Моя сладкая тайна

Ей девятнадцать лет, она слушает металл, любит драться и свой мотоцикл.

Ему восемнадцать, он наркоман, он любит её, а ещё любит потрахивать взрослую тётеньку на стороне и проделывать разные тёмные делишки со своими дружками.

Тогда они ещё не были моими мамой и каким-то периодически являющимся дяденькой.

Его взрослая тётенька работала официанткой в баре, куда он часто приходил с моей мамой и их друзьями. Она обслуживала их и улыбалась.

Однажды, моя мама решила внезапно зайти к нему в гости. Дверь, как и у всех в этом маленьком городе, была не заперта. Зайдя в квартиру, она прошла в комнату и увидела эту отвратительную картину. Сорокадвухлетняя женщина скакала на восемнадцатилетнем парне. Её парне. Что ж, сказать, что она была сильной, ничего не сказать, ведь она не стала переживать по этому поводу, она же не какая-то смазливая девчонка, она просто прошла на кухню, подождала пока он оденется и выйдет к ней. Дождавшись, она закурила сигарету и спросила: “Блин, у тебя есть чо пожрать?”

Кстати, за месяц до этого смешного происшествия, которое рано или поздно случилось бы, моей маме сказали в больнице, что детей у неё не может быть. На что бабушка дала наставление: “Пошли вы, уроды! Доченька, вы, когда занимаетесь этим, не предохраняйтесь, вдруг чудо”. И чудо случилось, я же тут.

Так вот, вернёмся к происшествию, пожрать у него, конечно, не было, но она нашла полупустую банку пива, выпила, чмокнула его в щёку и ушла.

Через пару недель после этого её начало тошнить, но не от пива, а от наличия внутри меня. Об аборте не могло быть и речи, как же она могла убить чудо?

Да, буквально пару лет назад она была в бегах и жила целый год в другом городе, потому что её должны были посадить. Да, её невозможно было разбудить раньше трёх часов дня. Да, она много курила и знала, что папа этого ребёнка — козёл, но знаете что, до моих десяти лет она была самой чуткой, самой заботливой и самой нежной мамой, несмотря ни на что.

Казалось бы, всё ясно, он козёл, она родит и будет еле тянуть малыша, но зато не останется бесплодной. Но конец этой истории ещё даже не виднеется.

На улице глубокая ночь. Он на днях очень крупно влип. Его должны закрыть на одиннадцать лет. Она не находит себе места дома, волнуется о происходящем.

Он бредёт по нашему маленькому ночному городишке в сторону её дома. Подходит к её подъезду, осматривает крышу, они так часто на ней зависали.

Она всё пытается отвлечься от разных мыслей, но никак не выходит.

Он стучит в дверь.

Она тихо пробирается к двери через мамину комнату, обувает подъездные тапочки и выходит.

–Меня посадят на одиннадцать лет.

–Я беременна.

Долгое молчание. У обоих ошарашенные глаза.

Уже через неделю они сбежали из города. Я родилась в Подмосковье.

Они прятались в маленьком доме, который построил его отец. Мой дедушка, забавный человек, много матерится и курит. В пятнадцать лет я пыталась под него косить. А потом узнала, что он всю жизнь бил мою бабушку и моего папу, когда тот пытался вступиться за неё, и перестала. А что, если папа такой плохой и не любит меня, только потому что дедушка обижал его в детстве, а что, если дедушка такой потому что его тоже били в детстве, как же всё связанно, как же мы все связаны. Я умоляю вас, не создавайте цепочек домашнего насилия, это так страшно, это оставляет такие болезненные шрамы, и как правило, не только на теле, но и в памяти.

Мама, беременная, таскала воду с колонки, а он часто снимал видео на камеру. Камеры, вроде бы, тогда только начали появляться. Когда я родилась, он не переставал снимать, а мама гуляла с коляской в метро — там я лучше спала.

Возможно, тогда он меня даже любил или просто осознавал, что тут явно лучше, чем в тюрьме. Когда мне было три месяца, его посадили. Мама не могла остаться одна с маленькой мной и кучей обязанностей, которые ложатся на людей, живущих не в квартире, а в своём доме, и мы переехали обратно в наш славный маленький городок. Бабушка очень помогала маме растить меня и обеспечивать. Так как я была очень болезненным ребёнком, а у нас в городе было не много врачей, мы ещё часто появлялись в Москве.

Мне восемь лет, вечерний чай, музыка в телевизоре. Моя мама рассказала мне, что у меня есть папа, и я могу поговорить с ним по телефону. Он говорил, что когда-нибудь приедет, что он любит меня и никогда не бросит. Сначала мама сказала, что он просто где-то далеко работает, но я могу писать ему письма. И я писала, выводила каждую букву, а мама отправляла. Со временем, он проболтался, что это не работа, а тюрьма, но меня, почему-то, это ни капли не смутило, а только рассмешило. У него был очень красивый почерк. Дедушка заставлял его исписывать сотни тетрадок, пока не получится красиво, параллельно давая ему подзатыльники за слёзы. Так же, он всегда вкладывал какой-нибудь красивый рисунок. Я думала, это магия, ведь таких волшебных, красивых и манящих рисунков я не видела никогда. Это могли быть рисунки карандашом или цветными ручкам, к примеру, моим самым любимым был рисунок кошки в колпаке волшебника, в струящемся блёстками платье и с волшебной палочкой в лапке. Он прислал мне его на моё десятилетие. Я чувствовала, что в одиннадцать лет со мной случится чудо. В свой день рождения я ждала папу. Был уже вечер, когда за окном, как обычно в мой день рождения, шел первый снег. Он всегда появлялся у нас в городе осенью. Мама сказала, что я должна спуститься на улицу и кое-что забрать. Мне вручили огромный букет цветов. Дяденька, вручивший его, сказал мне, что папа пока что не смог приехать, но он помог поскорее ему выйти, чтобы тот передал мне эти чудесные цветы. Я очень крепко обняла этого дяденьку и побежала домой. До сих пор я уверенна, что это мама заказала мне те цветы, чтобы я не расстраивалась, ведь они обещали, что, когда мне будет 11, он будет с нами. Почему-то, моя мама до последнего пыталась убедить меня, что мой папа не полный мудак. Какая же она потрясающе странная женщина.

Он приехал через пару месяцев после моего дня рождения. Они пили, гуляли, он обнимал мои ноги и просил прощения, обещал, что больше никогда не бросит, а глаза его так светились, будто бы они способны радоваться всему на свете.

Каким-то будничным утром я проснулась, а мамина комната была закрыта, я прошла на кухню, мама сказала не заходить к ней в комнату, но тут же оттуда выбежала какая-то рыжая, бледная девушка. Со временем я узнала, что мама приютила у нас папу с его девушкой-наркоманкой, у которой позже нашли СПИД, и мы с мамой ходили сдавать какие-то анализы. Папу вновь за что-то посадили.

Вышел он, когда мне было четырнадцать лет. Ругался, что я редко писала ему. Я пыталась объяснить, что у меня теперь много забот, парни, школа стала сложнее, интересы более занимательные и вообще, надо бы сделать очередной пирсинг, а он тут с письмами пристал. На самом деле, мне просто было обидно, что он не сдержал обещание и снова бросил меня, поэтому теперь я писала ему крайне редко. Тут то всё и началось. Он ненавидел моего патлатого парня, а я ненавидела его очередную рыжую шлюху. Но господи, как же я любила свою маленькую сестрёнку, хоть она и не была мне родная. Я приходила к папе в гости, он валялся пьяный или работал на своей, как обычно не легальной, работе и вообще уже чуть ли не прямым текстом говорил, что ненавидит меня, потому что мама иногда просит у него помощи, например, на новые книги мне в школу или новую куртку, так как старую я носила уже два года, а её нам отдали соседи, уже с дырками. Но я и не ради него приходила, я приходила к ней. Она была как ангел. Её улыбка — это ярко выраженные ямочки на щеках. Её звали Ева и ей безумно шло это имя. Я подрабатывала вожатой в детском лагере, на весенних каникулах, с детишками и брала её к себе в отряд, она хвалилась всем детям, что я её сестра, а я хвалилась всем коллегам, что этот ангел — моя маленькая сестрёнка. Когда я была у папы на свадьбе, я не подходила к нему, даже на секунду, меня волновала она, мой маленький ангелок. Я любила поднимать её и долго кружить. Она представляла, что летает.

В один момент на меня навалилось много дел, и я совсем не успевала зайти к ней. Встретила её на улице, перед отъездом в отпуск, она умоляла зайти в гости, но я так и не успела.

Этим летом я решила впервые отказаться от соц. сетей и телефона в целом, чтобы медитировать, наслаждаться летом, морским ветром и горячим асфальтом, по которому, наконец-то, можно было ходить босиком. В середине лета мне вдруг стало больно в груди. Как будто маленький кусочек сердца вдруг надломился и провалился сквозь землю.

Мама осталась в отпуске ещё на месяц, и меня впервые ждала самостоятельная жизнь, вроде бы мне было пятнадцать. Меня встретил папа на машине, глаза его были ярко-бордовые и заплывшие. Мы ехали, я рассказывала о лете, как вдруг он остановил машину и резко вышел. Я услышала стук по капоту, как будто бы кто-то ударил кулаком. Через пару минут папа подошел к машине и позвал меня. Я вышла. Начался разговор.

-Ты знаешь, твоя мама не хотела говорить тебе, чтобы не испортить тебе лето, я подумал, что это дурацкая идея, но не мог тебе дозвониться… И, в общем…

-Пап, заткнись, я всё знаю! Да, я жила всё лето без телефона, да, мне не говорила мама, но я это почувствовала, только до этого момента надеялась, что это не правда и не признавалась даже самой себе. Я её чувствовала, понимаешь? У нас с ней была связь.

Он удивился, и слёзы потекли по его щекам. Остальную часть пути мы ехали молча и в тишине, только и было слышно моё шмыганье.

В этот же день мы с папой поехали на парад в честь Евы. Так как её сбила машина, все машины, в том числе полицейские, ехали по городскому маршруту, обклеенные плакатами, на которых было написано что-то вроде: “Смотри на дорогу, там могут быть дети! Не гони, не заметишь, как жизнь заберёшь” и прочие слоганы. Также, я раздавала листовки с этими слоганами, а папин друг закапывал мне глаза, потому что те уже горели и сверкали ярко-красным пламенем от долгих слёз. Ева, я никогда тебя не забуду. Ты была и есть самый чудесный ангел на свете.

Папу я больше не видела. Слышала, что он словил белочку от наркотиков и лежит в психбольнице. А ещё, что его снова посадили, и что у меня родился братик, ну и моё любимое, о том, что в то время, когда мы с мамой голодали, он дарил своим бабам дорогие шубы.

Знаешь, папа, я так и не поняла, кто ты, и есть ли ты вообще на самом деле, но я очень надеюсь и, кажется, даже верю в это что-то, что мне рассказывала мама про тебя, про то, как ты снимешь с себя последнее, лишь бы другие не мёрзли — правда, хоть ты и снова бросил меня.