиражом в 15 тысяч экземпляров. Одобрение этого плана Марксом, с которым Гартман познакомился в Лондоне, придало ему ещё больше уверенности в осуществимости намеченного мероприятия. Но на деле ничего не вышло, кроме выпуска двух номеров газеты в 1883 г. (причём в Париже, а не в Лондоне), которые остались совершенно незамеченными⁷⁰.

Несмотря на провал замыслов Гартмана, агитация русских политических эмигрантов в Англии становится с этого времени ещё одним фактором, который в конечном счёте подготовил почву для создания Обществ друзей русской свободы в Великобритании, а затем и в США. Ещё один русский политэмигрант Сергей Кравчинский вскоре предпринял вторую, гораздо более успешную попытку агитации против русского самодержавия. Он, так же как и Гартман, вынужден был покинуть страну из-за участия в террористической деятельности. После убийства шефа жандармов Н. В. Мезенцева 4 августа 1878 г. Кравчинский выехал за границу, навсегда покинув Россию. Благодаря своей энергичной деятельности на всех этапах народнического движения в 1870-е гг., к моменту своего отъезда в Европу он приобрёл немалый авторитет и популярность среди соратников по борьбе⁷¹. В эмиграции Кравчинский постепенно отошёл от активного участия в революционном движении, всё более увлекаясь публицистикой. Выступая перед западным читателем под псевдонимом Степняк, он сумел добиться широкого признания, издав в 1882 г. сборник очерков «Подпольная Россия» на итальянском языке («La Russia Sotterranea»). В книге рассказывалось об участниках революционного движения 1870-х гг., близких друзьях и знакомых Степняка. Очерки были переведены на многие европейские языки и встретили тёплый приём в европейской прессе⁷².

Успех книги, с одной стороны, и негативная реакция в западных странах на убийство Александра II — с другой, побудили Степняка задуматься об организации зарубежной агитации. В 1882 г. в письме к членам Исполнительного комитета «Народной воли» он указывал на необходимость познакомить Европу с «современным моментом революционной борьбы» в России. Степняк, как и ранее Гартман, ничего не говорил об участии иностранцев в заграничной агитации. Из трёх абзацев пространного послания народовольцам, которые были посвящены этому вопросу, ясно видно, что такая агитация должна была вестись силами лишь русских революционеров. Так же как и Гартман, Степняк в связи с такой агитацией использовал нелюбимое им понятие «нигилизм». Именно оно станет ключевым термином в его публицистике, рассчитанной на иностранную аудиторию. Необходимо отметить, что в послании к народовольцам бывший террорист ставил лишь предельно общую цель агитации — добиться сочувствия Европы. Степняк не уточнял, какими средствами необходимо его добиться. Он с одобрением отзывался об известном обращении «Народной воли», «Письмо к Александру III», встреченном на Западе с сочувствием. В нём народовольцы утверждали, что они посредством террора оборонялись от правительственного произвола и беззакония, и если бы царское правительство предоставило обществу основные гражданские свободы, то бомбисты немедленно прекратили бы насилие⁷³. Письмо народовольцев получило широкое хождение в западной прессе, в т. ч. в таких респектабельных изданиях, как французский «Journal des Debats» и английская «Times». Оно произвело сенсацию в зарубежной прессе, несколько изменив отношение к «нигилистам» в Западной Европе. Степняк планировал развить первоначальный успех, активизировав печатную агитацию⁷⁴. Тем более что взгляд народовольцев на смысл борьбы с самодержавием, по сути, совпадал с точкой зрения самого Степняка.

Летом 1884 г. Степняк вынужден был покинуть Швейцарию, опасаясь выдачи в Россию за совершённое преступление. Покинув Женеву, он решил перебраться на Британские острова. Именно в Англии, с её традиционной терпимостью к политическим эмигрантам, он почувствовал себя в большей безопасности. Большим подспорьем для него в первые месяцы лондонской эмиграции стала относительная известность в Англии «Подпольной России»⁷⁵. Как автор популярной книги он быстро вошёл в контакт с местными социалистами. Уже 23 июля 1884 г. на демонстрации в лондонском Гайд-парке Степняк познакомился с Генри Мейерсом Гайндманом, одним из основателей Социал-демократической федерации (СДФ); первым генеральным секретарём СДФ Генри Хайдом Чемпионом и знаменитым писателем, основателем Фабианского общества Бернардом Шоу⁷⁶. В круг знакомых Степняка в лондонской эмиграции входили участник ирландского национально-освободительного движения Майкл Дэвитт, член исполкома СДФ Герберт Берроуз, поэт Уильям Моррис и многие другие⁷⁷. Одним из главных соратников Степняка в деле привлечения симпатий английской общественности к борьбе русских революционеров стал секретарь Фабианского общества Эдуард Роберт Пиз. В конце 1884 г., после того, как они списались по поводу взносов в общество Красного Креста «Народной воли», состоялась их личная встреча⁷⁸.

Политическая деятельность Степняка в Англии, как и вообще лондонский период жизни эмигранта, являются самостоятельными сюжетами, подробно изученными его биографами⁷⁹. Необходимо подчеркнуть, что Степняк умело воспользовался теми возможностями, которые давала Англия для агитации в пользу «русских нигилистов». С 1885 по 1889 г. он издал на английском языке три книги о России, в которых рассматривались самые разнообразные вопросы политической и общественной жизни⁸⁰. Помимо того, Степняк опубликовал большое количество статей в самых разных английских журналах и газетах. К 1889 г., когда Степняк написал свою первую повесть на английском языке «The Career of a Nihilist: a Novel» (в русском переводе — «Андрей Кожухов»), он завоевал репутацию «объективного» и «достоверного» специалиста по России⁸¹. Как полагает канадский историк Д. Синес, в своих публицистических работах середины 1880-х гг. Степняк выработал тот стиль подачи материала, которого он придерживался впоследствии, когда начал издавать журнал «Free Russia». Содержание его статей и книг было наполнено различными анекдотами о русской жизни, личными наблюдениями и огромным количеством фактического материала. Под всё это никогда не подводилось какого-либо осмысленного теоретического обоснования. Синес отмечал, что «Степняк-Кравчинский был кем угодно, но только не систематичным мыслителем»⁸².

Главной его целью в публицистике была критика внутренней политики царского режима с опорой на целенаправленно подобранные данные, почерпнутые, как правило, из работ русских экономистов народнического толка. Много внимания уделялось и апологии действий «русских нигилистов». Разбирая в книге «Русская грозовая туча» внешнюю политику Российской империи, он объяснял стремление царизма к агрессивной экспансии необходимостью отвлечь внимание русского общества от внутренних проблем. Русское самодержавие, по его мнению, было главной угрозой для успешного и мирного развития Европы, и лишь уничтожение абсолютной власти царя могло обеспечить мир на континенте⁸³. Степняк не считал нужным писать о социалистических планах переустройства России. Касаясь политики, он сосредоточивался исключительно на конфликте «передовых русских умов» и самодержавия⁸⁴.

Хотя публикация книг и статей была наиболее эффективным способом агитации с точки зрения охвата аудитории, Степняк прибегал и к устной пропаганде. Лекции, которые охватывали самый широкий круг тем, почерпнутых из его же книг и статей, позволяли ему завести новые знакомства с английскими общественными деятелями. Конечно, прежде всего, в расширении своих связей Степняк ориентировался на английских социалистов⁸⁵.

Говоря об успехе публицистической деятельности Степняка в Англии, нельзя не отметить совпадение некоторых его взглядов и расхожих представлений о России на туманном Альбионе. Современный английский исследователь А. Вернитски отметил, что заграничная агитация Степняка подразумевала чёткое осознание разницы между британской монархией и русским самодержавием⁸⁶. Британский политический строй был признан Степняком образцом, которому надлежало следовать в борьбе за конституцию и гражданские свободы, тогда как Российская империя подлежала коренному преобразованию⁸⁷.

Необходимо также учитывать, что агитация Степняка велась на фоне острого соперничества Великобритании и России на арене внешней политики. В 1880–1890-е гг. англо-русские отношения были весьма напряжёнными в связи с острым соперничеством в Средней Азии, а также из-за вопроса о статусе черноморских проливов⁸⁸. Все внешнеполитические действия России в указанных регионах неизменно вызывали подозрение англичан, ревниво оберегавших свои колониальные владения и существующий статус-кво в бассейне Чёрного моря. Поэтому поддержка или, точнее, интерес к агитации Степняка опирались в т. ч. на традиционную русофобию англичан, замешанную на враждебных чувствах к основному конкуренту на международной арене.

Впрочем, основным мотивом англичан, поверивших агитации Степняка, была их убеждённость в необходимости политических преобразований в России. Она подкреплялась твёрдым убеждением в совершенстве английской политической системы, что признавал и сам Степняк. Согласно такому представлению, в Англии, в отличие от России, у всех политических сил, включая оппозиционные, имелись широкие возможности для легального выражения протестных настроений. Такое видение английской политики позволяло сформировать упрощённые образы, построенные на противопоставлении «цивилизованной» Англии и «отсталой» России⁸⁹.

Такой взгляд на Россию был характерен не только для русского эмигранта. Подобным образом воспринимали далекую страну и англичане, основавшие Общество друзей русской свободы в 1885 г. Инициаторами создания организации выступили англичане, которые хотели помочь Степняку в его агитационной деятельности. Идея принадлежала Анни Безант, английской писательнице, социалистке, участнице Фабианского общества. Познакомившись с работами Степняка, Безант написала письмо русскому эмигранту, в котором предложила любую «помощь вашим усилиям сокрушить тиранию»⁹⁰. 7 августа 1885 г. в доме Безант состоялось собрание, на котором было принято решение основать общество для содействия делу свободы русского народа. Основным направлением деятельности должна была стать работа по освещению положения в России посредством «лекций, распространения литературы и статей в прессе». Главным практическим итогом заседания стало издание проспекта Общества⁹¹.

Кроме того, по замыслу организаторов, Общество должно было содействовать продвижению социальных реформ в самой Англии. Но два участника собрания, Б. Шоу и У. Моррис, считали совмещение столь разных задач неудачным и пагубным для дальнейшей работы Общества. Первый исходил из того, что столь разные цели не смогут найти достаточную поддержку в английском обществе. Второй считал, что организация должна сосредоточиться главным образом на борьбе за внутренние преобразования в самой Англии⁹². Но поскольку уже вскоре на первый план в процессе создания Общества выдвинулись Пиз и социалистка Шарлот Уилсон (оба — фабианцы), проблема совмещения целей отошла на второй план. Они, как и Безант, видели основное предназначение организации в распространении сведений о России среди англичан. Уилсон в письме к математику Чарлзу Пирсону, которому она предлагала поддержать нарождающееся Общество, сообщала, что русский эмигрант не является инициатором создания данного кружка. Учредители Общества надеялись на него лишь как на поставщика «объективных» сведений о России. Более того, Уилсон утверждала, что Степняк «не желает активно участвовать в деле»⁹³.

Тем не менее русский революционер участвовал в первых встречах и собраниях, которые должны были послужить отправной точкой для дальнейшей деятельности. 8 октября 1885 г. у Пиза состоялась встреча, на которой присутствовали Шоу, Степняк и Уильям Эрл Ходжсон, член консервативной партии, автор передовиц «Times». Английский тори был одним из первых видных общественных деятелей, не принадлежащих к социалистам, кто попал под обаяние личности Степняка. После встречи он признал необходимость борьбы русских «нигилистов» с самодержавием. Впечатление было столь сильным, что Ходжсон оперативно написал и издал воспоминания об этой встрече «Вечер с нигилистом» (A Night with A Nihilist)⁹⁴.

В самом конце 1885 — начале 1886 г., благодаря содействию Пирсона, Уилсон и Пиза, состоялось несколько публичных лекций Степняка. 16 декабря 1885 г. Ш. Уилсон организовала небольшой митинг, на котором выступил русский эмигрант. На нём присутствовало 80 человек. Произнёс речь и Ч. Пирсон, который «выразил симпатии борьбе русских за свободу». 18 декабря 1885 г. Степняк выступил перед рабочими на митинге, также организованном его английскими друзьями. Но к 1886 г. деятельность по созданию Общества приостановилась. Уилсон писала Пирсону, что русский революционер «смотрит пока до известной степени прохладно на идею Общества, занимающегося русской пропагандой». Первая попытка образовать Общество друзей русской свободы провалилась главным образом из-за пассивности и скептического отношения к подобной идее самого Степняка. Британский историк Дж. Слэттер полагает, что нежелание русского эмигранта участвовать в агитации объяснялось как его неуверенностью в своих ораторских качествах, которые он оценивал критически из-за плохого знания английского языка, так и недостаточной поддержкой Общества со стороны несоциалистических сил. Всё это, по мнению английского историка, изначально обрекало организацию на изолированное существование в общественной жизни Англии⁹⁵.

На наш взгляд, ещё одной важной причиной, по которой Степняк не желал в тот момент браться за работу в Обществе, было отсутствие возможностей для влияния на ситуацию внутри России посредством такой агитации. Для Степняка зарубежная агитация была средством «моральной поддержки» тех, кто боролся с самодержавием внутри России. Полностью оторванный от России в первые годы лондонской эмиграции, он вполне мог смотреть на организацию Общества как на бесполезное дело с точки зрения влияния на борьбу с самодержавием внутри России. В этом отношении возможности первого Общества друзей русской свободы были слишком скромны и ограничены, чтобы подвигнуть Степняка к совместной работе с англичанами. Но грандиозный успех в 1887–1889 гг. статей американского журналиста Дж. Кеннана о сибирской ссылке убедил его в необходимости подключения к агитации иностранцев.

В этих условиях идеей организации агитации заинтересовался Уотсон. Будущий президент английского Общества друзей русской свободы был к середине 1880-х гг. известным и влиятельным общественным деятелем в Ньюкасле. Он участвовал в создании электрической компании «Newcastle’s Swan Electric Light Company» и входил в местный попечительский совет, заведовавший вопросами образования⁹⁶. Его политические взгляды сформировались под влиянием квакерства. Как и его отец, Уотсон был членом Либеральной партии. Он считался сторонником Гладстона, поддерживая гомруль для Ирландии и активную социальную политику при сохранении незыблемых прав на частную собственность. С 1890 по 1902 г. Уотсон возглавлял Национальную либеральную федерацию, созданную для мобилизации партийного электората во время выборов⁹⁷. Через члена палаты общин от Ньюкасла Дж. Коуэна Уотсон познакомился с некоторыми из политических эмигрантов, проживавшими в Лондоне. Наибольшее впечатление на него произвели участники итальянского Рисорджименто Ф. Орсини, Дж. Гарибальди, Дж. Мадзини, а также венгерский революционер Л. Кошут. Помимо уважения к этим людям, Уотсон проникся глубокой верой в правоту их борьбы⁹⁸.

Неудивительно, что Уотсон, испытывавший симпатии к видным деятелям европейского национально-освободительного движения, заинтересовался также борьбой русских революционеров. Познакомившись с публикациями Степняка и став в октябре 1886 г. свидетелем выступления П. А. Кропоткина в Ньюкасле, он захотел лично познакомиться с лондонскими эмигрантами. Весной 1887 г. Уотсон пригласил Степняка выступить с лекциями в его родном городе⁹⁹. Тот отклонил предложение, ссылаясь на серьёзную занятость, не позволявшую ему отлучиться из Лондона. Осенью 1888 г. Степняк получил вторичное приглашение от Уотсона посетить его в Ньюкасле¹⁰⁰. Пиз рекомендовал его как человека очень полезного для агитации, прежде всего, благодаря своему авторитету и обширным политическим связям: «Он из квакеров, адвокат и, наверно, самый влиятельный вне парламента человек в Северной Англии; мог бы, если б захотел, быть избранным в парламент в любое время и в любом месте. Он очень твёрдый радикал, но не социалист; человек большой культуры, путешественник и альпинист, написал книги об англосаксонской поэзии и т. д., и т. п., и он всё ещё сравнительно молодой человек, лет сорока. Я его близко не знаю, но иногда бываю у него в доме в воскресные вечера»¹⁰¹.

Первая встреча Уотсона со Степняком состоялась 24 февраля 1889 г., когда русский эмигрант выступал в Ньюкасле. Уотсон по её окончании обещал содействие Степняку в деле агитации. Русский эмигрант поблагодарил за поддержку, но посетовал на несвоевременность агитации из-за затишья внутри самой России. «Мы начали слишком поздно: если бы мы предприняли пропаганду среди иностранцев где-то на четыре или пять лет раньше, или даже два-три года назад, результат мог бы быть гораздо большим, поскольку она соотносилась бы с эпохой напряжённой борьбы дома. Но мы были так поглощены борьбой в то время и так надеялись одолеть правительство в течение нескольких лет, что пренебрегли такой пропагандой. Сейчас мы начинаем в мёртвый час, когда наступило временное затишье в текущей борьбе и, следовательно, ослабление интереса к ней за границей». Степняк считал, что заграничная агитация, прежде всего, нужна для поддержки русской оппозиции, которая борется с самодержавием внутри России¹⁰². Но апатия и бессилие оппозиции в годы царствования Александра III порождали у русского эмигранта сомнения в своевременности подобной агитации.

Уотсон не сразу облёк своё сочувствие в конкретные предложения. Они последовали от него только в конце года. В письме от 9 ноября 1889 г. он сообщил Степняку, что намеревается «собрать 10–12 друзей». Планировалось, что они будут издавать литературу о России, чтобы «подготовить почву для дальнейших публичных выражений сочувствия». Уотсон планировал назвать эту группу единомышленников «Друзья русского народа»¹⁰³. Степняк согласился с этим планом во время личной встречи с Уотсоном в самом конце ноября. 12 декабря Уотсон сообщил русскому эмигранту, что он подготовил проект воззвания Общества и предлагал обсудить его содержание в самое ближайшее время¹⁰⁴. 18 декабря в фешенебельном лондонском ресторане «Criterion» был согласован план создания Общества. Уотсон предлагал выпустить обращение (Аn Appeal) для сбора подписей и пожертвований в поддержку «общества друзей русской свободы»¹⁰⁵. Степняк одобрил идею, но выступил против того, чтобы имена русских эмигрантов стояли под обращением. Видя, как статьи Кеннана вызывали возмущение по обе стороны Атлантики, он был твёрдо уверен, что первоначальная инициатива должна принадлежать самим англичанам. Степняк просил не спешить с обнародованием намерения издавать газету, посвящённую России, и ограничиться пока изданием обращения. На данном этапе он был осторожен в отношении предполагаемой поддержки со стороны англичан и хотел, прежде всего, удостовериться в действительно благожелательном отклике на обращение¹⁰⁶.

Работа по рассылке обращения и сбору подписей всецело легла на плечи Уотсона. Первые отклики с поддержкой были немногочисленны, как он и предвидел. Впрочем, отсутствие широкой поддержки компенсировалось тем, что благодаря широким связям Уотсона удалось привлечь в ряды Общества влиятельных людей Англии. 24 января 1890 г., когда обращение было выпущено, под ним поставили свои подписи два известных общественных деятеля. Это были профсоюзный деятель, либерал, член парламента Томас Бёрт и радикал, издатель газеты «Bradford Observer» Уильям Поллард Байлс. Авторы воззвания, ссылаясь на пробуждение симпатий к русским политическим заключённым благодаря выступлениям Дж. Кеннана, объявляли своей главной задачей «распространение сведений о действительном положении дел в стране и о действиях властей». Общество декларировало намерение публиковать информацию в специальных брошюрах и в своём периодическом органе, который планировалось издавать раз или два в месяц. В обращении указывалось, что таким образом инициаторы Общества планируют поддержать борьбу русской оппозиции за конституцию и даже воздействовать на царское правительство¹⁰⁷.

Можно утверждать, что обращение стало тем «рамочным соглашением», которое позволило согласовать общий подход к заграничной агитации столь непохожих по взглядам людей, как Уотсон и Степняк. Оба, несмотря на разные политические воззрения, обладали способностью выходить за рамки своих партийных взглядов ради общего дела. Ещё в самом начале их сотрудничества Уотсон ясно дал понять, что он не единомышленник русского эмигранта, но союзник: «Я не разделяю, конечно, многие ваши взгляды, а против некоторых решительно возражаю, но если чаша полна добрым вином, к чему спорить о её форме?»¹⁰⁸

После обнародования программного документа Уотсон энергично принялся распространять его среди знакомых политиков, в т. ч. парламентариев. Его стратегией был поиск влиятельных и богатых людей, из которых можно было бы создать компактную, но сильную организацию, во главе с исполнительным комитетом из 10–12 человек¹⁰⁹. В самом начале, в январе-феврале 1890 г., сбор подписей шёл очень вяло. Под воззванием подписались 11 человек и было собрано всего 32 фунта 16 шиллингов¹¹⁰. Тем не менее 31 марта 1890 г. в Лондоне Уотсон сумел провести первое собрание сторонников. На нём было образовано английское Общество друзей русской свободы (The English Society of the Friends of Russian Freedom)¹¹¹.

Встреча состоялась в атмосфере повышенного внимания к событиям, произошедшим в России. Поступившие в английскую прессу новости о побоище в Якутске 22 марта 1889 г. и о трагедии в каторжной тюрьме на реке Кара 7 ноября 1889 г. повлияли на перемену настроений в Англии¹¹². В Якутске, после коллективного протеста заключённых против притеснений тюремного начальства, власти казнили бунтовщиков. На карийской каторге несколько десятков политзаключённых попытались покончить с собой, приняв яд, в знак протеста против насилия над членом «Народной воли» Надеждой Сигидой. Тюремная администрация жестоко наказала арестантку за нарушение режима. Сигида, не выдержав телесных наказаний, наложила на себя руки¹¹³. В Санкт-Петербурге не отрицали случившегося, хотя глава МВД И. Н. Дурново делал вид, что ничего серьёзного не произошло¹¹⁴. Но публикации в зарубежных газетах, которые, по замечанию товарища министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа, «с явным удовольствием помещают ужасные описания суровых мер, применённых к некоторым ссыльным в Сибири», дали повод к очередной антироссийской кампании в Англии¹¹⁵. Воспользовавшись ажиотажем в прессе, Уотсон и Степняк оперативно издали под эгидой «Общества друзей русской свободы» два памфлета: «Убийство политических заключенных в Сибири» («The slaughter of Political prisoners in Siberia») и «Телесные наказания политических ссыльных в России» («The Flogging of Political Exiles in Russia»), которые пользовались большим спросом в Англии на протяжении 1890-х гг. Эти брошюры привлекли дополнительное внимание к английскому Обществу. Количество людей, подписавшихся под воззванием, и сумма пожертвований выросли, хотя Уотсон по-прежнему считал оказанную поддержку недостаточной¹¹⁶.

В начале апреля 1890 г. Общество друзей русской свободы обрело чёткую организационную структуру. После окончания сбора подписей и пожертвований был образован Генеральный комитет Общества, состоявший из 37 человек¹¹⁷. В него входили авторитетные англичане, сделавшие себе имя в самых разных областях человеческой деятельности. Все они дали согласие поставить подпись под воззванием и внести пожертвование во имя «русской свободы». Большинство членов комитета были либералами или радикалами, причём первые преобладали. Это было связано с тем, что переговоры о присоединении к Обществу английских политиков вёл лично Уотсон, сам являвшийся либералом. Однако Уотсон постарался сделать всё, чтобы Генеральный комитет отражал как можно более широкий спектр политических и общественных сил Англии. По его мнению, в комитет должны входить люди, которые «достаточно интересуются делом»¹¹⁸. 30 апреля 1890 г. был образован руководящий подкомитет Общества, переименованный позже в исполнительный комитет, куда были избраны председатель и казначей Общества Уотсон, секретарь организации Пиз, английский издатель Томас Анвин-Фишер и Байлс¹¹⁹. Уотсон планировал, что в исполнительный комитет войдёт 10–12 человек. Планировалось, что каждые три месяца они будут собираться для утверждения отчёта о проделанной работе и определять основные направления деятельности Общества. На практике реальное руководство исполнительным комитетом (а соответственно, и всей организацией) осуществляли пять-шесть человек и самые активные сотрудники журнала «Free Russia»¹²⁰.

Благодаря стараниям Уотсона в Общество вошли девять либералов, заседавших в парламенте. Их вес и значение как в самой фракции, так и в парламенте очень разнились. Такие либеральные политики, как Джон Шоу-Лефевр, Артур Дайк-Экланд, Томас Бёрт, принадлежали к видным деятелям партии. Барон Шоу-Лефевр происходил из родовитой английской семьи. После окончания Итона и Кэмбриджа он увлёкся политикой, присоединившись к Либеральной партии. Шоу-Лефевр несколько раз был членом либеральных кабинетов (министр труда в 1881–1883 и 1892–1894 гг., министр почт в 1884–1885 гг.), зарекомендовав себя как убеждённый сторонник Гладстона¹²¹.

Непростые отношения с великим старцем были у другого выходца из аристократической семьи баронета Артура Дайк-Экланда. На протяжении всей своей политической карьеры, которая началась в 1879 г., Дайк-Экланд активно занимался разработкой и продвижением новых законов в сфере образования. Во второй половине 1880-х гг. он принадлежал к прогрессивному крылу партии, выступая за более активную социальную политику. Вершиной его политической карьеры стал пост министра образования в либеральных кабинетах Гладстона и А. Ф. Розберри в 1892–1895 гг.¹²²

Томас Бёрт, несмотря на своё простое происхождение, также сумел сделать карьеру на политическом поприще. Сын скромного углекопа, Бёрт также с детских лет был вынужден трудиться на шахте. Из-за этого он не смог закончить школу, однако, занимаясь самообразованием, Бёрт сумел завоевать авторитет среди шахтёров, а его прирождённые лидерские качества помогли ему стать профсоюзным лидером. С 1874 г. началась его долгая парламентская карьера. С этого времени он неизменно проходил в парламент как член либеральной партии, оставаясь в её рядах до самого конца. Во многом благодаря Бёрту либералы в последней трети XIX в. могли рассчитывать на поддержку значительной части английского рабочего класса¹²³.

В то же время в Общество вступил либерал из Ноттингема Джон Эдвард Эллис, владелец угольных копей, убеждённый противник расширения социальных прав рабочего класса. В частности, он был против введения 8-часового рабочего дня, за что ратовали члены левого крыла партии¹²⁴. Двое членов палаты общин, присоединившихся к Обществу, были известными сторонниками гомруля: профессор механики Кембриджского университета Джеймс Стюарт (заседал в палате общин с 1885 по 1900 г.) и казначей Ирландской национальной лиги Альфред Уэбб (заседал в палате общин с 1890 по 1895 г.)¹²⁵. Остальных парламентариев можно отнести к рядовым членам либеральной фракции. Это активный пропагандист квакерства Джошуа Раунтри, политик и общественный деятель из Шеффилда Генри Уилсон и публицист из Лестера Джеймс Аллансон Пиктон¹²⁶.

Большинство парламентариев присоединились к Обществу лишь номинально. За исключением Пиктона, никто из них далее не участвовал в регулярной деятельности Общества. Впрочем, этого от них и не требовалось. Уотсон был больше озабочен тем, чтобы состав организации, несмотря на свою малочисленность, выглядел респектабельно и репрезентативно. Однако добиться этого ему удалось лишь частично.

Уотсон вёл переговоры и с другими видными политическими деятелями, прежде всего консерваторами, но потерпел неудачу. Для подавляющего большинства консерваторов участие наряду с социалистами в Обществе было неприемлемо по идеологическим соображениям. Единственным из тори, согласившимся присоединиться к Обществу после долгих уговоров Уотсона, был член палаты общин, владелец фабрики по производству чернил Генри Чарльз Стефенс¹²⁷.

В Обществе хорошо были представлены английские радикалы и социалисты, что было заслугой Степняка, Пиза и всё того же Уотсона. Деятельное «левое крыло» Общества составляли видный член Социал-демократической федерации (СДФ) Адольф Смит, казначей СДФ Фредерик Грин, радикальный журналист Герберт Перрис и сам Пиз. Основателям Общества удалось также привлечь к сотрудничеству и довольно известных представителей английской богемы (художник Феликс Мошелес, писательница Хезба Стреттон, издатель Фишер Анвин, публицист Уильям Макензи), готовых участвовать в агитации и даже давать на неё деньги¹²⁸.

Общество друзей русской свободы имело надпартийный характер, хотя перевес был явно на стороне либералов. Именно им современники отводили решающую роль в организации агитации. Ф. Энгельс в письме к русской революционерке В. И. Засулич с удовлетворением отмечал, что «в настоящий момент вера либералов в освободительной пыл царя сильно поколеблена вестями из Сибири, книгой Кеннана и последними университетскими волнениями в России…». Немецкий социалист всецело одобрял создание Общества на фоне таких настроений: «Вот почему возобновившиеся среди английских либералов антицаристские настроения представляются мне чрезвычайно важными для нашего дела; очень хорошо, что Степняк здесь и имеет возможность их подогревать»¹²⁹.

И Уотсон, и Степняк с самого начала стремились наладить издание собственного печатного органа под названием «Free Russia». Согласившись с эмигрантом насчёт того, что необходимо как можно скорее начать его выпуск, Уотсон более осторожно подошёл к вопросу о периодичности издания. Он ратовал за издание журнала раз в два месяца, но Степняк настаивал на ежемесячном формате. В итоге верх взяла точка зрения русского революционера¹³⁰.

В мае 1890 г. состоялись последние приготовления к выпуску первого номера журнала. Исполнительный комитет решил, что оптимальным размером для издания будет объём в 16 страниц. Уотсон предупредил Степняка, что из требуемых для ежемесячного издания 400 фунтов он как казначей имеет всего лишь 101 фунт и 64 подписчика¹³¹. С самого начала Общество испытывало острый дефицит средств на издание журнала. Но, несмотря на все трудности, в июне 1890 г. в Лондоне вышел первый номер «Free Russia». Издание печатного органа стало первым совместным проектом английских либералов и русских социалистов, рассчитанным на завоевание симпатий англоязычной публики к русскому освободительному движению. Благодаря журналу Общество станет одним из главных центров антисамодержавной пропаганды в Англии на протяжении четверти века. Своей деятельностью английское Общество смогло доставить немало беспокойства русским властям, пристально следившим, прежде всего, за действиями лондонских эмигрантов. Потребовались особые контрдействия со стороны шефа заграничной агентуры Министерства внутренних дел в Париже И. П. Рачковского, чтобы к 1894 г. охладить интерес англичан к деятельности Общества¹³².

Интерес к русским революционерам, или, как их называли в американской печати — «нигилистам», сформировался в США в начале 1880-х гг. В конечном счёте этот интерес привёл к появлению движения за свободную Россию в Америке. Ниже мы исследуем предпосылки и обстоятельства возникновения американского Общества друзей русской свободы. Предпосылки стали формироваться после убийства Александра II, когда в американской прессе началось обсуждение сущности российского нигилизма. Рост внимания к нигилистам проходил на фоне появления разногласий в российско-американских отношениях. Длительное время возникавшие время от времени трудности во взаимоотношениях Вашингтона и Санкт-Петербурга воспринимались как потенциальная угроза доброжелательным партнёрским связям. Дипломаты двух стран неизменно проявляли волю к урегулированию противоречий. Как следствие, отношения двух стран в XIX в. по большей части развивались в русле делового и конструктивного сотрудничества.

Такого рода взаимоотношения можно объяснить в первую очередь прагматическими соображениями. У США и России был один и тот же главный внешнеполитический соперник в лице Великобритании. Это позволяло долгое время сравнительно легко обходить стороной разногласия. Хотя Россия владела территориями на Американском континенте, Новый Свет мало интересовал Санкт-Петербург по сравнению с европейскими делами. Все инициативы Российско-американской компании¹³³ по дальнейшему расширению владений воспринимались чиновниками царского правительства с известной долей осторожности и скептицизма. Осознавая всю трудность защиты американских земель, находившихся очень далеко от столицы даже по российским меркам, царское правительство не желало вступать в конфликт с державами, имевшими более прочные позиции в Западном полушарии.

Разрешение внешнеполитических разногласий к середине 1820-х гг. позволило США и России встать на путь сближения. Трактат о торговле и мореплавании 6 (18) декабря 1832 г. закрепил режим наибольшего благоприятствования в торговле между двумя странами¹³⁴. Собственно, русско-американские отношения в этот период, вплоть до Крымской войны 1853–1856 гг., не отличались особой активностью. Пока Соединённые Штаты на протяжении 1840-х гг. занимались присоединением новых территорий, Россия сконцентрировала своё внимание на европейских делах. Но и Соединённые Штаты, и Российская империя в то же время были заинтересованы в урегулировании своих политических разногласий с Великобританией. По мнению историка И. И. Куриллы, Николай I пытался наладить взаимоотношения с Англией, «используя американский континент как рычаг воздействия в русско-английских отношениях, тогда как некоторые круги в Соединённых Штатах начинают рассматривать Россию как страну, интересы которой могут сделать её лоббистом американского возвышения в мировой политике»¹³⁵.

Обострение русско-английских отношений в начале 1850-х гг. совпало с упрочением связей между Россией и США. В это время и Санкт-Петербург, и Вашингтон — каждая сторона по разным причинам — считали внешнюю политику Англии и Франции серьёзной угрозой для собственных национальных интересов. После начала Крымской войны Россия и США подписали взаимовыгодную конвенцию о правах нейтралов во время морской войны¹³⁶.

Взаимоотношения США и Российской империи во второй половине 1850-х — 1860-е гг., когда обе державы переживали драматические события во внутренней жизни, подробно исследованы историками. В историографии русско-американских отношений прочно утвердилось мнение, что американо-российские отношения находились в это время на пике сближения. Столь разные события, как восстание в Польше в 1863 г. и Гражданская война в США, объединили Петербург и Вашингтон перед угрозой вмешательства Англии и Франции во внутренние конфликты на стороне восставших поляков и Южной Конфедерации. Поэтому Россия и США были заинтересованы в публичной демонстрации союзнических отношений. Визит русских эскадр в США осенью 1863 г., посещение в 1866 г. американским чрезвычайным посольством во главе с заместителем морского министра Г. В. Фоксом России и прочие события приводятся исследователями в доказательство того, что 1860-е гг. были кульминационной вехой в развитии благожелательных отношений между Россией и Америкой. Взаимная поддержка и доверие позволили возобновить в 1866 г. переговоры о судьбе русских владений в Америке. Их продажа Соединённым Штатам в 1867 г. свидетельствовала о желании России сосредоточиться на освоении дальневосточных территорий, а также о стремлении сохранить и упрочить дружественные отношения с заокеанской республикой¹³⁷.

Не вдаваясь в подробности российско-американских отношений в 1870-е гг., нужно обратить внимание на то, что они по-прежнему оставались благоприятными, в т. ч. и во время перипетий Восточного кризиса 1875–1878 гг.¹³⁸ Для нас же важно отметить, что тесное сотрудничество двух стран в 1860–1870-е гг. окончательно сформировало миф об «исторической дружбе» (historical friendship) России и США, который будет впоследствии раскритикован американскими друзьями русской свободы¹³⁹.

Говоря о восприятии России американцами до 1880-х гг., необходимо, прежде всего, заметить, что оно разнилось в зависимости от эпохи. Как заметил И. И. Курилла, изучавший проблемы взаимного восприятия России и США в середине XIX в., «американцы гораздо лучше были расположены к далёкой империи в сравнении с европейским общественным мнением»¹⁴⁰. Во время Крымской войны симпатии большинства американских газет были на стороне России¹⁴¹. Ко времени правления Александра II представления о далёкой и плохо знакомой стране заметно изменились в лучшую сторону. Если до 1850-х гг. в США были популярны шаблонные представления о России как варварской и деспотической стране (почерпнутые по большей части из английских газет), то в 1860-е гг. количество сочувственных откликов увеличилось на порядок. Рос интерес к экзотической стране и со стороны американских предпринимателей. Например, в середине 1860-х гг. компания «Western Union Telegraph» запланировала прокладку телеграфного кабеля по дну Тихого океана между США и Российской империей. В разведывательных работах компании принял участие молодой американец Джордж Кеннан. Увидев своими глазами азиатскую часть России, он заинтересовался страной. После посещения Камчатки и Сибири Кеннан написал несколько статей и издал книгу очерков «Кочевая жизнь в Сибири», в которых благосклонно отзывался о России и её официальных властях¹⁴². Впрочем, стоит отметить, что в тот момент он не проявлял интереса к социально-политической тематике. Начинающий журналист, находясь в России, предпочитал описывать окружающую природу и собирать этнографический материал¹⁴³.

В 1880-е гг. началось постепенное ухудшение американо-российских отношений. Однако этот процесс не был прямолинейным. На протяжении 1880–1890-х гг. можно обнаружить и примеры сотрудничества в русле прежних благожелательных отношений. Например, помощь американцев голодающему населению России в 1891–1892 гг. или Всемирная выставка в Чикаго в 1893 г. и связанный с этим визит русского флота в Нью-Йорк¹⁴⁴. Кроме того, инерция восприятия отношений двух стран с позиций «исторической дружбы» продолжала оставаться очень сильной. Толчком к осложнению взаимоотношений послужило резкое увеличение эмиграции из России. Национальный состав эмигрантов, покидавших Россию в 1880-е гг. в поисках лучшей доли, был очень пёстрым. Среди них было очень мало русских и много представителей национально-религиозных меньшинств. На первый план в российско-американских отношениях в эти годы вышел вопрос об еврейской эмиграции. Приток евреев в Америку возрос в разы после волны погромов в 1881–1882 гг. На 1880–1890-е гг. пришлось обострение «паспортного конфликта». Он возник вследствие отказа российских властей признавать право бывших российских евреев, принявших гражданство США, на свободный въезд на территорию империи¹⁴⁵. Несмотря на рост озабоченности американских политиков антисемитской политикой российского правительства и рост публичных протестов в Америке, по мнению американского историка Э. Хили, в те годы ни республиканская, ни демократическая администрации Белого дома не желали идти по этому вопросу на острый конфликт с царской Россией¹⁴⁶.

В 1880-е гг. возросла также численность уголовных преступников, бежавших в Америку, и политических эмигрантов, скрывавшихся в США от наказания за революционную деятельность в России. Незаконное присутствие нарушителей закона на территории США очень сильно беспокоило местные власти, в то время как беглыми революционерами активно интересовалось царское правительство. Поскольку в это же время уже получила широкое распространение международная практика заключения двусторонних экстрадиционных конвенций, предполагавших взаимную выдачу уголовных преступников, Россия и США ещё в 1873 г. начали переговоры о заключении такого соглашения¹⁴⁷.

Громкие убийства глав государств в США и России в 1881 г. высветили резко негативное отношение американского общества к террористам и политическому террору вообще¹⁴⁸. Трагическая гибель президента Дж. Гарфилда и императора Александра II вызвали волну сочувствия к жертвам террора, а американские газеты единодушно осуждали насилие, учинённое «анархистами» и «нигилистами»¹⁴⁹. Например, в ходе дискуссии, развернувшейся на страницах журнала «North American Review», американские юристы единодушно заключили, что политические мотивы убийства не должны считаться достаточным основанием для отказа в выдаче подозреваемых той стране, в которой было совершено преступление¹⁵⁰. Неудивительно, что приезд в США в июле 1881 г. народовольца Л. Н. Гартмана и его агитация в пользу русских нигилистов не нашла сочувствия в американской прессе¹⁵¹. Время для агитации было выбрано крайне неудачное, что в итоге признал и сам Гартман. В письме к Энгельсу он отмечал недоброжелательное отношение газетчиков к его персоне: «Хотя общество и пресса против меня, но за всем тем дела мои идут прекрасно…». Гартман откровенно признал, что его приезд в Соединённые Штаты, за исключением нескольких американцев, заинтересовал исключительно немецких социалистов, таких же эмигрантов, как и он сам¹⁵². Такая ничтожная поддержка продемонстрировала практически полное отсутствие популярности идей политического террора и их сторонников в США.

Негативная реакция на террор российских нигилистов была преобладающей в США до 1883 г. Восприятие стало меняться после выхода в свет американского издания книги С. Степняка «Подпольная Россия». Сочувственные очерки о борьбе народовольцев привлекли больше внимания, чем прямые выступления сторонников русских нигилистов в американской печати¹⁵³. Кроме того, подъём «новой иммиграции» и наплыв эмигрантов из Российской империи в это же время привели к тому, что в США стали всё больше интересоваться «нигилистами» или «анархистами»¹⁵⁴. Известный публицист М. Уилкокс в рецензии на книгу Степняка призывал читателей «внимательнее изучить нигилизм». Сетуя на отсутствие хороших публикаций о русских революционерах, Уилкокс приветствовал появление очерков, вышедших из-под пера беглого эмигранта. Американский журналист выражал надежду, что увлекательно написанный памфлет стимулирует дискуссию о характере борьбы русских революционеров¹⁵⁵.

Но если Уилкокс пытался подойти взвешенно и объективно к вопросу о сущности «русского нигилизма», то некоторые другие американцы открыто встали на сторону народовольцев. Так, журналист Дж. Бьюэл после путешествия по империи летом 1882 г. издал книгу «Русский нигилизм и жизнь ссыльных в Сибири». Он утверждал, что политические преступники томятся в антисанитарных тюрьмах и терпят произвол от администрации¹⁵⁶. Другой американец, служивший некоторое время в американском консульстве в России, У. Армстронг в начале 1880-х гг. эмоционально защищал нигилистов от критических отзывов, что не прошло мимо внимания прессы¹⁵⁷. В 1884 г. он прочитал лекцию о русских революционерах в Нью-Йорке. Его слушателями были некоторые члены Конгресса и участники местного географического общества. Во время лекции Армстронг вновь доказывал, что российская политическая система не оставляет её оппонентам ничего другого, как прибегать к террору для достижения своих целей. Во время лекции он упомянул выступления Кеннана, которого обвинил в незнании вопроса. В историографии прочно утвердилось представление, что позиция Армстронга ещё больше усилила желание Кеннана посетить Сибирь¹⁵⁸.

Другой яростный критик самодержавия, англо-американский журналист Эдмунд Нобл (1853–1937) также стал убеждённым противником «русского деспотизма» после пребывания в России. В 1882–1884 гг. он работал в Санкт-Петербурге корреспондентом английских газет «Daily News», «Daily Globe», «Manchester Globe», «Glasgow Helard»¹⁵⁹. В столице Нобл познакомился со своей будущей женой Лидией Львовной Пименовой, которая участвовала в революционном движении в начале 1880-х гг. В мае 1883 г. она покинула Россию, обосновавшись, в конце концов, в Малдене штат Массачусетс, где и прожила со своим супругом до конца своих дней¹⁶⁰. В 1885 г. одновременно в Лондоне и Бостоне вышла книга Нобла «Русский мятеж, его причины, состояние и перспективы». В ней отразилось противоречивое отношение американского журналиста к России.

С одной стороны, он проникся любовью и уважением к далёкой стране. С другой стороны, Нобл стал ярым противником русского самодержавия и политического строя страны. В книге он показал себя твёрдым приверженцем англо-саксонской демократии и сторонником её распространения на другие страны. Журналист предсказывал в недалёком будущем конец монархического правления в России в результате неотвратимого наступления западной цивилизации¹⁶¹. Нобл оправдывал насилие русских террористов, действия которых он считал формой самозащиты в условиях, когда власть отрицала право подданных даже на выражение простого несогласия. Он не сомневался, что по этой причине страну вскоре ждёт рост политического недовольства. По его мнению, оно приобретёт самые разнообразные формы, будь то религиозный протест, общественное движение или распространение нигилизма, добивающегося террором предоставления прав и свобод¹⁶². Целую главу Нобл посвятил революционерам и сибирской ссылке. Он, так же как и Бьюэл, обличал официальные власти за негуманное обращение с политическими заключёнными¹⁶³.

Уильям Дадли Фулк, президент АОДРС в 1903–1905 гг. Фото из воспоминаний У. Д. Фулка ≪A Hoosier Autobiography≫ (1922)

Ещё одним американцем, выступившим со сходных позиций, был Уильям Дадли Фулк, политический и общественный деятель из Индианы. Он происходил из квакерской семьи, которая участвовала в движении за отмену рабства. В отличие от Армстронга и Нобла, Фулк к концу 1880-х гг. сделал успешную политическую карьеру в Индиане, прежде всего в качестве сторонника реформы гражданской службы в США¹⁶⁴.

По его собственным воспоминаниям, Фулк заинтересовался Россией как великой державой¹⁶⁵. Он с опасением смотрел на рост могущества Российской империи на Балканах, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Ему казалось, что экспансия России несёт угрозу всем странам «со свободными институтами». «Не существует ни географических, ни этнографических границ, достаточно широких, чтобы ограничить амбиции русских», — провозглашал он в памфлете «Славянин или Сакс»¹⁶⁶. Работа Фулка была написана под влиянием уже вышедших в свет к тому моменту книг Степняка, в которых революционер изображал Российскую империю как агрессора на европейской арене, а также оправдывал политический террор против самодержавия¹⁶⁷. Соответственно, Фулк пытался показать, почему самодержавная Россия своей внешней политикой представляет угрозу для «цивилизованных наций». То, что это действительно так, как и то, что противостояние между Россией и Великобританией за мировое господство неизбежно, если самодержавие не будет свергнуто, — представлялось для него аксиомой. Всю русскую историю Фулк изобразил как «попятное движение от свободы к автократии»¹⁶⁸. Согласно его логике, свободолюбивые славянские племена со временем стали бесправными подданными московских князей, сконцентрировавших в своих руках всю полноту политической власти. Новое, централизованное государство, по мнению Фулка, не встречая никакого сопротивления изнутри, обратилось к экспансионистской политике, угрожавшей всем соседям России. Фулк предполагал, что «русскую угрозу» могут остановить только внутриполитические изменения в империи, а именно — упразднение абсолютной власти царя и наделение равными политическими правами всех подданных России. На этом основании Фулк оправдывал террор «нынешнего поколения революционеров, ещё известных под именем нигилистов». Не одобряя политическое насилие в принципе, Фулк приходил к тем же выводам, что и Армстронг, и Нобл. Подобно им, он считал, что русские террористы, несмотря на «весьма сомнительные методы», добивались гражданских прав для «пятидесяти миллионов бедных и невежественных крестьян». Чтобы доказать их правоту, Фулк сравнивал революционеров с аболиционистами. И те, и другие, в его представлении, боролись за «освобождение угнетённого человечества»¹⁶⁹.

Выступления этих общественных деятелей и журналистов, а также спорадические высказывания Твена и У. Д. Хоуэллса на протяжении 1880-х гг. подготовили почву для возникновения движения, получившего известность как «движение за свободную Россию» (Free Russia Movement). Американский историк Д. Фоглесонг характеризует его как первый «американский крестовый поход за “Свободную Россию”»¹⁷⁰. Всех его участников объединяло убеждение в необходимости замены устаревших, как им казалось, общественных институтов Российской империи. Они были уверены, что при «правильном» ходе истории русское самодержавие уступит место более «цивилизованной» форме правления, принятой в англо-американском мире.

Возросший интерес к русским «нигилистам» не прошёл мимо внимания Дж. Кеннана. Имея опыт путешествия по Сибири, он решил поучаствовать в разворачивавшейся дискуссии. Кеннан достаточно быстро понял, что вопрос о характере сибирской ссылки является злободневным, привлекая широкое внимание американской аудитории. Биограф Кеннана Ф. Трэвис показал, что с 1881 г., когда американская полярная экспедиция на судне «Жаннета» погибла у берегов Якутии, Кеннан стал искать издательство, которое было бы готово профинансировать его поездку по Сибири. Но его намерение осуществилось лишь в 1885 г., когда Кеннан сумел договориться с нью-йоркским журналом «Century», который расценил инициативу журналиста как коммерчески выгодную. По контракту Кеннан получал гонорар в 6000 долларов. По итогам путешествия он должен был написать 12 статей для журнала и выпустить книгу¹⁷¹.

Отправившись в поездку по России из Санкт-Петербурга 31 мая 1885 г., Кеннан планировал собрать доказательства в пользу «цивилизованного» состояния тюрем в стране. Но первоначальный замысел начал меняться, когда Кеннан лично познакомился с условиями существования политзаключённых в Сибири. О своих новых впечатлениях он написал из Томска 26 августа 1885 г. издателю «Century» Росуэллу Смиту (1829–1892): «Ссыльная система гораздо хуже, чем я раньше полагал. Произведённое г-ном… (имеется в виду Г. Лэнсдейл¹⁷². — Д. Н.) обследование тюрем и изучение системы ссылки чрезвычайно поверхностно. Если он действительно бывал в Тюменской и Томской пересыльных тюрьмах, то я не могу понять, как он не увидел, что их состояние, как и состояние их несчастных обитателей, во многих отношениях ужасающе. <…> То, что я раньше писал и говорил об обращении с политическими ссыльными, в сущности верно и точно, во всяком случае по отношению к Западной Сибири, — однако мои прежние представления о них сильно поколеблены. Русские либералы и революционеры, с которыми я здесь встречался, вовсе не являются недоучившимися проповедниками или бездумными фанатиками, или же людьми, мысли которых трудно понять. Напротив, это обыкновенные, нормальные и вполне понятные люди, а нередко исключительно интересные и привлекательные»¹⁷³.

Редакция журнала «Century» полностью разделяла взгляды Кеннана. В неподписанной заметке «Америка — не Россия» две страны были противопоставлены друг другу, чтобы читатель смог оценить преимущества США как свободной страны¹⁷⁴.

Путешествие Кеннана по Сибири в 1885–1886 гг. не только заставило изменить его отношение к русским революционерам и политзаключённым. Как считает американский исследователь Дэвид Фоглесонг, увиденное в ходе этой поездки полностью изменило его отношение к России. После изучения ссыльно-каторжной системы Кеннан перестал оправдывать самодержавие и превратился в страстного обличителя самодержавия и защитника революционного движения. Отныне Кеннан считал обязанным донести до сведения западной публики всё то, что он узнал о страданиях революционеров в Сибири.

Современные историки, изучающие восприятие Кеннаном ссыльно-каторжной системы в Сибири, сходятся во мнении, что оно было пристрастным. Как полагает Фоглесонг, на окончательную позицию Кеннана решающее влияние оказало религиозное воспитание в духе пуританизма, усвоенное в детстве и заставлявшее его, уже будучи взрослым, постоянно находиться в поисках «истинной веры». Соответственно, в Сибири он обрёл «антицаристскую веру». Поэтому он использовал терминологию христианского миссионера, таким образом «апеллируя к евангелическому духу американцев»¹⁷⁵. Американский историк Н. Сол отмечал, что на позицию Кеннана повлияли два фактора. Во-первых, журналист был жёстко связан условиями контракта. Когда Кеннан собрался подробно исследовать отношение русской бюрократии и тюремных властей к революционерам, в журнале не поддержали эту идею. В «Century» желали видеть больше иллюстраций из сибирской поездки журналиста, а не тщательный обзор сибирских тюрем. Во-вторых, односторонность точки зрения Кеннана объяснялась избирательным кругом общения во время посещения тюрем и каторжных поселений. В подавляющем большинстве это были люди, находившиеся в оппозиции к самодержавию. После многократного общения с ними Кеннан, как пишет Сол, «стал вдвойне предан новой вере»¹⁷⁶. Трэвис указывал также на финансовые выгоды, которые получил Кеннан от сибирской командировки. Он полагает, что журналист смотрел на поездку по Сибири как на возможность хорошо заработать после долгих лет материальной неустроенности. Кеннан был уверен в грядущем успехе, и он не ошибся. Помимо общенациональной известности, благодаря статьям о своём путешествии в популярном «Century» Кеннан заработал немалую сумму. Хотя точные цифры неизвестны, по приблизительным подсчётам Трэвиса Кеннан получил за свои публикации вдвое больше, чем предполагалось по контракту, т. е. около 12 000 долларов. По окончании контракта с журналом Кеннан начал выступать с лекциями по Америке. За лекционный сезон 1889–1890 гг. он получил свыше 40 000 долларов, очень хорошие деньги по тем временам¹⁷⁷. Недоброжелатели журналиста выставляли его новый статус и материальный успех как стремление хорошо заработать на сенсационной теме. Русский эмигрант А. М. Эваленко, состоявший на службе в Департаменте полиции, после знакомства с Кеннаном пришёл к выводу, что журналиста интересовала лишь материальная сторона дела: «Я открыл, что он истый американец и его личная выгода для него цель жизни, он служит русской революции только для наживы»¹⁷⁸. Публицист Ч. Де Арно, бывший русский подданный, принявший американское гражданство, упрекал Кеннана в корысти. По его мнению, Кеннан стал разоблачителем сибирской ссылки из-за желания обогатиться на очернительстве царского режима¹⁷⁹.

Помимо собственно денег, статьи принесли Кеннану огромную известность и звание специалиста по России¹⁸⁰. Публичные выступления Кеннана ещё больше укрепили его авторитет. Американцы не только охотно посещали лекции, но и верили в разоблачения журналиста. По подсчётам самого Кеннана, к 1895 г. его лекции в США и Англии посетили от 300 до 400 тысяч человек¹⁸¹.

Лекции Кеннана посещала самая разнообразная публика: студенты, священники, рабочие, служащие, богема. Его выступления часто превращались в драматический спектакль, «когда он наряжался в полный костюм каторжанина, с шапкой без козырька, в халате с бубновым тузом на спине и с кандалами на ногах». Слушатели с сильным воображением на таком представлении возмущались «произволом», творимым официальными властями в Сибири. По признанию непосредственного очевидца лекций Кеннана, русского эмигранта Е. Е. Лазарева, «на обычную американскую публику всё это производило часто потрясающее впечатление»¹⁸². Например, известный американский писатель Марк Твен, посетивший в марте 1888 г. лекцию Кеннана в Вашингтоне, безоговорочно поверил рассказу лектора о трудной жизни ссыльных на Карийских рудниках. Уже на лекции он публично выразил негодование самодержавием: «Если нынешнее русское правительство не может быть низвергнуто иначе как динамитом, то спасибо Господу Богу за динамит!»¹⁸³ Реакция Твена, который обладал поверхностными знаниями о России, показательна: многие американцы, мало что знавшие о далёкой империи, формировали свои представления по статьям и выступлениям Кеннана.

Впрочем, отнюдь не все американцы верили в истинность разоблачений американского журналиста. Известный юрист, бывший посланник США в России Дж. Лотроп указывал, что, несмотря на правдивость фактов, изложенных в статьях Кеннана, общая картина российской жизни в его статьях сильно искажена. Авторитетный дипломат, хорошо знакомый с реалиями далёкой страны, считал, что Кеннан крайне однобоко подошёл к описанию своего путешествия, не заметив, что русское самодержавие «в действительности ограничено законодательством», которое власти неукоснительно соблюдают¹⁸⁴.

Некоторые слушатели, посещавшие лекции Кеннана, проникались, прежде всего, чувством сострадания к ссыльным в Сибири. Чаще всего это были американские священники, занимавшиеся благотворительностью. Их интересовала в первую очередь гуманитарная сторона вопроса. После выступления Кеннана в Филадельфии 13 ноября 1889 г., пастор местной епископальной церкви Святой Троицы Уильям Маквикар (1843–1910), впечатлённый услышанным, предложил сделать всё, что было в силах собравшихся, для облегчения страданий заключённых в Сибири. Вскоре, 26 ноября, в Филадельфии были учреждены две организации: Ассоциация по подаче петиции в защиту ссыльных Сибири (The Siberian Exile Petition Association) и Комитет помощи русским ссыльным (The Russian Exile Relief Committee). То, что движение зародилось именно в Филадельфии, можно объяснить религиозно-филантропическими традициями этого города. Местные священники всегда активно участвовали в самых различных благотворительных движениях¹⁸⁵.

Целью Ассоциации, во главе которой находился Маквикар, стала организация петиционного движения по всей Америке. Ассоциация имела своё центральное бюро в Филадельфии, куда вошли 4 человека: президент Маквикар, казначей Дж. П. Мамфорд, секретари Альфред Дж. П. Макклюр и миссис В. Ф. Дженкс. Все они участвовали в работе по распространению петиции по всей стране. В бюро Ассоциации считали, что обращение будет иметь реальную силу, если удастся собрать миллион подписей. Для этой цели Ассоциация разослала петицию различным общественным организациям и учредила отделения организации на местах¹⁸⁶. В петиции, адресованной на имя русского царя, содержалась просьба о проведении в России реформы исправительных учреждений. Само содержание документа, опубликованное в августе 1890 г. в «Century», производило впечатление умеренности, а главное требование было прописано в мягком тоне. Отношение Кеннана к деятельности Ассоциации было в целом скептическим. Поддерживая в принципе создание подобных организаций, он не одобрял текст петиции, посчитав его компромиссным и недопустимо миролюбивым по духу. По тем же соображениям проигнорировали воззвание к царю и русские эмигранты, проживавшие в Америке¹⁸⁷. Ассоциация собрала к августу 1891 г. 300 000 подписей¹⁸⁸. Это было не так уж и мало, хотя и значительно меньше первоначального замысла.

Другая организация — Комитет помощи русским ссыльным — создавалась как фонд, собиравший деньги для облегчения положения политкаторжан и их семей. С финансовой точки зрения Комитет потерпел неудачу и в апреле 1890 г. присоединился к Ассоциации. В конце концов, ни та, ни другая организация так и не достигли своих целей. Крах филадельфийских филантропических организаций был неизбежен по нескольким причинам. Во-первых, сама кампания была недостаточно хорошо организована. Хотя инициаторы смогли опубликовать петицию в журнале «Century», на широкую рекламу, охватившую бы всю Америку, средств у Ассоциации не было. В-вторых, хотя сама идея петиционного движения возникла вследствие успешной публичной деятельности Кеннана, организаторы не учли, что причиной популярности его лекций являлось не только сострадание американцев к судьбам заключённых. Многие американцы воспринимали его выступления как эффектное и развлекательное действие. Разумеется, не все, кто видел зрелищные лекции Кеннана или читал его статьи, желали бы делом помочь сибирским заключённым. В-третьих, энтузиастам из Ассоциации, собиравшим подписи, не удалось привлечь на свою сторону самого Кеннана. Это лишило организацию возможности привлечь к сбору подписей многих авторитетных знакомых журналиста.

Помимо самих американцев, статьи и лекции Кеннана привлекли внимание русских революционеров. После личной встречи Степняка с Кеннаном в июле 1886 г. в Лондоне, русский революционер по-новому посмотрел на перспективы заграничной агитации. В письме к английскому социалисту Э. Пизу Степняк предвкушал будущий успех: «Дней десять назад у нас был очень приятный гость — Джордж Кеннан, американский писатель и путешественник. Он провёл два года в России, изъездил всю Сибирь и посетил множество ссыльных. <…> Его книга будет опубликована в виде серии статей в “Сенчури”. <…> Она будет означать эпоху в завоевании общественного мнения Европы и Америки в пользу нашего дела»¹⁸⁹. Кеннан был интересен русскому политэмигранту также тем, что в Сибири он завёл знакомства с его старыми соратниками Е. Е. Лазаревым и Ф. В. Волховским. С обоими Кеннан эпизодически переписывался после своего возвращения в США. После того, как ссыльные узнали об успехе кеннановских статей, они решили организовать побег. Как вспоминал Лазарев, целью бегства было «персональным присутствием <…> подтвердить все сообщения Кеннана»¹⁹⁰. 16 августа 1889 г. из ссылки в Троицкосавске (Забайкальская область) бежал Волховский¹⁹¹. Затем, 4 июля 1890 г., из селения Укыра Иркутской области бежал Лазарев¹⁹². Беглецы благополучно добрались до Америки, где вступили в переписку со Степняком, Кеннаном и политэмигрантом из России Л. Б. Гольденбергом, проживавшим в то время в Нью-Йорке. Из этих писем видно, что ссыльные действительно бежали для участия в агитации Кеннана, надеясь развить его успех¹⁹³.

И Волховский, и Лазарев являлись активными участниками «хождения в народ» прежде, чем были сосланы в Сибирь. Феликс Вадимович Волховский родился в 1846 г. в Полтавской губернии в дворянской семье. С середины 1860-х гг. он принимал деятельное участие в революционной пропаганде, за что неоднократно подвергался арестам. В начале 1870-х гг. Волховский познакомился со Степняком. После ареста во время «хождения в народ», Волховский был осуждён по «делу 193-х». На громком процессе, на котором судили народников, занимавшихся революционной агитацией, он 23 января 1878 г. был приговорён к ссылке в Тобольскую губернию. В Сибири Волховский занялся журналистикой и несколько лет был корреспондентом томской «Сибирской газеты». За одиннадцать лет он сменил несколько мест ссылки, пока не перебрался в Иркутскую губернию, откуда и бежал в Америку¹⁹⁴.

Егор Егорович Лазарев родился в 1855 г. в Самарской губернии в семье крепостных. Он получил гимназическое образование в Самаре, где и познакомился с революционными идеями. Так же как и Волховский, Лазарев проходил по «делу 193-х», но был оправдан. Он участвовал в русско-турецкой войне 1877–1878 гг., где также занимался революционной пропагандой. Впоследствии Лазарев дважды ссылался в Сибирь и во время второй ссылки бежал в США¹⁹⁵.

В Америке беглые революционеры практически сразу же связались с Лазарем Борисовичем Гольденбергом, являвшимся на тот момент одной из центральных фигур в американской колонии русских эмигрантов. Ровесник Волховского, он происходил из ортодоксальной еврейской семьи. В 1865 г., порвав со своей семьёй ради светского образования, он поступил на физико-математический факультет Харьковского университета, а два года спустя перевёлся в Технологический университет в Санкт-Петербурге, где изучал химию. После участия в студенческих волнениях 1868–1869 гг. Гольденберг находился под надзором полиции сначала в Тамбовской губернии, а затем в Петрозаводске. В июле 1872 г. он бежал за границу, сначала в Швейцарию, где заведовал типографией русских политэмигрантов, а в 1880 г. в Англию. Подготовка к печати революционных изданий и их распространение были его основным занятием вплоть до самой смерти в Лондоне в 1916 г. С 1887 по 1895 г. Гольденберг проживал в Нью-Йорке¹⁹⁶. Формирование в Америке малочисленной, но энергичной группы политэмигрантов из России стало ещё одной важной предпосылкой создания Общества друзей русской свободы в Америке.

Наборня, где набирали журнал «Вперед!» и разные брошюры. Слева направо: П. Л. Лавров, Я. В. Вощакин, А. Л. Линев, Л. Б. Гольденберг. Источник: Международный институт социальной истории

Успех статей и выступлений Кеннана породил у русских эмигрантов надежды на то, что возникновение мощного движения за свободную Россию вполне реально, если столь известный журналист в Америке возглавит его. Впервые эта идея стала активно обсуждаться после того, как Волховский в конце 1889 г. успешно бежал из Сибири в Канаду. Оттуда беглый революционер оперативно связался с Кеннаном, а также возобновил переписку со Степняком. Находясь в Канаде, Волховский, подобно Кеннану, начал выступать с лекциями. Несмотря на плохой английский и небольшую аудиторию, которую ему удалось охватить своими лекциями, он твёрдо верил, что «через месяца два я уже могу заговорить со всей Канадой и канадцы будут знать, кто с ними говорит». Поначалу Волховский не планировал покидать Северную Америку, рассчитывая развернуть там бурную агитацию. Помимо надежд на личное содействие Кеннана, он был впечатлён общественным резонансом, который производили лекции журналиста. «В Штатах движение в полной силе, — сообщал Волховский Степняку, — в Филадельфии большинство пасторов работают в комитете подачи Александру III петиции — монстра; в Цинциннати студенты и преподаватели написали ему же письмо, нечто вроде обвинительного акта; в Нью-Йорке, Бостоне собираются митинги для противодействия extradition treaty (экстрадиционного договора. — Д. Н.) и давления на Вашингтонское правительство в смысле дипломатического вмешательства в русские дела; к Кеннану начинают стекаться деньги; пресса работает неустанно, печатая editorials (передовые статьи. — Д. Н.) о необходимости оказать давление на русское правительство, и т. д. и т. п.»¹⁹⁷.

Всё это оживление позволяло Волховскому заключить, что в США можно будет создать влиятельное движение, сочувствующее революционному движению в России. С помощью Кеннана, «путём организации общественной помощи» Волховский планировал собрать «больше 10 000 д[олларов]». Для этого он настоятельно просил Кеннана «сделать Call (обращение. — Д. Н.) для устройства постоянного американского комитета друзей русской свободы»¹⁹⁸. Помимо этого, Волховский просил Кеннана выделить денег уже созданному английскому Обществу друзей русской свободы. Но всё было напрасно: ни обращения к американцам, ни денег от Кеннана Волховский так и не дождался.

Хотя Кеннан прямо не отказывал русскому эмигранту, он не спешил браться за организацию движения. Причин на то было несколько. Во-первых, Кеннану было попросту некогда заняться новым делом. Волховский писал Степняку, что Кеннан «работает свыше сил и работает, главным образом, для денег». Он сетовал на то, что знаменитому американцу трудно что-либо сделать, пока он «находится в руках разных Pond’ов (имелся в виду владелец частного лекционного агенства Осиас Понд, устроитель лекций Кеннана. — Д. Н.), Century people (издатели журнала «Century». — Д. Н.) и иных businessman’ов, которые спят и видят, как выжать из его громадной популярности золотой дождь»¹⁹⁹. Но дело было не только в плотном лекционном графике журналиста. Кеннан не желал помогать английскому Обществу друзей русской свободы и по другой причине. Он считал, что основным центром агитации должна стать Америка. Кеннан открыто указывал Волховскому, что надеется именно здесь развернуть широкомасштабную агитацию. Для него было важно иметь гарантию коммерческого успеха замышлявшегося предприятия. Поскольку речь шла об издании журнала, посвящённого России, Кеннан хотел всё просчитать заранее, чтобы не прогореть. В свою очередь, эмигранты понимали, что успех заграничной агитации будет зависеть от того, насколько удастся воспользоваться именем и деньгами Кеннана для их агитации²⁰⁰.

Вместе с тем Кеннан помог Волховскому вызволить из Сибири его дочь, Веру, которая осталась там после побега отца. Благодаря связям журналиста в английском посольстве в Санкт-Петербурге, ребёнок был вывезен из России в Англию. Несмотря на то, что после полугодичного пребывания в Канаде и США Волховский не расстался с надеждой на сотрудничество с Кеннаном, в июне 1890 г. он решил перебраться в Англию. Помимо стремления поскорей воссоединиться с ребёнком, важную роль сыграло приглашение Степняка. Лондонский эмигрант очень рассчитывал на помощь Волховского в агитации на туманном Альбионе²⁰¹.

Независимо от Волховского, наладить агитацию в Северной Америке пытался Гольденберг. 29 марта 1890 г. он обратился к Степняку и П. Л. Лаврову, прося содействия в деле издания в Америке «солидного русского революционного органа, в котором могли бы высказываться все оттенки русской революции». Это предложение совпало по времени с усилиями английского ОДРС по организации выхода в свет лондонского журнала «Free Russia». Поэтому Волховский, находясь уже в Англии, от имени ОДРС предложил Гольденбергу стать ответственным за американское издание журнала. Гольденберг принял предложение, и с августа 1890 г. печатный орган английского Общества друзей русской свободы стал издаваться в Америке нью-йоркским филиалом «Free Russia Publishing Association». С ноября 1890 г. журнал выходил с подзаголовком «Американское издание» («American edition»)²⁰². На первом этапе своего существования, с августа 1890 г. по июнь 1891 г., американское издание являлось полной копией английского. В журнале, помимо информации о положении в России и о работе английского ОДРС, освещалась также деятельность разрозненных и малочисленных групп в США, созданных в защиту «русской свободы», и протесты отдельных граждан против дискриминационной политики царизма²⁰³.

Журнал «Free Russia» («Свободная Россия»). Американское издание. Март 1893 г.

Издание журнала в Америке было организовано без участия Кеннана. При этом Гольденберг и помогавший ему с осени 1890 г. Лазарев надеялись на то, что он вскоре возглавит журнал. Ни тот, ни другой не представляли себе никакой иной кандидатуры на пост редактора американского издания. Лазарев в письме Гольденбергу в декабре 1890 г. сообщал, что «странно видеть Free Russia, детище агитации Кеннана, без его имени»²⁰⁴. Сам Кеннан одобрил появление журнала. Он хотел придать агитации максимально широкий размах, поэтому все его советы по выпуску журнала носили практический характер. Кеннан предложил первые номера рассылать бесплатно, а цену сделать доступной для рядового американцев — 10 центов²⁰⁵. Кеннан помог также с распространением журнала. Он дал Гольденбергу адреса некоторых книжных магазинов, где можно было сбывать журнал, и согласился продавать его на своих лекциях²⁰⁶. В период осени 1890 и зимы 1890/1891 г. он отправил Гольденбергу свыше 100 долларов на издание «Free Russia»²⁰⁷. Сама по себе это сумма была небольшой, но т. к. журнал продавался плохо, Кеннан своими взносами по существу спас его от быстрого краха²⁰⁸.

Одновременно Лазарев попытался организовать распространение журнала на западном побережье США. Обосновавшись в Сан-Франциско, он лично занялся сбором денег и рассылкой журнала. Но все его усилия не принесли ощутимого результата. Уже в ноябре 1890 г. Лазарев предлагал Гольденбергу для большей эффективности распространять журнал через американский газетный синдикат, не зная, что тот ещё раньше отверг такой вариант²⁰⁹. В письме к Степняку Гольденберг с неодобрением отзывался о возможном сотрудничестве с крупными фирмами, предлагавшими услуги по распространению прессы, считая, что «для русского революционного движения лучше, если газета в состоянии стоять на своих собственных ногах, а не поддерживаться несколькими либеральными магнатами»²¹⁰.

В конце декабря 1890 г. Лазарев из Сан-Франциско перебрался в Денвер, Колорадо. Через своего знакомого эмигранта Э. Л. Собсовича, проживавшего там, он заочно познакомился со Скотт Сакстон, сочувствовавшей революционерам из России. От неё Лазарев и получил приглашение переехать в Денвер. Сакстон была профессором и ректором Академии ораторского искусства и считалась одним из влиятельнейших общественных деятелей города. Её увлечение русскими нигилистами было прямым следствием лекционной агитации Кеннана. Именно под его влиянием Сакстон заинтересовалась судьбой сибирских ссыльных и выразила желание «помочь этим несчастным мужчинам и женщинам, которым приходится переносить столь много страданий»²¹¹. При её поддержке в январе 1891 г. Лазарев принял участие в создании «Американского гуманитарного общества сибирских ссыльных» («The United States Siberian Exile Humane Society»). Его целью было оказание материальной помощи политзаключённым, находившимся в Сибири или бежавшим из ссылки за границу²¹². К маю 1891 г. денверское Общество расширило свою деятельность, создав собственные отделения в штатах Монтана, Мичиган, Иллинойс, Массачусетс, в городах Нью-Йорк и Вашингтон²¹³.

Появление Общества в Денвере ясно показало, как статьи и выступления Кеннана изменили отношение американцев к далёкой стране. Но эмигранты ждали от журналиста ещё более активного содействия в организации их заграничной агитации. Весной 1889 г. Степняк начал переписку с Кеннаном относительно создания организации, подобной той, которая создавалась в Англии. Её главной целью должно было стать издание газеты или журнала, который придерживался бы четырёх основополагающих принципов. Во-первых, печатный орган Общества должен говорить от имени объединённой «русской революционной партии», добивавшейся предоставления политических свобод у себя в стране. Во-вторых, в нём не должно быть призывов к насильственному свержению самодержавия. В-третьих, заведование деньгами и текущими делами Общества должно осуществляться комитетом из пяти человек — американцев, знакомых с русскими эмигрантами. Наконец, в-четвёртых, Общество должно быть надпартийной организацией, т. е. поддерживать любую оппозицию существующему в России режиму²¹⁴.

Кеннан одобрил этот план, но предложил, что главные усилия Комитета должны быть потрачены на сбор денег для сибирских политзаключённых. Степняк, напротив, скептически относился к помощи сибирским ссыльным как главному направлению деятельности. В ответе Кеннану он ссылался на пример издания герценовского «Колокола», материалы которого получили широкий резонанс в России. Поэтому американскому Обществу, по его мнению, было бы правильнее сосредоточиться на выпуске периодического издания скорее либерального, чем революционного характера, требующего «политической свободы и самоуправления»²¹⁵.

Английское издание «Free Russia», запущенное в июне 1890 г., полностью соответствовало этой программе. Но агитация в Америке с участием Кеннана в качестве главного редактора журнала всё ещё казалась на тот момент более перспективным предприятием. После неудачи Волховского, который в июле 1890 г. отправился в Англию, за дело решил взяться сам Степняк. Ещё летом 1890 г. началась подготовка к его большому лекционному туру по США. Его целью была вовсе не популяризация идей социализма в Америке, как утверждают некоторые отечественные исследователи²¹⁶. В ходе поездки Степняк планировал заработать денег на выпуск нелегальной литературы на русском языке и на английское издание журнала «Free Russia»²¹⁷. Второй важной целью было создание американского Общества друзей русской свободы при участии Кеннана и воплощение того плана, о котором Степняк поведал журналисту в письме весной 1889 г. Отъезд русского нигилиста в США был намечен на конец декабря 1890 г.²¹⁸

Журнал «Free Russia» («Свободная Россия»). Английское издание. Ноябрь 1892 г.

Степняк отправился в США в конце 1890 г. Он прибыл в Нью-Йорк 30 декабря 1890 г. На берегу его встречали товарищи по американской революционной эмиграции, представлявшие различные организации: сотрудники американского издания «Free Russia» Л. Б. Гольденберг и З. Л. Розенблит, члены «Российско-американской национальной лиги», «Общества российских рабочих», «Российского общества в Нью-Йорке», «Российского женского общества». На встрече с американскими репортёрами Степняк отказался сообщить своё настоящее имя, а также не признался, что он сам и есть нигилист-террорист, убивший начальника Третьего отделения Н. В. Мезенцева²¹⁹. Сохраняя тайну своей личности, Степняк давал повод к самым невероятным слухам в прессе. В газете «Boston Daily Advertiser» предположили, что настоящая фамилия Степняка — Драгоманов, поскольку главная цель нигилиста убрать царя с трона, т. е. «to drag a man off the Russian throne»²²⁰.

Степняк пробыл в США около пяти месяцев. Благодаря американской прессе нам известны точные даты его пребывания в Америке: 30 декабря 1890 г. — 27 мая 1891 г.²²¹ Поездка русского нигилиста подробно изучена историками. Однако вопросы о целях заокеанского вояжа Степняка и его роли в становлении Общества требуют уточнения. В советской историографии считалось, что одной из задач лекционного турне Степняка по США была пропаганда социализма²²². Сам Степняк в ответах на вопросы журналистов рассказывал, что он приехал в надежде пробудить местное общественное мнение против политики российского самодержавия с помощью регулярного выхода в свет журнала «Free Russia», который уже издавался в Лондоне²²³. Он подчёркивал, что его главное требование — это положить конец абсолютному самодержавию путём ограничения власти монарха. Другими словами, Степняк подавал себя как сторонник конституционной монархии. Используя популярность разоблачительных выступлений Кеннана о сибирской ссылке, Степняк спешил воспользоваться на месте подъёмом антицаристских настроений. Полученные от публичных лекций деньги он планировал потратить на развитие американского издания «Free Russia»²²⁴.

Главными районами агитации во время поездки Степняка были восточное побережье США и Средний Запад. Вначале он провёл несколько лекций в Нью-Йорке и Бостоне, затем, в конце января, уехал в Чикаго. Кроме того, русский эмигрант регулярно выезжал в небольшие города и пригороды. География маршрута полностью повторяла путь Кеннана, который американский журналист проделал со своими лекциями зимой 1889 г.²²⁵ Выступления Степняка были рассчитаны на широкую аудиторию: рабочие, студенты, богема, священники. Но того бесспорного успеха, которого добился Кеннан, у русского эмигранта не было. Главной причиной, по его собственному признанию, было произношение, которое не для всех американцев было понятным²²⁶. Однако плохой английский не помешал русскому революционеру завоевать успех у публики крупных городов Восточного побережья.

Лекции Степняка произвели сильное впечатление на американского писателя Уильяма Дина Хоуэллса (1837–1920)²²⁷. Известный американский романист помог русскому революционеру познакомиться с видными бостонскими издателями и литераторами. Именно в Бостоне в конце марта 1891 г. Степняк начинает переговоры о создании американского Общества друзей русской свободы. Выбор Бостона не был случайным. Город имел репутацию центра всевозможных общественных движений. Бостонских общественных деятелей всегда отличало критическое отношение к американской действительности. С 1830-х по 1860-е гг. Бостон был центром радикальных аболиционистов²²⁸. С конца 1860-х гг. многие бывшие борцы за отмену рабства стали участниками суфражистских организаций²²⁹. Кроме того, в Бостоне, как и в других крупных городах Новой Англии, активное участие в общественной жизни принимали протестантские священники.

Важной отличительной чертой мировоззрения свободолюбивых бостонцев являлся космополитизм. Местная общественность всегда приветствовала борьбу тираноборцев, революционеров, религиозных диссидентов, воспринимая их как поборников дела всеобщей свободы. Видная участница аболиционистского и суфражистского движений Джулия Уорд Хоу писала стихи, посвящённые греческим повстанцам, боровшимся против турецкого владычества в 1824 г.²³⁰ Знаменитый лидер аболиционистов Уильям Ллойд Гаррисон в ежегоднике «Liberty Bell» печатал письма русского эмигранта Николая Ивановича Тургенева, который ратовал за уничтожение рабства в Америке и крепостного права в России²³¹. Пышный приём в Бостоне был устроен другому русскому революционеру, Михаилу Бакунину. В 1861 г. его не только приветствовала местная общественность, но и губернатор штата Массачусетс счёл нужным познакомиться с русским анархистом²³².

Сергей Степняк (С. М. Степняк-Кравчинский) во время турне по США. 1891 г. 174 Источник: Международный институт социальной истории

Неудивительно, что Степняку удалось найти в Бостоне нужных ему людей, готовых принять участие в создании Общества. Такому результату способствовала его умелая агитация. Во время своих лекций и выступлений он неустанно объяснял и доказывал, что целью борьбы русских революционеров является завоевание гражданских свобод и прав, которые положены в основу конституционных законов всех цивилизованных государств Запада²³³. Зная, что его лекции активно посещают бывшие аболиционисты, Степняк прибегал к прямым параллелям между героической борьбой противников рабства и революционным движением в России, что вызывало у слушающей публики сочувственные отклики²³⁴. Именно сторонники уничтожения рабства и расовой дискриминации и стали соратниками русского революционера. Первой на призыв Степняка откликнулась журналистка Лилли Уаймен (1847-1929). Она происходила из семьи видных аболиционистов. Её мать, Элизабет Баффам Чейз, с 1830-х гг. участвовала в движении за отмену рабства. Дом Чейзов на протяжении долгого времени был своеобразным клубом, где собирались известные аболиционисты. Хотя Уаймен была ещё ребёнком, когда отменили рабство, она с детства прониклась идеологией движения. Её общественная деятельность была разнообразной, но на протяжении всей жизни Уаймен выступала за равноправие чёрной и белой рас²³⁵.

После знакомства со Степняком, которое состоялось благодаря Хоуэллсу, Уаймен предложила русскому революционеру обратиться к своим единомышленникам, братьям Гаррисонам, Уильяму Ллойду-мл. и Фрэнсису, сыновьям прославленного вождя аболиционистов²³⁶. Гаррисоны, так же как и Хоуэллс, обладали обширными связями в литературных и общественных кругах Новой Англии. Старший брат, У. Л. Гаррисон (1838–1909), являлся издателем нью-йоркского журнала «Nation». Он был активным общественным деятелем, выступавшим за введение единого земельного налога, предоставление избирательных прав женщинам и отмену запретительного закона на въезд в США китайских рабочих²³⁷. Ф. Гаррисон (1848–1916) работал в бостонских издательствах «Riverside Press» и «Houghton Mifflin». Он, как и его брат, деятельно участвовал в суфражистском движении. Оба Гаррисона выступали против расовой сегрегации²³⁸. Ф. Гаррисон стал «одним из самых преданных друзей Степняка в Америке»²³⁹. Гаррисон не только согласился поддержать Общество, но и предложил свою помощь в поиске сторонников.

Важную роль в создании Общества сыграли непосредственные участники аболиционистского движения: Томас Уинтворт Хиггинсон (1823–1911) и Джулия Хоу (1819–1910). Хиггинсон был известным в прошлом активистом антирабовладельческого движения. Он был сторонником радикальных аболиционистов и на заре своей политической деятельности поддерживал партию фрисойлеров, выступавшую против распространения рабства на новые территории. В 1850 г. Хиггинсон выдвигался на выборах в Конгресс как кандидат от партии, но потерпел поражение²⁴⁰. В дальнейшем он выступал за крайние меры в борьбе за освобождение цветного населения от рабства. В 1854 г. Хиггинсон, вместе с единомышленниками, также известными аболиционистами Теодором Паркером и Уэнделлом Филипсом, предпринял в Бостоне нападение на тюрьму, чтобы освободить из-под стражи беглого раба Энтони Бернса. После утверждения Конгрессом в том же году билля Канзас-Небраска, Хиггинсон поддержал антирабовладельческое движение в Канзасе.

В 1857 г. он и пятеро его соратников, среди которых были Сэмюэль Хоу, муж Джулии Хоу, и выпускник Гарвардского университета Фрэнклин Сэнборн, встретились в Бостоне с Джоном Брауном, сторонником вооружённой борьбы в Канзасе. Они, а также Теодор Паркер и Джордж Стернс образовали «секретную шестёрку», которая материально и организационно поддерживала Брауна. Члены группы одобрили курс Брауна на восстание, причём наиболее ярым его сторонником был именно Хиггинсон. После провала «рейда Брауна» в 1859 г. участники тайного кружка были разоблачены вместе с их намерениями. Скрываясь от ареста, С. Хоу и Сэнборн бежали в Канаду. Хиггинсон остался в США, но также некоторое время находился в розыске²⁴¹. В годы Гражданской войны Хиггинсон возглавил первый негритянский полк, набранный из бывших рабов. После отмены рабства Хиггинсон переключился на суфражистское движение, энергично ратуя за равные политические права мужчин и женщин. Он также стал видным литератором и публицистом. К 1891 г. Хиггинсон обладал непререкаемым авторитетом на Севере и, несмотря на пожилой возраст, по-прежнему активно участвовал в общественной жизни²⁴².

Джулия Хоу также считалась ветераном аболиционистского и суфражистского движений. Она была известна как автор слов популярной военной песни северян в годы Гражданской войны — «Боевой гимн республики»²⁴³. В 1870-е гг. Хоу выдвинулась на первые роли в движении за равноправие женщин как в Бостоне, так и во всей Новой Англии²⁴⁴. К моменту знакомства со Степняком ей было за 70 лет, но она продолжала энергичную общественную деятельность.

Джулия Уорд Хоу. (фото 1902 г.) Источник: Библиотека Конгресса

Имена Хиггинсона и Хоу имели большой вес в кругах социальных реформаторов. Их согласие на участие в Обществе друзей русской свободы могло послужить рекомендацией для других видных общественных деятелей Северо-Востока США, которые не были уверены в необходимости присоединения к организации, создаваемой по инициативе лондонского эмигранта.

Однако и сам Хиггинсон также первоначально колебался относительно участия в Обществе, хотя ещё до приезда Степняка он уже являлся подписчиком «Free Russia»²⁴⁵. Русский революционер лично написал несколько писем знаменитому аболиционисту и, в конце концов, убедил его помочь в редактировании манифеста — программного документа Общества²⁴⁶. Помимо Хиггинсона, участие в составлении воззвания Общества приняли Ф. Гаррисон, Уаймен и Дж. Хоу, согласовывая его основные положения со Степняком. Первый вариант обращения «К американскому народу» увидел свет 14 апреля 1891 г. Вскоре появился второй вариант воззвания, исправленный Хиггинсоном. Он провёл, прежде всего, стилистическую правку текста, сделав некоторые формулировки более конкретными. Также Хиггинсон предложил изменить само название документа с «К американскому народу» на «К друзьям русской свободы». Последний вариант названия придавал ему более точный, адресный характер, поскольку уже в заголовке сообщалось, кого именно требовалось поддержать. Второе важное исправление, которое сделал Хиггинсон, касалось повсеместной замены в тексте определения «цивилизованный» на «христианский». Для Хиггинсона было неприемлемым обозначение народов Европы и Северной Америки, имевших «конституционные правительства», только лишь как «цивилизованных»²⁴⁷. Для него, как ветерана движения за отмену рабства и в прошлом пастора Свободной церкви в Уорчестере, всякая борьба могла вестись только во имя христианских идеалов²⁴⁸. Сама вера в правоту дела аболиционистов проистекала из твёрдого убеждения, что Господь сотворил всех людей равными²⁴⁹.

Эти поправки были приняты Степняком без возражений. Несмотря на то, что он не верил в бога, русский эмигрант не принадлежал к числу воинствующих атеистов. Более того, он всегда с симпатией относился к религиозным движениям, в идеологии которых можно было найти призыв к социальному протесту²⁵⁰. Но, несмотря на внешнюю близость взглядов американских аболиционистов и русского революционера на смысл борьбы за освобождение угнетённых, разногласий при составлении обращения избежать не удалось. Первое расхождение касалось вопроса о гонениях в России на евреев. При обсуждении текста воззвания Дж. Хоу предлагала Степняку убрать этот фрагмент из-за того, что в США также были сильны антисемитские настроения. Американская суфражистка считала, что они могли негативно повлиять на отношение американцев к создаваемому Обществу. Степняк наотрез отказался от такой редакции воззвания, заручившись поддержкой Ф. Гаррисона и супругов Уаймен²⁵¹.

Другой пункт обращения, вокруг которого разгорелся ещё более ожесточённый спор, был посвящён событию из истории Гражданской войны, а именно — дипломатической поддержке северян со стороны России. Степняк считал, что эта помощь не была искренней и была продиктована тактическими, корыстными соображениями. Но в этом случае Степняку не удалось уговорить Ф. Гаррисона и Уаймен убрать из текста фразу, высоко оценивавшую дружественные отношения между США и Российской империей в недалёком прошлом: «Нашему давлению на русскую политику препятствуют воспоминания о дружбе и прошлых заслугах России перед США»²⁵². Для них, а также для многих других членов Общества пойти на такую уступку означало изменить идеалам аболиционистского движения, на которых они были воспитаны. Уаймен, объясняя русскому эмигранту мотивы отказа, писала, что его «предложение изменить текст Обращения затронуло наши самые уязвимые национальные чувства, нашу веру в то, что война с Югом велась в интересах всей нашей страны»²⁵³.

В основной части документа, касавшейся целей будущего Общества и отношения к политическому террору, разногласий у авторов воззвания не было. В обращении декларировалось, что Общество создаётся для «оказания помощи русским патриотам в их борьбе за обретение политических свобод и самоуправления для своей страны всеми моральными и законными средствами». Его авторы приглашали присоединиться к Обществу всех «свободолюбивых мужчин и женщин, чьи симпатии не скованы географическими границами и чьи сердца могут биться за страдания других»²⁵⁴. В воззвании осуждалось отсутствие в России свободы слова, произвол бюрократии, жесткое обращение с заключёнными и преследование евреев. Составители документа решительно отмежевались от политических террористов, осудив насильственные методы борьбы с царским режимом: «Мы не собираемся оправдывать <…> одобрять или поддерживать экстремистскую партию русской оппозиции. На людей, которые решили принести в жертву свои жизни и совершить деяния, неминуемо ведущие к их собственной гибели, вряд ли сможет подействовать то, что о них думают и говорят те, кто не разделяет их взглядов»²⁵⁵.

Советский исследователь В. А. Хомяков считал, что такой формулировкой сочувствующие освободительному движению в России американцы осудили «деятельность самого Степняка»²⁵⁶. Это ошибочное утверждение, т. к. оно не учитывает эволюцию политических воззрений Степняка в эмиграции. Наоборот, политическая часть воззвания была тождественна тем идеям, которые высказывал эмигрант в своих статьях на страницах журнала «Free Russia». Например, в обращении Общества было сказано, что оппозиция стремится к установлению «конституционной монархии, подконтрольной национальному парламенту». Этот тезис Степняк выдвигал ещё в программной статье «Чего добивается русская оппозиция»²⁵⁷. И так же как в другой его статье «Наш план действий», в воззвании выражалась надежда на то, что Обществу удастся пробудить симпатию к русскому народу и своей агитацией по возможности «повлиять на определение хода событий <…> и на смягчение возможных революционных потрясений в России»²⁵⁸.

Несмотря на свидетельство Уаймен о том, что Степняк «не был намерен навязывать Обществу какие-то особые формы работы», в воззвании были указаны именно те средства агитации, которые более всего устраивали русского революционера и уже были опробованы в работе английского Общества. К их числу относились «обзор и распространение подлинной информации о положении России; организация лекций, собраний, дискуссионных клубов и использование всех других моральных средств влияния на общественное мнение Америки, а также содействие подобным обществам в других свободных странах»²⁵⁹.

Членство в организации было платным. Впрочем, сумма была небольшой — один доллар в год. По сути это были деньги за подписку на журнал Общества, который высылался всем сторонникам организации.

Основные надежды друзья русской свободы связывали с американским изданием «Free Russia». Степняк рассчитывал, что в ближайшей перспективе журнал станет ведущим средством агитации в Америке. Первоначально лондонский эмигрант планировал, что печатный орган Общества будет издаваться исключительно силами русских политэмигрантов. В феврале 1891 г. в письме к Лазареву он резко выступил против того, чтобы журнал возглавили либерально настроенные американцы, такие как Кеннан или Сакстон²⁶⁰. Но вскоре он изменил свои взгляды, когда по ходу турне стал осознавать, каким влиянием пользуется имя Кеннана среди американцев. Поэтому уже в апреле 1891 г. Степняк в переписке с Кеннаном активно обсуждал планы превращения «Free Russia» в «большую силу, чтобы ей доверяли и её боялись»²⁶¹.

По мысли Кеннана, полноценное издание с большим кругом подписчиков и полной самоокупаемостью можно попытаться сделать, имея в распоряжении «по меньшей мере 5000 долларов». Такая сумма, с одной стороны, давала пространство для манёвра в случае, если бы с самого начала дела не заладились, а с другой — позволяла сразу же начать дорогостоящую рекламную кампанию, чтобы орган был узнаваем по всей стране: «Чтобы иметь в чём-нибудь успех в Америке, надо звонить во все колокола. Нам следовало бы иметь постоянное объявление на полстраницы или страницу в “Century” и объявление в каждом субботнем номере в одной из таких газет, как, скажем, “New York Evening Post”. Но реклама стоит массу денег»²⁶²