Зверобой

Джеймс Фенимор Купер, 1841

Роман «Зверобой» – первая книга серии замечательного американского писателя Фенимора Купера, посвященной приключениям охотника Натаниэля Бумпо по прозвищу Зверобой. Среди героев романа индеец из племени могикан Чингачгук. Действие романа происходит в сороковые годы XVIII века.

Оглавление

Из серии: Кожаный Чулок

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Зверобой предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава VIII

Его слова — обет, оракул — клятвы,

Любовь правдива, мысли безупречны,

А слезы — сердца верного залог,

И он от лжи далек, как небо от земли…

Шекспир. «Два веронца»[41]

Девушки не произнесли ни сло ва, когда Зверобой появился перед ними один, с лицом, на котором были написаны все его опасения за судьбу двух отсутствующих участников экспедиции.

— Отец?! — воскликнула Юдифь; сделав отчаянное усилие, она наконец смогла выговорить это слово.

— С ним случилась беда, бесполезно скрывать это, — ответил Зверобой, по своему обыкновению, прямо и просто. — Он и Непоседа попались в руки мингов, и одному небу известно, чем все это кончится. Я собрал все челноки, и это может служить для нас некоторым утешением, потому что бродягам придется теперь строить плот или добираться сюда вплавь. После захода солнца к нам на помощь явится Чингачгук, если мне удастся взять его в челнок. Тогда, думаю я, мы оба будем защищать ковчег и «замок» до тех пор, пока офицеры из гарнизона не услышат о войне и не постараются помочь нам.

— Офицеры! — нетерпеливо воскликнула Юдифь, причем щеки ее зарумянились еще сильнее, а в глазах отразилось сильное, хотя и мимолетное волнение. — Кто теперь может думать или говорить об этих бессердечных франтах! Мы собственными силами должны защищать «замок». Но что случилось с моим отцом и с бедным Гарри Непоседой?

Тут Зверобой кратко, но толково рассказал обо всем, что произошло в течение ночи, отнюдь не преуменьшая беды, постигшей его товарищей, и не скрывая своего собственного мнения насчет возможных последствий.

Обе девушки слушали его с глубоким вниманием. Ни одна из них не обнаружила малодушной трусости, которую, несомненно, должно было вызвать подобное сообщение у собеседников, менее привычных к опасностям и случайностям пограничной жизни. К удивлению Зверобоя, Юдифь волновалась гораздо сильнее. Гетти слушала жадно, но ничем не проявляла своих чувств и, казалось, лишь про себя грустно размышляла обо всем случившемся. Впрочем, обе девушки ограничились лишь несколькими словами и тотчас же занялись приготовлениями к утренней трапезе. Люди, у которых домашнее хозяйство вошло в привычку, продолжают машинально заниматься им, несмотря даже на душевные муки и скорбь. Простой, но сытный завтрак был съеден в мрачном молчании. Девушки едва притронулись к нему, но Зверобой обнаружил еще одно качество хорошего солдата, а именно: доказал, что даже самые тревожные и затруднительные обстоятельства не могут лишить его аппетита. За завтраком никто не произнес ни слова, но затем Юдифь заговорила, судорожно и торопливо, как это всегда бывает, когда сердечная тревога побеждает наружное самообладание.

— Отец, наверное, похвалил бы эту рыбу! — воскликнула она. — Он говорит, что в здешних озерах лососина ничуть не хуже, чем в море.

— Мне рассказывали, Юдифь, что ваш отец хорошо знаком с морем, — сказал молодой человек, бросая испытующий взгляд на девушку, ибо, подобно всем, знавшим Хаттера, он испытывал некоторый интерес к его далекому прошлому. — Гарри Непоседа говорил мне, что ваш отец был когда-то моряком.

Сначала Юдифь как будто смутилась, затем под влиянием совсем нового для нее чувства она внезапно разоткровенничалась.

— Если Непоседа что-нибудь знает о прошлом моего отца, то жаль, что он не рассказал мне этого! — воскликнула она. — Иногда мне самой кажется, что отец был раньше моряком, иногда же я думаю, что это неправда. Если бы сундук был открыт или мог говорить, он, вероятно, поведал бы нам всю эту историю. Но запоры его слишком прочны, чтобы можно было разорвать их, как бечевку.

Зверобой повернулся к сундуку и впервые рассмотрел его внимательно. Хотя краска на сундуке слиняла и весь он был покрыт царапинами — результат небрежного обращения, — тем не менее он был сделан из хорошего материала искусным мастером. Зверобою никогда не доводилось видеть дорожных вещей такого качества. Дорогое темное дерево было когда-то хорошо отполировано, но от небрежного обращения на его поверхности уцелело не много лака; всевозможные царапины и выбоины свидетельствовали о том, что сундуку приходилось сталкиваться с предметами еще более твердыми, чем он сам. Углы были прочно окованы сталью, а три замка своим фасоном и отделкой могли бы привлечь внимание даже в лавке антиквара. Сундук был очень велик, и, когда Зверобой встал и попробовал приподнять его, взявшись за одну из массивных ручек, оказалось, что вес в точности соответствует внешнему виду.

— Видели ли вы когда-нибудь этот сундук открытым? — спросил молодой человек с обычной бесцеремонностью пограничного жителя.

— Ни разу. Отец никогда не открывал его в моем присутствии, если вообще когда-нибудь открывал. Ни я, ни сестра не видели его крышку поднятой.

— В этом ты ошибаешься, Юдифь, — спокойно заметила Гетти. — Отец поднимал крышку, и я это видела.

Зверобой прикусил язык; он нисколько не стеснялся допрашивать старшую сестру, но ему казалось не совсем добросовестным злоупотреблять слабоумием младшей. Но Юдифь, не считавшаяся с подобными соображениями, быстро обернулась к Гетти и спросила:

— Когда и где ты видела этот сундук открытым, Гетти?

— Здесь, и много раз. Отец часто открывает сундук, когда тебя нет дома, потому что в моем присутствии он делает и говорит все, нисколько не стесняясь.

— А что он делает и говорит?

— Этого я тебе не могу сказать, Юдифь, — возразила сестра тихим, но твердым голосом. — Отцовские секреты — не мои секреты.

— Секреты? Довольно странно, Зверобой, что отец открывает свои секреты Гетти и не открывает их мне!

— Для этого у него есть свои причины, Юдифь, хотя ты их не знаешь. Отца теперь здесь нет, и я больше ни слова не скажу об этом.

Юдифь и Зверобой переглянулись с изумлением, и на одну минуту девушка насупилась. Но вдруг, опомнившись, она отвернулась от сестры, как бы сожалея о ее слабости, и обратилась к молодому человеку.

— Вы рассказали нам только половину вашей истории, — сказала она, — и прервали ее на том месте, когда заснули в челноке, или, вернее говоря, проснулись, услышав крик гагары. Мы тоже слышали крик гагары и думали, что это предвещает бурю, хотя в это время года на озере бури случаются редко.

— Ветры дуют и бури завывают, когда богу угодно — иногда зимой, иногда летом, — ответил Зверобой, — и гагары говорят то, что им подсказывает их натура. Было бы гораздо лучше, если бы люди вели себя так же честно и откровенно. Прислушавшись к птичьему крику и поняв, что это не сигнал Непоседы, я лег и заснул. Когда рассвело, я проснулся и отправился на поиски двух челноков, чтобы минги не захватили их.

— Вы рассказываете нам не все, Зверобой, — сказала Юдифь серьезно. — Мы слышали ружейные выстрелы у восточной горы; эхо было гулкое и продолжительное и донеслось так скоро после выстрелов, что, очевидно, стреляли где-то вблизи от берега. Наши уши привыкли к таким звукам, и обмануться я не могла.

— На этот раз ружья сделали свое дело, девушка. Да, сегодня утром они исполнили свою обязанность. Один воин удалился в счастливые охотничьи угодья, и этим все кончилось.

Юдифь слушала его, затаив дыхание.

Когда Зверобой, по своей обычной скромности, видимо, хотел прервать разговор на эту тему, она встала и, перейдя через горницу, села с ним рядом. Она даже взяла жесткую руку охотника и, быть может, бессознательно, сжала ее.

Ее глаза серьезно и даже с упреком поглядели на его загорелое лицо.

— Вы сражались с дикарями, Зверобой, сражались в одиночку, без всякой помощи! — сказала она. — Желая защитить нас — Гетти и меня, быть может, — вы смело сошлись с врагом. И никто не видел вас, никто не был бы свидетелем вашей гибели, если бы провидение допустило такое великое несчастье!

— Я сражался, Юдифь, да, я сражался с врагом и вдобавок в первый раз в жизни. Такие вещи вызывают в нас смешанное чувство печали и торжества. Человеческая натура, по-моему, воинственная натура. Все случившееся до сих пор не имеет большого значения. Но если сегодня вечером Чингачгук появится на скале, как было условлено между нами, и если я успею усадить его в лодку незаметно для дикарей или даже с их ведома, но вопреки их воле и желаниям, тогда действительно должно начаться что-то вроде войны, прежде чем минги овладеют «замком», ковчегом и вами самими.

— Кто этот Чингачгук? Откуда он явился и почему придет именно сюда?

— Вопрос естественный и справедливый, как я полагаю, хотя у этого молодца уже громкое имя в тех местах, где он живет. Чингачгук по крови могикан, усыновленный делаварами по их обычаю, как большинство членов его племени, которое уже давно сломилось под натиском белых. Он происходит из семьи великих вождей. Его отец Ункас был знаменитым воином и советником своего народа. Даже старый Таменунд уважает Чингачгука, даром что тот еще слишком молод, чтобы быть предводителем на войне. Впрочем, племя это так рассеялось и стало так малочисленно, что звание вождя у них — пустое слово. Ну так вот, лишь только нынешняя война началась всерьез, мы с Чингачгуком сговорились встретиться у скалы, близ истока этого озера, сегодня вечером, на закате, чтобы затем пуститься в наш первый поход против мингов. Почему мы выбрали именно здешние места — это наш секрет. Хотя мы еще молоды, но — вы сами понимаете — мы ничего не делаем зря, не обдумав все как следует.

— Этот делавар не может питать враждебных намерений против нас, — сказала Юдифь после некоторого колебания, — и мы знаем, что вы наш друг.

— Надеюсь, что измена — последнее преступление, в котором можно обвинить меня, — возразил Зверобой, немного обиженный тем проблеском недоверия, который мелькнул в словах Юдифи.

— Никто не подозревает вас, Зверобой! — пылко воскликнула девушка. — Нет, нет, ваше честное лицо может служить достаточной порукой за тысячу сердец. Если бы все мужчины так же привыкли говорить правду и никогда не обещали того, чего не собираются выполнить, на свете было бы гораздо меньше зла, а пышные султаны и алые мундиры не могли бы служить оправданием для низости и обмана.

Девушка говорила взволнованно, с сильным чувством. Ее красивые глаза, обычно такие мягкие и ласковые, метали огонь. Зверобой не мог не заметить столь необычайного волнения. Но с тактом, который сделал бы честь любому придворному, он не позволил себе хотя бы одним словом намекнуть на это. Постепенно Юдифь успокоилась и вскоре возобновила разговор как ни в чем не бывало.

— Я не имею права выпытывать ваши секреты или секреты вашего друга. Зверобой, и готова принять все ваши слова на веру. Если нам действительно удастся приобрести еще одного союзника-мужчину, это будет великой помощью в такое трудное время. Я надеюсь, если дикари убедятся, что мы можем удержать в своих руках озеро, они предложат обменять пленников на шкуры или на бочонок пороха, который хранится в доме.

На языке у молодого человека уже вертелись такие слова, как «скальпы» и «премии», но, желая пощадить чувства дочерей, он не решался намекнуть на судьбу, которая, по всей вероятности, ожидала их отца. Однако Зверобой был так неискушен в искусстве обмана, что быстроглазая Юдифь прочитала эту мысль на его лице.

— Я понимаю, о чем вы думаете, — продолжала она поспешно, — и догадываюсь, о чем бы вы могли сказать, если бы не боялись огорчить меня… то есть нас обеих, так как Гетти любит отца не меньше, чем я. Но мы иначе думаем об индейцах. Они никогда не скальпируют пленника, попавшего к ним в руки целым и невредимым. Они оставляют его в живых — конечно, если свирепая жажда крови и страсть к мучительству внезапно не овладеют ими. За скальп отца я не боюсь, а за жизнь его очень мало. Если бы индейцам удалось подобраться к нам в течение ночи, весьма вероятно, мы потеряли бы наши скальпы. Но мужчины, взятые в плен в открытом бою, редко подвергаются насилиям, по крайней мере, до тех пор, пока не наступает время пыток.

— Да, таков их обычай, и так они обыкновенно поступают. Но, Юдифь, знаете ли вы, зачем ваш отец и Непоседа ходили к лагерю дикарей?

— Знаю, это было жестокое дело. Но как быть? Мужчины всегда останутся мужчинами. Даже те из них, которые ходят в мундирах, расшитых золотом и серебром, и носят офицерский патент[43] в кармане, совершают такие же жестокости. — Глаза Юдифи вновь засверкали, но отчаянным усилием она овладела собой. — Я всегда начинаю сердиться, когда подумаю, как гадки мужчины, — прибавила она, стараясь улыбнуться, что ей плохо удалось. — Все это глупости! Что сделано, то сделано, и причитаниями тут не поможешь. Но индейцы придают так мало значения пролитой крови и так высоко ценят храбрость, что, если бы они знали о замысле своих пленников, они даже стали бы уважать их за это.

— До поры до времени, Юдифь, да, до поры до времени. Но когда это чувство проходит, тогда рождается жажда мести. Нам с Чингачгуком надо постараться освободить Непоседу и вашего отца, потому что минги, несомненно, проведут на озере еще несколько дней, желая добиться полного успеха.

— Значит, вы думаете, что на вашего делавара можно положиться, Зверобой? — задумчиво спросила девушка.

— Как на меня самого! Ведь вы говорите, что не подозреваете меня, Юдифь?

— Вас? — Она опять схватила его руку и сжала ее с горячностью, которая могла бы пробудить тщеславие у человека менее простодушного и более склонного гордиться своими хорошими качествами. — Я так же могла бы заподозрить моего собственного брата! Я знаю вас всего один день, Зверобой, но за этот день вы внушили мне такое доверие, какое другой не мог бы внушить за целый год. Впрочем, ваше имя было мне небезызвестно. Гарнизонные франты часто рассказывали об уроках, которые вы давали им на охоте, и все называли вас честным человеком.

— А говорили они когда-нибудь о стрельбе, девушка? — спросил Зверобой поспешно и рассмеялся своим тихим сердечным смехом. — Говорили ли они о стрельбе? Меня не интересует, что они говорили обо мне, потому что я стреляю недурно, но какого мнения господа офицеры о своей собственной стрельбе? Они уверяют, что оружие — главный инструмент их ремесла. И, однако, иные из них совсем не умеют обращаться с ним.

— Надеюсь, это не относится к вашему другу Чингачгуку… Кстати, что значит это имя по-английски?

— Большой Змей — так прозвали его за мудрость и хитрость. Настоящее его имя Ункас, все мужчины в их семье носят имя Ункас, пока не заслужат другого прозвища своими делами.

— Раз он действительно так мудр, то будет нам очень полезен, если только ему не помешают его собственные дела.

— В конце концов ничего худого не случится, если я расскажу вам все. Очень может быть, что вы даже придумаете, как пособить нам. Поэтому я открою этот секрет вам и Гетти, в надежде, что вы будете хранить его, как свой собственный. Надо вам сказать, что Чингачгук очень видный собою индеец, и на него часто поглядывают молодые женщины их племени. Ну так вот, есть там один вождь, а у вождя дочь по имени Уа-та-Уа, что по-английски значит: «Тише, о тише!» Это самая красивая девушка в стране делаваров. Все молодые воины мечтали заполучить ее себе в жены. Но случилось так, что Чингачгук полюбил Уа-та-Уа и Уа-та-Уа полюбила Чингачгука.

Зверобой на мгновение смолк. Гетти Хаттер, покинув свое место, подошла к охотнику и жадно слушала, как ребенок, увлеченный сказкой, которую рассказывает мать.

— Да, он полюбил ее, а она полюбила его, — продолжал Зверобой, бросив дружелюбный и одобрительный взгляд на простодушную девушку. — А когда так случается и старшины не возражают, то молодую парочку редко удается разлучить. Само собой разумеется, Чингачгук не мог захватить подобный приз, не нажив множества врагов из числа тех, которые добивались того же, что и он. Некто Терновый Шип, как зовут его по-английски, или Иокоммон, как его зовут индейцы, ближе всех принял к сердцу это дело, и мы подозреваем его руку во всем, что случилось дальше. Два месяца назад Уа-та-Уа отправилась с отцом и матерью на ловлю лососей к Западным ручьям, где, как вам известно, водится пропасть рыбы, и там девушка вдруг исчезла. Несколько недель подряд мы ничего не знали о ней, но дней десять назад гонец, проходивший через земли делаваров, рассказал нам, что Уа-та-Уа украдена у своих родителей и теперь находится во власти враждебного племени, которое приняло ее в свою среду и старается выдать замуж за молодого минга. Гонец сообщил, что охотники этого племени должны месяца два провести в здешних местах, перед тем как вернуться обратно в Канаду, и если мы направимся на поиски в эту часть страны, то нам, быть может, удастся выручить девушку.

— А какое дело до этого вам, Зверобой? — спросила Юдифь с некоторым беспокойством.

— А такое дело, что все, касающееся моего друга, касается и меня. Я пришел сюда помочь Чингачгуку и, если удастся, вызволить девушку. Это доставит мне почти такое же удовольствие, как если бы я освободил мою собственную возлюбленную.

— А где же ваша возлюбленная, Зверобой?

— Она в лесу, Юдифь, она падает с древесных ветвей вместе с каплями дождя, она росой ложится на траву, она плывет с облаками по голубому небу, она поет вместе с птицами, она течет звонкими ручьями, из которых я утоляю жажду, она во всех прекрасных дарах, которыми мы обязаны благому провидению.

— Вы хотите сказать, что до сих пор не увлекались ни одной женщиной и любили только охоту и жизнь в лесу?

— Именно так, именно так! Нет, нет, я еще не хворал этой болезнью и надеюсь остаться в добром здоровье по крайней мере до конца войны. Дело Чингачгука и без того потребует много хлопот, так что лишний груз на шею мне ни к чему.

— Девушка, которая когда-нибудь победит вас, Зверобой, завоюет, по крайней мере, честное сердце, сердце, не знающее измены и лукавства. А такой победе может позавидовать каждая женщина.

Когда Юдифь произносила эти слова, ее красивое лицо гневно нахмурилось и горькая улыбка скользнула по губам. Собеседник заметил эту перемену, и хотя он не привык угадывать тайны женского сердца, врожденная деликатность подсказала ему, что лучше всего переменить тему разговора.

Так как до часа, назначенного Чингачгуком, было еще довольно далеко, у Зверобоя осталось достаточно времени, чтобы изучить все средства обороны и принять необходимые при данных обстоятельствах меры. Впрочем, Хаттер, с его богатым опытом, так все предусмотрел, что невозможно было изобрести еще какие-нибудь новшества в этом отношении. «Замок» стоял так далеко от земли, что выстрелов с берега нечего было бояться. Правда, пуля из мушкета достала бы на таком расстоянии, но о точном прицеле не могло быть речи, и даже Юдифь пренебрегала опасностью с этой стороны. Итак, пока наши друзья владели своей крепостью, им ничто не угрожало. Конечно, нападающие, подплыв к «замку», могли его поджечь и затем взять штурмом или прибегнуть еще к каким-либо уловкам, внушенным индейским коварством. Но против поджога Хаттер принял все нужные предосторожности, да и сама постройка, если не считать берестяной кровли, не так-то легко бы загорелась. В полу было проделано несколько отверстий, и ведра с веревками находились под рукой. В случае пожара любая из девушек легко могла потушить огонь, не дав ему разгореться. Юдифь, знавшая все оборонительные планы отца и достаточно смелая, чтобы участвовать в их осуществлении, объяснила Зверобою все подробности и тем избавила его от напрасной траты сил и времени на личный осмотр.

Днем нечего было бояться. Кроме челноков и ковчега, на всем озере не имелось ни одного судна. Правда, плот можно было построить довольно быстро — множество поваленных деревьев валялось у самой воды. Однако если бы дикари серьезно решились на штурм, им вряд ли удалось бы до наступления темноты подготовить необходимые для переправы средства. Тем не менее недавняя гибель одного из воинов могла придать им прыти, и Зверобой полагал, что наступающая ночь будет критической. Поэтому юноша очень хотел, чтобы его друг могикан прибыл поскорее. С нетерпением поджидал он солнечного заката.

В течение дня обитатели «замка» продумали план обороны и закончили необходимые для этого приготовления. Юдифь была очень оживлена, и, видимо, ей было приятно советоваться обо всем с новым знакомым. Его равнодушие к опасности, мужественная преданность и невинное простодушие заинтересовали и пленили ее. Зверобою казалось, что время идет очень медленно, но Юдифь не замечала этого, и когда солнце начало склоняться к лесистым вершинам западных холмов, она выразила удивление, что день кончился так скоро. Зато Гетти была задумчива и молчалива. Она никогда не отличалась болтливостью и если случайно становилась разговорчивой, то лишь под влиянием какого-нибудь события, возбуждавшего ее бесхитростный ум. В этот памятный день она на несколько часов как будто лишилась языка. Тревога за участь отца ничем не отразилась на привычках обеих сестер. Да они, впрочем, и не ожидали никаких серьезных последствий от его плана, и Гетти раза два выражала надежду, что Хаттер сумеет освободиться. Юдифь была не так спокойна на этот счет, но и она полагала, что ирокезы предложат выкупить пленников, как только убедятся, что никакие военные хитрости и уловки не помогут им захватить «замок». Зверобой, однако, считал все эти надежды просто девическими фантазиями и продолжал серьезно и упорно готовиться к обороне.

Наконец пришло время отправиться на место свидания с могиканом. Так как Зверобой предварительно обдумал план действий и подробно растолковал его обеим сестрам, все трое дружно и старательно принялись за работу. Гетти перешла в ковчег, связала два челнока и, спустившись в один из них, направила их в некое подобие ворот в палисаде, окружавшем постройку. Затем она привязала обе лодки под домом цепями, которые были прикреплены к бревнам. Палисад состоял из древесных стволов, прочно вбитых в ил, и служил двоякой цели: он ограждал небольшое замкнутое пространство, которым можно было пользоваться для различных надобностей, и вместе с тем мешал неприятелю приблизиться к лодкам. Таким образом, челноки, введенные в док, до некоторой степени были защищены от посторонних глаз, и вывести их наружу при закрытых воротах было бы нелегко. Однако, прежде чем замкнуть ворота, Юдифь в третьем челноке также въехала за загородку, предоставив Зверобою запереть все окна и двери в доме. Здесь все было массивно и крепко, и засовами служили стволы небольших деревьев. Поэтому, когда Зверобой закончил свою работу, потребовалось бы не меньше двух часов, чтобы проникнуть внутрь постройки, если бы даже осаждающие могли пустить в ход еще какие-нибудь инструменты, кроме боевых топоров, и не встретили бы при этом никакого сопротивления. Все эти предосторожности Хаттер придумал после того, как во время частых отлучек его раза два обокрали белые бродяги, которых много шатается на границе.

Как только все жилище было наглухо закрыто изнутри, Зверобой подошел к люку и спустился в челнок Юдифи. Тут он запер подъемную дверь массивной балкой и здоровенным замком. Затем Гетти тоже перебралась в челнок, который выплыл за пределы палисада. После этого замкнули ворота и ключи отнесли в ковчег. Теперь внутрь жилища можно было проникнуть лишь с помощью взлома или же тем путем, которым молодой человек выбрался наружу.

Разумеется, Зверобой захватил с собой подзорную трубу и теперь внимательно разглядывал побережье, насколько это было возможно с того пункта, где он находился. Нигде не было видно ни одного живого существа, только несколько птиц порхали в тени деревьев, как бы спасаясь от послеполуденного зноя. Особенно тщательно Зверобой осмотрел ближайшие к «замку» места, чтобы выяснить, не сооружается ли где-либо плот. Но повсюду царило пустынное спокойствие.

Здесь надо в нескольких словах объяснить, в чем заключалась главная трудность для наших друзей. В то время как зоркие глаза мингов имели полную возможность наблюдать за ними, все передвижения неприятеля были скрыты покровом густого леса. Воображение невольно преувеличивало число врагов, таившихся в чаще, в то время как любой наблюдатель, занявший позицию на берегу, ясно видел, как слаб гарнизон, оборонявший «замок».

— До сих пор нигде никто не шевельнулся! — воскликнул Зверобой, опустив наконец трубу и собираясь войти в ковчег. — Если бродяги замышляют недоброе, они слишком хитры, чтобы действовать открыто! Быть может, они уже мастерят в лесу плот, но еще не перетащили его на озеро. Они не могут догадаться, что мы собираемся покинуть «замок», а если бы и догадались, то не в состоянии узнать, куда мы хотим плыть.

— Совершенно верно, Зверобой, — подхватила Юдифь, — и теперь, когда все готово, мы должны двинуться вперед, не опасаясь погони, иначе мы опоздаем.

— Нет, нет, это надо делать с оглядкой. Хоть дикари еще и не знают, что Чингачгук поджидает нас на скале, но у них есть глаза и ноги. Они увидят, куда мы плывем, и, несомненно, последуют за нами. Я, впрочем, постараюсь надуть их и буду направлять баржу то туда, то сюда, пока они не устанут, гоняясь за нами.

Зверобой, насколько мог, исполнил свое обещание. Не прошло и пяти минут, как друзья вошли в ковчег и отчалили от «замка». С севера дул легкий ветерок. Смело развернув парус, молодой человек направил нос неуклюжего судна таким образом, что, учитывая силу течения, они должны были приблизиться к восточному берегу милях в двух ниже «замка». Ковчег не отличался быстроходностью, но все же мог плыть со скоростью от трех до четырех миль в час. А между «замком» и скалой было лишь немногим больше двух миль.

Зная аккуратность индейцев, Зверобой очень точно рассчитал время, чтобы в зависимости от обстоятельств достигнуть назначенного места с небольшим опозданием или же немного ранее назначенного часа. Когда молодой охотник поднял парус, солнце стояло высоко над западными холмами: до заката оставалось еще часа два. После пятиминутных наблюдений Зверобой убедился, что баржа плывет с достаточной скоростью.

Стоял чудесный июньский день, и пустынное водное пространство меньше чем когда-либо напоминало арену жестокой борьбы и кровопролития. Легкий ветерок едва касался поверхности озера, как бы не желая возмущать его зеркальную гладь. Даже леса, казалось, дремали на солнце, а редкая гряда кудрявых облаков неподвижно висела над северной частью горизонта, словно ее поместили там нарочно для украшения пейзажа. Иногда водяные птицы мелькали над озером, а порою можно было видеть одинокого ворона, парившего высоко над деревьями и зорким взглядом окидывавшего лес в надежде заметить живое существо, которым он смог бы поживиться.

Читатель, наверное, заметил, что, несмотря на свойственную ей резкость и порывистость в обращении, Юдифь говорила значительно грамотнее и изысканнее, чем окружавшие ее мужчины, в том числе и ее отец.

По своему воспитанию Юдифь и ее сестра вообще заметно выделялись среди девушек их круга.

Офицеры ближнего гарнизона не очень преувеличивали, когда уверяли Юдифь, что даже в городе найдется немного дам с такими манерами.

Своим воспитанием девушки обязаны были матери.

Кем была их мать, знал только старый Хаттер. Она умерла два года назад, и муж похоронил ее в озере.

Пограничные жители часто обсуждали между собою, почему он так поступил: из пренебрежения ли к предрассудкам или же не желая утруждать себя рытьем могилы?

Юдифь никогда не посещала то место, где опустили в воду ее мать, но Гетти присутствовала при погребении и часто на закате или при свете луны направляла туда свой челн. Целыми часами смотрела она в прозрачную воду, словно надеясь увидеть смутный образ той, которую она так нежно любила с детских лет и до печального часа вечной разлуки.

— Скажите, неужели мы должны подплыть к скале как раз в тот момент, когда зайдет солнце? — спросила Юдифь у молодого человека. В это время они стояли рядом на корме — Зверобой с рулевым веслом, а девушка с рукодельем; она вышивала узоры на своем платье, что было неслыханным новшеством в лесах. — Разве несколько минут могут изменить дело? А ведь очень опасно долго оставаться так близко от берега.

— В этом-то и состоит вся трудность, Юдифь. Скала нахо дится как раз на расстоянии ружейного выстрела от мыса; поэтому нельзя к ней подплыть слишком быстро, нельзя там и слишком задержаться. Когда вы имеете дело с индейцем, все надо предугадать и высчитать заранее, так как у краснокожих такая уж натура, что они любят разные хитрости. Теперь, как видите, Юдифь, я правлю совсем не к скале, а гораздо восточнее ее, чтобы дикари побежали в эту сторону и зря натрудили бы себе ноги.

— Значит, вы уверены, что они видят нас и следят за нашими передвижениями, Зверобой? А я-то надеялась, что они, может быть, ушли в лес и на несколько часов оставили нас в покое.

— О нет! Только женщина может так думать. Находясь на тропе войны, индеец никогда не перестает следить за врагом. В эту самую минуту глаза их устремлены на нас, хотя озеро нас защищает. Мы должны подплыть к скале, рассчитав время точнейшим образом и направив врагов на ложный след. Говорят, у мингов хорошие носы, но рассудок белого человека всегда может потягаться с их чутьем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

Из серии: Кожаный Чулок

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Зверобой предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

41

Перевод В. Миллера.

43

Офицерский патент. — В те времена в английской и других армиях офицерские чины продавались. Можно было купить патент, дававший его владельцу право на чин офицера.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я