Хроники Восстания. Книга 2

Сектор: Гамма. Система: Афилор. Планета: Афилор.

Глубоко дыша, я стоял перед главнокомандующим силами планетарной обороны и по совместительству начальником местного космопорта.

Сам космопорт располагался неподалёку от массивного тела древнего производственного комплекса, раскинувшего свои архаичные сооружения на несколько километров вокруг центрального шпиля, где восседал лорд-фабрикатор Базилиус Каст — планетарный управляющий.

Планета Афилор — это промышленным мир, некогда бывший безжизненным камнем, блуждающим в темноте космоса, но силами ангелов и трутов удалось сделать его более-менее пригодным для жизни и самое главное, превратить в крупнейшие верфи Вселенной по производству космических кораблей для Эдема. Теперь же, задача всего населения, состоящего в основном из работников верфи, заключалась в том, чтобы спасти всё, что только возможно от приближающегося флота Люцифера.

— Задача ясна? — вернул меня из раздумий, начальник космопорта коренастый трут, неопределенного возраста. Кожа на его лице, вся покрытая морщинами, слегка шелушилась, из-за ветров, дувших на Афилоре большую часть времени, а идеально сидевший на нём мундир сверкал орденами за долгую и безупречную службу.

— Так точно! — постарался как можно четче ответить я, несмотря на легкую дрожь и отдышку после бега. — Мне необходимо встретить генералов и проводить их к лорд-фабрикатору, на аудиенцию.

— Молодец, — ухмыльнулся Грэбс, хотя из-за его густой рыжей бороды, было проблематично рассмотреть лёгкую улыбку. — Ступай, а то и так уже опаздываешь.

Я, быстрым движением отдал честь, приложив руку к своей тёмно-зелёной каске, и развернувшись, на слабо скрипнувших каблуках, помчался вон из Центра Управлениями Полётами, охваченного легким хаосом от обилия шаттлов спускающихся на поверхность Афилора и вновь покидающих планету. Эвакуация шла полным ходом.

Быстро, насколько это позволяла мне моя боевая шинель, я спустился по металлической лестнице и, надев маску-респиратор, вышел в тусклый день и царившую вокруг непогоду. Радуясь новой жертве, на меня, тут же накинулся ветер, швырнув в лицо пригоршню снега и проморозив до костей. Подняв меховой воротник, и пригнув голову, я проследовал к ангару № 26, куда должен был приземлиться личный катер генерала Омегона.

Под ногами неприятно чавкала грязь, перемешанная со снегом, а ноги, то и дело пытались разъехаться от образовавшейся наледи. В последнее время за такими мелочами, как до термобетона вылизанная площадка, никто не следил, все силы были задействованы в перебазировки сложных механизмов производящих уникальные детали для кораблей легионов.

Устав бороться с поднявшимся некстати ветром, мне всё же пришлось, по возможности, быстрыми движениями расстегнуть застежки внешнего слоя шинели и достать из внутреннего кармана защитные очки. Без них я мог просто-напросто заблудиться, потеряв ориентацию в пространстве, из-за усиливающегося снегопада.

Надев очки и протерев окуляры, я заметил быстро приближающийся в сполохах пламени катер, принадлежащий генералу. Это обстоятельство опять вынудило меня бежать, утруждая и без того уставшие ноги, но заставлять ждать себя, таким гостям, я хотел меньше всего.

Из-за респиратора, так необходимого на Афилоре, бег был последней вещью, которой вам захотелось бы тут заниматься, но ничего не поделаешь. Я постарался отвлечься от мрачных мыслей и моей несчастливой судьбы, заставлявшей меня бегать в последнее время с завидным постоянством, и сосредоточиться на самом беге, чтобы ненароком не навернуться. Было бы крайне неудобно предстать перед архангелами по уши в грязи. Из-за снегопада, окружающий мир сузился до пары метров вокруг меня, и лишь неясные тени огромных построек, одна из которых была целью моего бега, вырисовывались впереди. Я подбежал к металлической двери ангара как раз в тот момент, когда за катером генерала, закрывался верхний купол, плотно укрывая внутреннее помещение от царившей непогоды.

Ворвавшись внутрь, я с облегчением понял, что генералы еще не появились, а положенный по такому случаю почётный караул из десятка трутов в парадной форме, уже выстроился, в напряженном ожидании.

Быстро сорвав с себя маску, и очки, я попытался привести себя хотя бы в некое подобие порядка, хотя понимал, что синяки под глазами и наспех расчесанная борода были не тем, чем стоило приветствовать сынов Создателя. Но выбора у меня особого не было, мои погоны штабс-полковника обязывали меня ко многому, особенно в последнее время, так что, сон и душ стали для меня такой же роскошью, как свет звезды и свежий воздух.

Сделав всё возможное, чтобы выглядеть чуть более презентабельно, чем чучело на огороде, я замер, в ожидании, смотря на хищные черты боевого шаттла генерала, когда, наконец, с легким шипением, герметичная створка откинулась, превращаясь в трап.

Труты, составлявшие живой коридор, тут же выпятили грудь и прижали свои парадные мушкеты к левому плечу, держа их дулом вверх.

Из шаттла вышли два исполина. Хотя для трута, самый высокий из которых был не выше полутора метров, даже элвы казались слишком высокими, а уж про архангелов можно было и не говорить.

Это были два генерала. Омегон и Лютер. Генералы восточной границе или области Нарака, как они её называют. Закаленные в боях ветераны. Некогда, Маркус мог только мечтать встретиться с ними вблизи. От них веяло теплом, несмотря на минусовую температуру в ангаре и что-то успокаивающее было в их присутствии, словно само их появление могло отвести любую беду и защитить тебя, как не сможет даже самый прочный из металлов.

Два генерала, два архангела, два сына Создателя.

Улыбчивый гигант Омегон в светло-бирюзовом доспехе с изображением вставшего на дыбы волка на грудной пластине и изящный, и грациозный Лютер, в доспехе глубокого синего цвета, словно океан во время шторма, с немногочисленными серебряными узорами. На груди Лютера был выгравирован снежно-белый крест.

— Вот, послушай моё новое творение! — донеслись до меня слова Омегона обращенные к Лютеру, когда два гиганта приблизились, достаточно близко, идя сквозь строй трутов.

Боевой горн, возвещавший о славе

Лежит на земле сокрушённой врагами

И войско моё, мои сыновья

Уже не придут, не восславят меня

Один я остался на поле войны

И…..

Омегона небрежным взмахом руки прервал Лютер, не дав ему закончить:

— Избавь меня, наконец, от этого кошмара, брат. Твои стихи так же ужасны, как и твои боевые умения, — с каменным лицом изрек Лютер, когда они подошли ко мне.

Ошеломленный, я стоял и не знал что сказать, моментально утратив дар речи.

— Вот видишь, ты даже храбрых трутов вводишь в смятения своей бездарной поэзией, — сказал голубоглазый Лютер, смотря на меня сверху вниз.

— О, простите меня, сыны Великого Создателя, прославленные генералы легионов, — наконец сбросив с себя оцепенения, смог выговорить я. — Я, Маркус Грэмли Бол, приветствую вас на Афилоре. Мне поручено проводить вас к Базилиусу Касту. Он вас ожидает.

— И мы приветствуем тебя, штабс-полковник Маркус, — с тёплой улыбкой произнес Омегон. — Я генерал Омегон, а этот сноб, рядом со мной, совершенно не разбирающийся в поэзии — генерал Лютер.

Вблизи, я наконец-то смог детально рассмотреть этих, без преувеличения, великих воинов, причем как в прямом, так и в переносном смысле. Омегону я доставал лишь до пояса, да и перед Лютером, который был значительно ниже своего собрата, я выглядел ребёнком.

При ближайшем рассмотрении их различия становились еще более яркими. Светлые волосы по простецки захваченные в небольшой хвост у одного, соседствовали с длинными, черными волосами, мягко спадавшими на плечи у другого. Взъерошенная, небольшая светлая борода Омегона, противопоставлялась аккуратно подстриженной угольно-чёрной бородке Лютера. Омегон казался скалой, утесом, нависающим над бескрайним морем уже тысячи лет. Лютер же казался айсбергом, величаво плывущим по этому морю. И если широкоплечий Омегон излучал грубую силу, Лютер был застывшим движением, пружиной, готовой вот-вот распрямиться в убийственном выпаде. Они представляли собой смертельную комбинацию для врагов.

— А как тебе мой стих, Маркус? — неожиданно спросил меня Омегон и я, к своему стыду, вновь запутался в словах. — Ну, я ведь, к сожалению, не слышал его полностью, но если судить по тому отрывку, что я слышал, он весьма… энергичен…

Я не успел договорить, так как Лютер неожиданно стукнул Омегона по массивному наплечнику ладонью:

— Вот видишь, брат, — глядя на меня с какой-то искоркой в глазах, сказал Лютер. — Твои стихи могут выносить только воины твоего легиона, и я им искренне сочувствую.

Вопреки моим ожиданиям, Омегон не обиделся, а засмеялся приятным бархатным смехом.

— Да ладно тебе, просто это не самое удачное моё произведение и оно еще не законченно. Вот, послушай мою оду «Сломанному топору»! — С энтузиазмом в голосе начал Омегон.

— Ну, уж нет, — категорично ответил Лютер. — Это не сможет выдержать никто. Пожалей трутов, брат, иначе они с охотой кинуться на встречу с Люцифером, только бы избежать твоего общества.

Упоминание о враге, выпорхнувшее из уст архангела столь небрежно, заставило меня внутренне сжаться, и как я заметил, труты, стоявшие рядом, нервно сглотнули.

— Ладно, когда этого сноба не будет рядом, я прочту тебе, что ни будь из своего раннего, — как будто не заметив реакции на имя Осквернителя, беззаботно сказал Омегон.

— Буду с нетерпением ждать, — только и смог сказать я.

— Ну, раз с этим мы разобрались и мой брат, наконец-то нашел другую «жертву», думаю, нам стоит поспешить, ведь нас ожидают, — прокомментировал Лютер.

Я согласно кивнул, глядя снизу, на благородные лица генералов.

— Пройдемте со мной, — сказал я, жестом приглашая архангелов следовать за собой. — На выходе нас уже ожидает транспорт.

Генералы переглянулись.

— Только после тебя дружище! — С улыбкой сказал Омегон, приглашая Лютера идти вперед.

— Я рад, что общение со мной научило тебя хотя бы неким зачаткам этикета, — ничуть не смутившись, ответил Лютер и выдвинулся вперед.

Я смотрел на всё это с чувством легкого недоумения, ведь я ожидал от «небожителей» чего угодно, только не поведения двух молодых офицеров, только покинувших академию, а ведь Лютер был один из первых сыновей.

«Да, Вселенная полна тайн», — думал я, направляясь к нашему транспорту. Настроение моё впервые за последнюю неделю было приподнятым.

***

Наш транспорт — большой восьмиколесный вездеход, был непрезентабелен с виду, но весьма комфортабелен внутри. Просторный салон, куда бы поместилось десяток трутов, и мягкие сиденья, делали эту поездку максимально комфортной, по не всегда хорошим дорогам Афилора.

— Я так погляжу, Труты, любят большие игрушки? — весело прокомментировал Омегон, глядя в окно на расстилающийся вокруг нас серый пейзаж одного из самых больших промышленных комплексов этого сектора Вселенной.

— Это не самое худшее, в чем нас обвиняют, — попытался отшутиться я, наконец-то, справившись с чувством неловкости от присутствия генералов.

На самом деле, это уже стала визитная карточка нашего народа и причина появления многих шуток (некоторых весьма обидных), пословиц и просто крылатых выражений. Например, когда дело было долгим и требующим больших затрат как физических так и умственных часто говорили: «Трутово дело», а для некоторых народов нашей галактики, это же выражение могло значить — лишние трудозатраты. С представителями таких рас, мы по понятным причинам, не всегда ладим.

— А это что такое? — с неподдельным удивлением спросил Омегон. — Я заметил их еще с орбиты.

Лютер как-то странно посмотрел на своего друга, словно удивляясь его безграмотности, но промолчал, видимо, решив предоставить право ответить мне.

— О, это, наша гордость, — сказал я, смотря сквозь дымчатое стекло на цилиндрическое сооружение, находящееся в нескольких километрах от нас, но, тем не менее, хорошо видимое даже сквозь снег, валивший с неба. — Это «ГГ». То есть генераторы гравитации, если по-простому. Дело в том, что естественная гравитации на этой планете была для нас, трутов, неприемлема. Как вам известно, на родном мире нашей империи гравитация равна 19,33 Тольпионов¹, тогда как здесь она не достигала и 5 Тольпионов, что конечно хорошо, при транспортировке грузов и в производстве, но совершенно неприемлемо для нашего длительного проживания, у нас со временем нарушается метаболизм и развиваются хронические болезни костей.

В это время наш транспорт нырнул в один из туннелей, и на некоторое время массивное сооружение генератора скрылось из виду, а я тем временем продолжил:

— Так вот, после долгих раздумий, наши и ваши ученые, пришли к решению локально увеличить гравитацию, для чего были спроектированы и построены эти генераторы, — в этот момент вездеход порыкивая, вынырнул из туннеля и перед нами вновь предстал «ГГ», святящийся мягким зеленоватым светом, исходящим из вертикальных прорезей идущих по всему корпусу.

— И какая теперь тут сила гравитации, — вклинился в разговор Лютер.

— На территории всего производственного комплекса и на ближайшей территории 15,66 Тольпионов, на всей остальной планете сохранилась естественная гравитация, — ответил я.

— Это приемлемый для нас уровень, — высказался Лютер, сохраняя бесстрастное выражение на лице.

— Мы сделали гравитацию на уровне большинства обитаемых планет, ведь тут, помимо Трутов, работают и ангелы и люди, — ответил я.

В этот момент мы проезжали под железнодорожным мостом, по которому медленно тянулся железнодорожный состав, направляясь в космопорт.

— На какой стадии сейчас эвакуация? — спросил Лютер, наблюдая за поездом и вагонами, уходящими вдаль.

Машину слегка тряхнуло на ухабе.

— На данный момент эвакуировано полностью производство транспортных кораблей, легких боевых истребителей и кораблей класса «Стрела». Проектные, инженерные группы, и практически все банки данных были эвакуированы в первую очередь. По данным, полученным сегодня утром, можно сказать, что эвакуация завершена на 65 %, однако у нас осталось тяжелое и сверхтяжелое оборудование, а так же целые производственные комплексы, которые еще необходимо законсервировать, прежде чем приступать к демонтажу. Подземные генераторы и генераторы гравитации всё еще работают, а ведь только на их остановку понадобиться несколько дней.

— Если будет такая необходимость, мы, не задумываясь, бросим здесь оставшееся оборудование, — коротко ответил Лютер, глядя мне прямо в глаза.

— Понимаю, — с грустью ответил я, осознавая, что, скорее всего на планете останется очень много ценного имущества, но Лютер был прав, главное спасти население и информацию.

— Да ладно тебе Лютер, не нагоняй тоску, — вклинился в разговор Омегон.

— Мы должны знать реальное положение вещей. Для генерала, информация — это основа победы, — как на лекции ответил Лютер. — Мне кажется, я учил тебя этому.

— Все планы действуют только до первого столкновения с врагом, дружище, — в шутливой манере ответил Омегон, пихнув Лютера локтем в бок.

— Еще раз такое сделаешь, и я оторву твою глупую голову. Благо это никак на тебя не повлияет, — с угрозой промолвил Лютер, но я заметил веселые искорки в его глазах.

Омегон вновь рассмеялся:

— Вот за что я его люблю, так это за чувство юмора, — сказал Омегон, обращаясь ко мне.

Все что мне оставалось, так это улыбнуться в ответ.

Тем временем, наш вездеход въехал в самую старую часть промышленного комплекса и сейчас нас со всех сторон окружили строения и сооружения, возведенные еще во времена моего деда. Улица заметно сузилась, поддавшись давлению со стороны древних ангаров и перерабатывающих заводов. Над нашей головой замелькали закрытые переходы между комплексами, трубы и кабели, сплетающиеся в невероятную сеть, которой может позавидовать любой паук.

Я всегда удивлялся, как ремонтные группы разбирались во всех этих переплетениях проводов.

Впереди у нас лежал длинный участок дороги, упиравшийся непосредственно в главный шпиль, где генералов уже ждал лорд-фабрикатор Базилиус Каст.

— Послушай, Маркус, — прищурив один глаз и наклонившись чуть ближе ко мне, начал Омегон. — Я однажды бывал у вас на Астельхейме и видел ваших женщин.

Я внимательно его слушал, правда, абсолютно не понимая, к чему он клонит.

— Так вот, — продолжил он. — Относительно недавно, я вдруг узнал, что вы — труты, как бы это сказать… Бесполые. Как такое может быть?

В тот момент я надеялся, что генералы не заметят, как я покраснел. Лютер ухмыльнулся и, делая вид, что не слушает, отвернулся к окну, якобы заинтересовавшись местной архитектурой.

— Ну, это не совсем так, — думая как же лучше объяснить, начал я. — Рождаемся мы действительно гермафродитами, но к определенному возрасту, с учётом баланса общества, трута определяют в соответствующий род. С этого момента мы считаемся взрослыми и получаем гражданство с соответствующим пакетом прав и обязанностей. Этот период жизни очень важен для нас и когда трут становиться мужчиной или женщиной он празднует это, как свой второй день рождения.

— И как это происходит, — удивился Омегон. — В смысле, как вы становитесь мужчиной или женщиной?

— После решения Королевского Комитета по демографии нас направляют к Малифику, который в течение семи дней вводит нам специальные гормоны. Всего, этот процесс занимает от ста до ста двадцати дней, после чего Трут начинает свою жизнь женщиной или мужчиной.

— Удивительно, — подвел итог Омегон. — Райнес мне проспорил, — весело усмехнулся генерал, ударив своим массивным кулаком по ладони.

— Кто? — не понимая, спросил я.

— Это мой маршал. Возможно, скоро с ним познакомишься, — отмахнулся Омегон. — Мы поспорили с ним, что у трутов есть женщины. Он не верил.

— Видимо у тебя в легионе все такие, — глядя искоса на Омегона, промолвил Лютер. — Вы банда варваров. Твой маршал глупец, потому что не изучает историю, а ты глупец, потому что не интересуешься миром, который тебя окружает. Бывшая родина трутов была практически полностью уничтожена рейдерами, а численность их сократилась, чуть ли не до сотни особей. После войны, нашими ученными, был разработан комплекс мероприятий по возрождению их вида. Одна из мер как раз и была генная инженерия, так как на тот момент, мужских особей оставалось не больше десятка, а половина их женщин не могли иметь детей. Мой легион тогда доставлял наших ученных в один из слабозаселенных миров их сектора, где тогда обосновались выжившие.

— Ну, тогда меня мало интересовал это вопрос. Тогда столько миров было уничтожено, — на этот раз Омегон был серьезным, шутливость его мгновенно пропала.

— Да, тогда мой народ чуть не исчез, но сейчас, мы стали еще сильнее и на этот раз, враг обломает о нас свои зубы, — добавил я, вспоминая мрачные страницы нашей истории.

— Вы и тогда отлично бились, — спокойно сказал Лютер. — Я сам неоднократно сражался с воинами трутов плечом к плечу. Адульман был величайшим из них. Он неоднократно спасал жизни ангелам, что делает ваш народ нашими верными и полноправными союзниками.

Упоминание величайшего из героев нашего народа, жившего тысячелетия назад, поразило меня до глубины души. Многие в наше время, считали Адульмана мифической личностью, собирательным образом, и вот я, невзначай, получаю доказательство его существования. Это было поразительно. И только сейчас, я стал в малой части ощущать возраст двух архангелов сидящих передо мной. Они лично знали Адульмана, а ведь даже когда он только родился, эти войны уже не одно тысячелетие путешествовали сквозь звезды. Нет, привыкнуть к ангелам нельзя, они лишь с виду кажутся такими же, как ты, так же смеются, грустят и просто живут. Но они — это бессмертные дети Создателя, некоторым из них уже миллионы лет, как например Лютеру, да и Омегон вел в бой своих воинов на край Вселенной, когда мой народ только выбрался из подземных пещер. Тут моя мысль повернулась совсем в другом направлении. Ведь точно такие же бессмертные, могущественные существа, сейчас летят сюда, чтобы уничтожить нас. Уничтожить, так же, как и множество других миров уже павших за почти три года. Страх сжал моё сердце, холодный пот выступил у меня на лбу. Ведь хоть я и являюсь военным офицером, но чтобы сосчитать реальных боев, в которых я участвовал, хватит и одной моей шестипалой руки.

Видимо, приступ страха был сильно заметен, ибо ко мне обратился Омегон.

— Не унывай Маркус. Мы прибыли сюда, чтобы дать Люциферу бой. Мы обязательно спасем всех, кого сможем, даже ценой своей жизни.

— На этот раз я полностью согласен с Омегоном, Маркус. Он редко говорит толковые вещи, и я не одобряю, что он выбалтывает тебе военные тайны, но сейчас он прав. Мы намерены дать Люциферу такой бой, какой он еще даже не представляет. Время отступлений подходит к концу. Теперь, каждый его шаг будет омыт океаном проклятой кровью его демонов, — неожиданно пылко вымолвил Лютер.

Я лишь согласно кивнул. А какие тут могут быть слова? Что я мог сказать, зная, что генералам предстоит сражаться со своими братьям? Слова тут были не к месту. И видимо, архангелы тоже решили больше не развивать эту тему, даже Омегон отвернулся, глядя в окно на проносящиеся серые здания. А перед нами, закрывая уже полнеба, возвышался главный шпиль. Искусственное сердце Афилора.

— Михаил! — в девственно белую комнату ворвался разъяренный архангел.

В ту же секунду, на нарушителя тишины обратились взгляды всех присутствующих, в том числе, взгляд того, кто носил имя Михаил.

— Азазель, — коротко кивнул Михаил, глядя на архангела в просторной белой робе.

— Объясни, что тут происходит?! — Азазель быстро приблизился к брату, грубо схватив того ха лацканы кителя.

Михаил лишь с грустью посмотрел на своего брата, не оказывая сопротивление.

Азазель был бледен, с синяками под глазами, он лишь недавно смог ходить сам.

— Мы победили, Азазель, — сказал генерал Габриель, подойдя к архангелу. — Война, наконец-то закончилась.

— Я сейчас не с тобой разговариваю, Габриель, — не оборачиваясь, сказал Азазель. — Я хочу узнать у Михаила, как так получилось, что Люцифер сейчас на грани смерти? — Глядя в глаза Михаилу, сквозь зубы проговорил падший генерал.

— Он столкнулся с Врагом, — коротко ответил Михаил.

— Почему, он был один?! — прорычал Азазель, теряя терпение. — Ты ведь обещал мне, Михаил!

— Во время штурма, Люцифер принимал решения самостоятельно. Он такой же архангел, как и любой из нас и, так же как и мы, осознавал опасность, вступая в сражение, — к спорящим подошел Сигизмунд.

— Остынь, брат, — рядом с Сигизмундом встал Даниил. — Нам пришло сообщение, что Цербер и Метатрон встретили сильное сопротивление, и он устремился к Отцу на подмогу. Мы переживаем не меньше твоего. Мы все там были, и там погибло очень много наших братьев, которых мы даже похоронить не сможем.

Азазель опустил голову, продолжая держать Михаила за ворот кителя, и тут на его плечо легла тёплая рука.

— Они правы, сын. Люцифер дорог мне, не меньше, чем тебе, так же как и все вы, но он и только он, несет ответственность за свой выбор. Он намного сильнее, чем ты думаешь, он смог ранить Врага, что дало нам драгоценные секунды для победы. Не принижай ценность его поступка.

Азазель медленно отпустил Михаила и повернулся на голос. Перед ним, в белых одеяниях из самого света, стоял Создатель, и на его лице легкая улыбка соседствовала с безумной печалью в глазах.

— Как он? — только и смог спросить Азазель.

Вся злость на Михаила растаяла как снег под жарким солнцем.

— Мы скоро узнаем. Сейчас с ним Рафаил и Метатрон. Но всё зависит от самого Люцифера, — мягкий, глубокий голос обволакивал все помещение, заглушая душевные раны.

— Он обязан выжить. Он не может пасть, когда война закончилась, ведь он прошел её всю. Как и мы. Это будет не честно, — почти шепотом промолвил Азазель.

В этот момент Создатель поднял голову, как будто к чему-то прислушиваясь.

— Я должен оставить вас ненадолго, — сказал он и растворился в пространстве.

Генералы остались стоять в девственно белой комнате, а за стенкой, всего в нескольких метрах от них, в жутких мучениях умирал Люцифер.

***

— Мы сделали всё, что могли, Отец, — сказал Рафаил, виновато смотря на Создателя. — Его организм разрушается. Удивительно, что он прожил так долго. Как мы знаем, другие умирали почти мгновенно.

— А что ты скажешь, Метатрон? — сказал Создатель, глядя на фигуру шестикрылого ангела, стоявшего возле умирающего генерала.

— Он умрёт, — коротко бросил Метатрон, затем помолчал и добавил. — Однако зараза Хаоса внутри него распространяется не так быстро как обычно. Но, это лишь небольшая отсрочка перед неизбежным. Почти все его внутренние органы сгнили. Стихондра и железа Люмфула погибли практически сразу. Мета клетки больше не вырабатываются. Мышцы деградируют в геометрической прогрессии. Проще сказать, что еще живо. Полностью незатронутым осталось только сердце и мозг и то, это лишь благодаря тому, что он был аспектом этого мира.

Создатель подошел к телу, лежащему на операционном столе. Вокруг Люцифера скопилось чёрная жижа, вытекающая у него из всех пор. Склонившись над иссохшим телом архангела, Создатель долго смотрел на агонию своего сына, затем промолвил:

— Рафаил, оставь нас ненадолго. И воздержись пока от комментариев.

— Хорошо, отец, — сказал архангел в зелёном одеянии и, поклонившись, вышел.

Мгновение, пока за ним закрывалась дверь, было слышно, как к нему бросились другие генералы с расспросами.

— Метатрон, — начал Создатель. — Люцифер в списке возможных кандидатов.

Метатрон мгновение смотрел на отца, не понимая был ли это вопрос или утверждение, но на всякий случай ответил:

— Да. Но в отношении него вероятность была минимальной. Самой минимальной. Как я уже сказал, его аспект даёт ему естественную защиту от энтропии. И несмотря на то, что троица со временем отдалилась от своего предназначения, они и произошедшие от них, до сих пор являются причинами законов мироздания, благодаря ключам.

— Я хочу его излечить, — коротко бросил Создатель.

Сказать, что Метатрон был поражен, значит не сказать ничего.

— Но, Отец. Это прямое нарушение ЗАКОНА. Энтропия в этом случае увеличиться на десять порядков, и…

— Смотри на него, Метатрон, — перебив сына, произнёс Создатель, указывая на Люцифера. — Что ты видишь?

Шестикрылый ангел озадаченно смотрел то на отца, то на Люцифера. Затем искры понимания озарили его взгляд, смешавшись со страхом, что было впервые, за всю историю его существования.

— Но ведь. Этого не может быть. Это…, — красноречие покинуло Метатрона, который, в спешном порядке, старался просчитать вероятность, перебирая линии реальности.

— Возможно, это ответ. Тот шанс, который склонит чашу весов в нашу пользу. Пока я могу лишь догадываться, как такое получилось, ведь даже мне все линии открываются не сразу, — с какой-то внутренней грустью сказал Создатель.

— Это вполне вероятно, — проговорил Метатрон. — Но это… Это жестоко. И остальные. Они не примут этого. Тебе придётся вмешаться в их память.

— Каждый имеет право на выбор, но у меня, его нет, — сказал Создатель и наклонился ближе к Люциферу.

Его рука мягко засветилась и легла на грудь умирающего архангела. Тёмная жидкость, покрывающая тонкой пленкой тело Люцифера, забурлила и испарилась в месте касания. На мгновение генерал открыл глаза, взгляд был не сфокусирован и смотрел в пустоту.

— Сын, — мягким голосом Создателя всего сущего, обратился к Люциферу. — Ты меня слышишь?

Через мгновение Люцифер моргнул и ответил слабым голосом:

— Отец…прости меня,…я больше не могу… сопротивляться.

Создатель приблизился к уху архангела и начал что-то шептать. Метатрон не слышал, что Отец говорил Люциферу, но догадывался.

— Я…, — начали говорить Люцифер пересохшими губами.

Остального Метатрон не услышал, но ответ знал почти наверняка, ведь вероятность одной из линий возможного будущего, многократно возросла.

Создатель выпрямился и глубоко вздохнул. Люцифер опять закрыл глаза и практически перестал дышать.

— Метатрон, — голос отца вывел ангела, из оцепенения. — Оставь нас.

— Хорошо, Отец, — неуверенно сказал Метатрон, косясь на безжизненное тело генерала.

— И ещё, — остановил Метатрона Создатель практически у двери. — Скажи остальным, что Люцифер выживет.

***

Пожилой мужчина, завернувшись в дорожный плащ, носивший следы долгого путешествия, дремал, прислонившись к стволу скрюченного от времени дерева.

Бывшие до этого неподвижные веки, дернулись и плавно раскрылись, открывая миру карие бездонные глаза.

Пожилой мужчина, еще какое-то время сидел неподвижно, погруженный в мягкие сумерки, царившие вокруг одинокого дерева и дороги уходящей из ниоткуда в никуда. Затем поднялся и потянулся, разминая затекшие после сна конечности.

Постояв немного, как будто собираясь с мыслями, вяло текущими после сна, он протянул руку за посохом, прислоненным к стволу дерева, после чего снял с низко растущей ветки свою котомку и единым движением закинул её на плечо.

Его по-прежнему окружала тишина, которая почему-то, в последнее время, казалась зловещей.

Постаравшись выбросить посторонние мысли из головы, путник вышел на дорогу и вновь двинулся к своей цели.

Ноги делали привычные шаги, посох в ответ цокал, дополняя к звуку шагов свою нехитрую песню. Захваченный этим, путник вновь погрузился в свои мысли. Это всё, что мог он сделать сейчас.

Он думал о своих снах и о последнем сне в частности.

«Какая удивительная способность — видеть сны» — в который раз удивлялся он про себя. Для него это было в новинку. Хотя он уже мог по праву считать себя знатоком в этом деле, ведь уже много дней и ночей прошло с тех пор, как у него возникла необходимость в таком виде отдыха как сон. И если сначала он воспринял это как нечто весьма неудобное и крайне ненужное, лишь отнимающее драгоценное время, то потом осознал для себя ценность этих ночных видений. Будучи тем, кем он является, он не нуждался в тех процессах, что проходят во сне, ибо его память была абсолютной. Но как оказалось, сон дает взгляд со стороны, с иной перспективы. Или это всего лишь взгляд с высоты его нынешнего положения? Не имеет значение. Сон предоставлял ему новую пищу для размышления, а что еще нужно уставшему путнику в поношенном плаще, в долгой дороге?

Но самое главное было даже не это. Самое главное было в странной последовательности снов. Впервые, он не выбирал. Вернее, не выбирал сознательно, хотя и это выражение не точно отражает действительность.

И вот, как и множество, раз до этого, путник вспоминал свой недавний сон. Сон, подернутый легкой дымкой, заставлял сосредоточиться не на визуальной составляющей, а на эмоциональной. А ведь чувства испытываемый в той или иной ситуации говорят зачастую больше, чем четкие образы и даже слова.

Ему снились его творения, в момент большой радости и великой грусти. Ему снился он сам, хотя он себя не узнал, но чётко осознавал в незнакомце, увиденном во сне, себя. Быть может, это всё последствия персонификации? Кто знает.

Ему было грустно и больно во сне. Это он помнил чётко. А влага на щеках при пробуждении, свидетельствовала о том, что он плакал, хотя он точно знал, что в те моменты своей жизни он не показал своих эмоций так остро. А ведь, наверное, стоило бы.

Еще его удивляла некая неопределенность, царившая в его душе. И если раньше его дорога в будущее казалось предначертанной, с заранее выверенными поворотами, созданными им самим, то теперь, он думал об этом с некой долей неуверенности, задавая вопросы:

«А что если? А вдруг?».

Так думая, размышляя, а, иногда вступая в спор со своим внутренним голосом, Создатель двигался по изнанке Вселенной, по «рабочему коридору», скрытому от глаз посторонних. Изредка, его глаз скользил по его работе, проделанной с таким трудом и с такой затратой сил.

«Немыслимое и невозможное», — иногда думалось ему, когда его, сейчас, такому слабому взору, открывалась тень поистине исполинской цепи, спаянной, единой, безграничной, глубокой и в то же время, всего лишь маленькой точкой на лике бытия.

«Великое малое» — так тогда ему подумалось, когда он только взглянул на результат своей работы, чуть не ставшей для него последней.

А время шло, расстояние сокращалось, цель приближалась, посох стучал.