Три подруги и древнее зло

— Черт, черт, черт, — выругалась я сквозь зубы и припала головой к груди девочки, надеясь услышать сердцебиение. Одновременно приблизила раскрытую ладонь к носу, в надежде ощутить движение потоков воздуха. Но ни то, ни другое не давало результатов.

Я оглянулась на застывшую подругу и прошептала, не веря собственным словам:

— Не дышит. Кажется, она умерла.

— Отойди, — решительно отодвинул меня в сторону Макс. Присев на колени, он сгреб в охапку руку девочки и замер, удерживая на весу узкое, еще детское, запястье с такой тонкой кожей, что просматривалась каждая вена. — Пульс есть, но едва уловимый, — заявил он спустя минуту напряженного молчания.

А дальше начало происходить что-то, чему я при всем желании не смогла бы найти объяснения.

Макс, встав на одно колено перед неподвижной девочкой и придерживая её руку за локоть, приложил указательный палец к немного вздувшейся вене на сгибе руки и что-то негромко гортанно проговорил на каком-то непонятном наречии. Стоило Максу умолкнуть, как с кончика его пальца сорвалась ярко-голубая искра, которая, блеснув сталью, тут же скользнула в руку ребенка, словно это была не живая плоть, а вода в стоячем озере. Очертания вены на руке вспыхнули, словно их подсветили изнутри, и эффект передался дальше — выше по кровеносным сосудам, вдоль кожи и вверх по руке, вплоть до самой груди. Не успела я ахнуть, зажимая рот ладонью, как уже вся девчонка целиком засияла холодно-голубым светом, словно гирлянда на новогодней елке. Грудная клетка соседки с силой вздрогнула, еще раз и еще раз, и вот первый громкий судорожный вздох сорвался с пересохших потрескавшихся губ. А за ним еще один. Ресницы затрепетали, тонкие девичьи пальцы стиснулись в кулаки, и малышка распахнула глаза, бессмысленно уставившись в потолок.

Прошло два часа прежде, чем я смогла вернуться в свою квартиру. И то не одна, а в сопровождении все той же задорной свиты — зевающей подруги и раздражающе-самодовольного Макса. После пробуждения, а вернее, после возвращения к живым, у соседки случилась истерика. И пока я пыталась унять подростковые рыдания, сквозь которые девчонка все порывалась что-то мне рассказать, Макс вызвал врачей, полицию и маму пострадавшего ребенка, благо её номер обнаружился в телефоне девочки. Следующие несколько часов мы втроем долго и по нескольку раз объясняли всем подряд, что произошло.

Хмурых врачей в не самых белых халатах, прибывших спустя сорок минут после звонка, интересовало только одно — почему мы вызвали их к совершенно здоровому ребенку? Тот факт, что у девочки практически не прощупывался пульс, и она несколько минут не дышала находясь без сознания, их не впечатлил. Сейчас-то она была совершенно здоровой и даже немного румяной, а больные румяными не бывают, это все знают! Про использование магии мы, естественно, тактично умолчали, но не оставили попыток добиться внятного диагноза от врачей, нам ведь надо было еще как-то оправдаться перед самым главным и самым страшным надзорным органом — мамой.

— Что предшествовало обмороку? — безучастно поинтересовалась женщина-фельдшер неопределенного возраста и еще более неопределенной внешности. Со спины её можно было принять за мужчину из-за массивной прямоугольной фигуры «бревнышком», тонким высоким голосом она напоминала пятиклассницу, а лицом — шарпея.

Мы с Нисой украдкой переглянулись, а после дружно отвернулись, стараясь не смотреть туда, где была кровавая лужа. Её Ниса быстро замыла, пока я пыталась остановить Ниагарский водопад из слез и соплей, лившийся на мой дорогой шелковый халат. Сам порез на девочке чудесным образом зажил после вмешательства Макса, который перед посторонними изображал неприступную невозмутимость. И он, и Ниса дружно предоставили мне право придумывать отмазки для всех троих, что было проблематично, так как наличие двух девушек и одного взрослого мужчины в комнате подростка ночью при отсутствии в квартире родителей уже само по себе наводило на странные размышления.

— Понимаете, — вздохнув, начала я. — Мы живем в квартире по соседству…

— Все вместе живете? — вмешался суровый мужчина в форме патрульного, указав взглядом на нашу живописную троицу.

— Нет, — терпеливо пояснила я. — В квартире живу я одна, а это, — жест в сторону, — мои друзья. Гостят у меня. Временно.

— Дальше, — кивнул мужчина, устало потерев глаза.

— Мы не спали, когда вдруг услышали крик. Сообразили, что кричат из соседней квартиры. Побежали на звук, увидели, что дверь не закрыта, вошли. Свет нигде не горел, но из детской комнаты раздавались какие-то звуки. Войдя, мы заметили, что кто-то лежит на полу. Включили свет, увидели ребенка без сознания. Попытались привести её в чувства, но она не реагировала. Прощупали пульс, его не было. Решили делать искусственное дыхание. Когда ребенок очнулся, позвонили вам. Вот и все.

— Вы уверены, что дверь была открыта? — с подозрением прищурился на меня полицейский.

— Так же, как уверена в том, что сейчас беседую с представителем правоохранительных органов, — холодно заверила его я, давая понять, что нахожусь в сознании и отдаю отчет всем своим действиям.

— В квартире присутствовал кто-то посторонний? — продолжил расспросы мужчина после раздраженного вздоха.

— Если только тараканы, — тихонько фыркнула Ниса, но патрульный услышал и посуровел еще сильнее, хотя куда уж сильнее, когда лицо по своей выразительности и так напоминает шлагбаум.

— Вам кажется это веселым? — взглянул он на подружку из-под кустистых бровей, практически сросшихся на переносице, которые наводили на мысли о наличии у него в роду родственников из Средней Азии.

— Я сижу в соседской квартире в половине пятого утра, потратив большую часть ночи на спасение чужого ребенка, а уже через два часа мне надо ехать на работу, — четко и глядя ему прямо в глаза проговорила Ниса. В этот момент её лицо хоть и выражало спокойствие, но в глазах плескался обжигающий лёд. — Мне это точно не кажется веселым.

— Следов взлома нет, — громогласно объявил входящий в комнату напарник первого полицейского. Я не была уверена в том, достаточно ли он компетентен для подобных выводов, но решила оставить своё мнение при себе. Тем более, что, кажется, только мы с Нисой более-менее понимали, что произошло на самом деле. — Если дверь и открывали, то либо родными ключами, либо ребенок сам кого-то впустил.

— Если этот кто-то вообще был, — заметила сотрудница станции скорой помощи, вставая и на ходу засовывая стетоскоп в карман халата, накинутого поверх джинсовой куртки. — На теле ребенка повреждения отсутствуют.

— Тогда почему же ей стало плохо? — с громким хлопком закрывая блокнот, шагнул ей на встречу первый патрульный.

— Такое случается, — сухо ответила женщина, забрасывая на плечо ремень фельдшерской сумки с явным желанием поскорее удалиться. — Особенно с уметом того, что многие дети сейчас уже рождаются с теми или иными заболеваниями

— Мать заверила, что девочка никогда раньше не страдала потерями сознания, — не отступал полицейский.

Родительница пострадавшей прибыла самой последней. Ею оказалась статная женщина лет сорока — сорока трех в деловом костюме, чью привлекательность определенно портили практически черные синяки под глазами и спутанные волосы, при одном взгляде на которые так и хотелось вооружиться расческой. Едва не рыдая, женщина бросилась к своей дочери, тут же начав её ощупывать и обнимать, попеременно делая то одно, то другое. Неизвестно, чем бы закончился такой порыв материнской любви, если бы фельдшер не оттащила мадам от девочки, оказавшейся на грани повторного обморока. И пока медик заканчивала осмотр ребенка, мать ни на шаг не отходила от них в сторону, так что все мы дружным гуськом удалились в соседнюю комнату. Ту самую, с кастрюлей. Кастрюля, кстати, так и стояла на полу.

— Моё заключение — приступ задержки дыхания, — заявила женщина, очевидно, устав от препирательств.

— Что это значит? — потребовал разъяснений патрульный.

— Это значит, что ребенок непроизвольно перестал дышать и потерял сознание. Скорее всего, это произошло из-за сильного испуга или как следствие психологической травмы.

— Что могло испугать школьницу средних классов в собственной квартире? — задал очень правильный вопрос второй патрульный.

— Это уже не моя сфера деятельности, — отрезала фельдшер и покинула нас не прощаясь.

Патрульные, сообразив, что больше им тут делать нечего, заторопились следом, предварительно внеся в соответствующие бланки наши паспортные данные и подсунув для получения росписи несколько коряво исписанных листочков. Когда дверь за бравыми охранниками общественного спокойствия закрылась, я направилась в соседнюю комнату, где у кровати мирно спящего ребенка, не выпуская руку дочери, сидела бледная взъерошенная женщина.

— Все уже ушли, — негромко сообщила я, обращаясь к соседке, которая вздрогнула всем телом стоило мне заговорить. — Мы, наверное, тоже пойдем.

У двери в это время неловко мялись Макс и Ниса, выжидающе поглядывая в мою сторону.

— Да, конечно, конечно, — закивала женщина, затравленно оглянувшись по сторонам, отчего мне тут же стало ее жаль. Подойдя поближе, я присела рядом с матерью и успокаивающе погладила её по плечу.

— Вы не переживайте, — попыталась я сказать что-нибудь обнадеживающее. — С ней все будет хорошо.

— Это я во всем виновата, — всхлипнула женщина, закрывая лицо ладонями. Её спина ссутулилась, а голова уперлась в колени.

Я растерянно закусила губу, не зная, как поступить в данной ситуации. Рыдающие от чувства собственной вины мамаши не то общество, к которому я когда-либо стремилась.

— Вы ни в чем не виноваты, — произнесла я, сама понимая, насколько неубедительно звучат мои слова. И решила компенсировать это бодростью. — Врач сказала, что девочка всего лишь очень сильно испугалась. Так бывает, может быть, она посмотрела какой-нибудь ужастик на ночь, а потом увидела кошмар, закричала и… Сейчас её жизни уже ничего не угрожает!

Женщина отерла лицо рукавом пиджака, заодно смывая слезами остатки макияжа и судорожно вздохнула.

— Да, я знаю. Но если бы я была рядом, этого бы не случилось.

— Кто знает, — непроизвольно вырвалось у меня и пришлось поспешно прикусить язык. Однако, кажется, уже было поздно. Женщина с подозрением в выразительных, но заплаканных карих глазах, расширившихся за немного заляпанными стеклами очков, уже воззрилась на меня с требованием пояснений.

— А как вы, говорите, вошли в квартиру?

Я выровнялась.

— Мы уже рассказали все полицейским, — попыталась сунуть руки в карманы, а потом сообразила, что в халате их нет. — Дверь была открыта.

— Открыта, в смысле, не заперта на замок? — женщина следом за мной поднялась с кресла. — Или открыта, в смысле, не затворена?

— Оба варианта, — ответила я холодно. — Знаете, возможно, ваша дочь забыла закрыть дверь. А возможно, она лунатик и ходит во сне.

«А, возможно, в квартире вместе с ней кто-то находился», — продолжила я, но уже про себя.

— Вы нас извините, — всунулась в комнату голова Макса, — но нам уже пора идти. На работу скоро собираться.

— Да, да, конечно, — защебетала соседка, едва только увидев, что в её квартире присутствует симпатичный парень. Очевидная разница в возрасте дамочку не смутила. Тут же позабыв про дочь, она принялась неловко пытаться пригладить волосы и одновременно одернуть пиджак, а вместе с ним и блузку под пиджаком. — Я вам очень благодарна за помощь моей девочке.

Благодарна она, очевидно, была исключительно Максу, потому что адресовала эти слова не сводя с него горящих глаз.

— Не стоит, — парень тут же почуял неладно и попятился к двери, попеременно бросая на меня взывающие о помощи взгляды.

— А может быть чайку! — воскликнула мадам, пытаясь задержать же обернувшуюся в бегство жертву её романтических устремлений.

— Нет, нет, — замахал руками Макс, запрыгивая за Нису и, стоя спиной к входной двери, пытаясь нащупать ручку. — Поздно уже для чая… в смысле, слишком рано!

Ручка, наконец, была найден и Макс с явственным вздохом облегчения вывалился из квартиры спиной вперед, увлекая за собой не ожидавшую подобного поворота, а потому возмущенно завопившую банши.

И я её понимала. Кому понравится, когда в твои волосы вцепляются как в спасательный круг, особенно, с учетом того, что этих самых волос и по заводским настройкам не особенно-то и много.

— Спокойной ночи, — попыталась улыбнуться я на прощание в то время, как с лица соседки улыбка наоборот, сползла, тут же сделав его каким-то полинялым. — То есть, всего хорошего!

И выскочила следом за друзьями, не забыв плотно притворить за собой дверь. На лестничной площадке уже никого не было.