Государственность – национальная идея Беларуси

Уважаемые читатели!

Вы держите в руках уникальное в своем роде издание — «Национальная идея Беларуси — государственность» — продукт коллективного труда целого ряда авторов: отечественных и зарубежных аналитиков, экспертов-международников, политологов, экономистов.

Процессы глобализации, а также вызовы современности требуют пристального внимания не только государственных структур, но и постоянного осмысления со стороны научного и экспертного сообщества.

Знакомство с различными взглядами на белорусскую государственность в исторической ретроспективе позволяет глубже понять специфику происходящих в нашей стране социально-политических и экономических процессов, ближе познакомиться с отдельными характеристиками белорусского общества, проследить его трансформацию за последние десятилетия. Полагаю, что именно в этом заключается главная ценность данного издания.

Процесс становления белорусской государственности был достаточно непростым и имел свои национальные особенности. После провозглашения в 1990 году независимости Республика Беларусь вышла на международную арену не просто как новое независимое государство, возникшее в результате распада СССР, а как европейская страна, имеющая глубокие исторические традиции государственности.

Тезис о многовековой истории развития белорусской государственности, зафиксированный в преамбуле Конституции Республики Беларусь, напоминает нам о более ранних исторических ее формах: от Полоцкого, Туровского и других государств — княжеств Древней Беларуси, Великого княжества Литовского до образования БССР. Это объективно вытекало из положения белорусских земель, находившихся в географическом центре Европы на стыке двух цивилизаций — восточноевропейской православной и западноевропейской католической. Необходимость цивилизационного баланса уже тогда закладывала такие важные для существования государства и характерные для современной Беларуси черты, как полиэтничность и поликонфессиональность.

Особо хочу подчеркнуть роль Белорусской ССР, которая, просуществовав более 70 лет, явилась фактической основой и этнической базой для независимой Республики Беларусь. БССР по праву стала одной из учредительниц Организации Объединенных Наций. Именно в послевоенный период сформировалась национальная дипломатическая школа. К 1990 году БССР являлась участником 156 международных договоров и соглашений, ее представители участвовали в работе более 60 организаций системы ООН.

Изучение традиций белорусской государственности наглядно показывает объективную обусловленность многовекторности нашей внешней политики, генетическую предрасположенность нашего народа к миру и согласию. Благодаря толерантности и терпимости, а также многовековому опыту выстраивания взаимоотношений с нашими соседями как на Востоке, так и на Западе мы вносим посильный вклад в формирование справедливого и сбалансированного мироустройства.

Являясь твердым приверженцем принципов, заложенных в Уставе ООН, исходя из постулата невмешательства во внутренние дела других государств, Республика Беларусь с уважением относится к выбору народами системы государственного управления и общественно-политического устройства. Наше государство считает, что любой народ, от которого не исходит угроза международной безопасности и чье правительство работает над развитием собственной нации, должен иметь право беспрепятственно пользоваться всеми преимуществами международного сотрудничества без ограничений, санкций и предварительных условий.

С трибуны Саммита ООН в 2005 году Президент Республики Беларусь призвал мировое сообщество признать многообразие путей прогрессивного развития в качестве ценности человеческой цивилизации. Эта инициатива гармонично дополняет усилия Республики Беларусь и большинства стран — членов ООН по построению более справедливого мирового порядка, укреплению международного права. Инициатива Беларуси была зафиксирована в ряде документов, принятых под эгидой ООН и Движения неприсоединения.

Итоги последних двух десятилетий позволяют с уверенностью говорить о том, что Республика Беларусь состоялась как суверенное и независимое государство с эффективно функционирующими институтами власти, устойчивой общественно-политической системой и демонстрирует способность адекватно реагировать на новые вызовы, эффективно адаптироваться к внешним условиям.

На фоне непростого и динамично изменяющегося международного контекста Беларусь смогла сформировать устойчивую, взаимовыгодную модель сотрудничества с большинством стран мира, получила заслуженное международное признание. При этом развитие нашей страны убедительно свидетельствует о правильности выбранного Беларусью последовательного курса на эволюционные, а не революционные преобразования.

В целях укрепления суверенитета и государственности Беларуси основные усилия белорусской дипломатии концентрируются на эффективной реализации определенной Главой государства многовекторной внешней политики, наращивании взаимовыгодных связей с различными государствами мира при безусловном соблюдении национальных интересов, формировании условий для стабильного развития экономики и повышения уровня жизни граждан. Беларусь на сегодняшний день представлена 67 загранучреждениями в 56 государствах мира. Особенно важно, что развитие каждого из векторов нашей внешней политики происходит не в ущерб отношениям с другими ключевыми партнерами, а органично дополняет их.

С учетом открытого характера белорусской экономики, обусловленного географическим положением и историческими связями нашей страны, важнейшим фактором дальнейшего устойчивого развития Республики Беларусь является эффективная внешнеэкономическая деятельность. В настоящее время мы поддерживаем торговые связи с почти 200 странами мира. При этом актуальной задачей является обеспечение сбалансированности во внешней торговле на основе опережающих темпов роста экспорта над импортом, использования конкурентных преимуществ страны, эффективного участия в международном разделении труда.

Свою лепту в подготовку сборника внесли представители различных государств: России, Франции, Сербии, Польши, Болгарии, Австрии, Италии, США, Швейцарии, Бельгии. Мы с признательностью воспринимаем то внимание, которое экспертное сообщество указанных стран уделяет процессам становления белорусской государственности. Со многими из названных государств нас объединяют давние исторические связи, с другими — схожесть процессов становления и развития.

Уверен, что книга «Национальная идея Беларуси — государственность» будет не только представлять несомненный интерес для экспертов-специалистов с точки зрения осмысления нынешнего состояния и перспектив развития нашего государства, но и привлечет внимание широкого круга читателей. Есть все основания полагать, что она станет удачным примером конструктивной совместной работы зарубежных экспертов по белорусской проблематике.

От себя лично желаю авторам творческих успехов и дальнейшей продуктивной работы.

Надежды и ожидания, с которыми многие встретили свежий ветер перемен, оказался очередной иллюзией. Распад Советского Союза породил паралич власти и новую несправедливость, горе и страдания ни в чем не повинных людей. Они себе такой доли не выбирали… Появились беженцы — люди, бегущие от войны и насилия, настоящего геноцида, национальной и религиозной розни… Во вновь образовавшихся государствах царило безвластие и разгул коррупции… Одно из немногих государств на постсоветском пространстве, которое наладило достойную жизнь, утвердило закон и порядок стала Республика Беларусь. Страна и сегодня демонстрирует стабильность в социально-экономическом развитии, мир и согласие. И вполне оправданно, когда в прошлом году на Украине грянула гражданская война, Республика Беларусь стала надежной площадкой для переговоров по прекращению огня и установлению мира.

За последние два десятилетия о Беларуси много писали, всё больше негативного, через призму собственных политических предпочтений и укоренившихся клише. Перед вами необычная книга. Это взгляд со стороны, международных политических аналитиков, ученых, журналистов на жизнь Республики Беларусь и дела человека, судьба которого уже более двух последних десятилетий неразрывно связана с новейшей историей Беларуси. Это книга о суверенной Беларуси и её первом Президенте — Александре Лукашенко. Каждый год страны и Главы государства неповторим, он может быть по-своему удачен и труден одновременно, но это наша история и другой не было. Когда-нибудь ученые выделят этапы становления белорусской государственности, особенности каждого из них, подробно опишут достижения и просчеты принимаемых решений. Может даже упрекнут Александра Григорьевича за чрезмерную увлеченность, страстное желание быстрее сделать все возможное и даже невозможное, чтобы увидеть родную страну сильной и процветающей, где живут рачительные, самодостаточные и гостеприимные люди, которые любят и гордятся своей Родиной. Авторов книги, а это представители России, Франции, Польши, Сербии, Австрии, Болгарии, Италии, Швейцарии и США, других стран, объединяет искреннее стремление беспристрастно исследовать белорусскую действительность и дать объективную оценку общественно-политическим и социально-экономическим процессам, протекающим в суверенной Беларуси. Причем, как отмечают многие исследователи, шаблонность и предвзятость в разговоре о Беларуси подчас мешает увидеть реальные достижения белорусского народа, его способность в сложное время мобилизоваться, сплотиться вокруг своего лидера и самостоятельно строить своё будущее. Мешают увидеть реальные успехи, которые очевидны любому непредвзятому взгляду, побывавшему в нашей синеокой стране.

За многовековую историю белорусы показали всему миру свою доброжелательность и миролюбие, необыкновенную стойкость и мужество, ратный и трудовой героизм. Никогда и никому в истории не удавалось сломить дух белорусского народа, поколебать его веру и заставить забыть свою историю и традиции. Сила белорусского государства — в мудрости, трудолюбии и высоконравственном образе жизни его народа, в чем-то даже — жертвенности, особенно когда на кону — независимость и безопасность своей Родины. Сказанное подтверждено поступками и делами, бесконечными примерами мужества, стойкости и массового героизма людей, которые золотыми буквами вписаны в летопись страны. Так было вчера, так — есть и сегодня, так — будет всегда!

Поэтому вполне закономерно, что в минуты роковые белорусский народ всегда проявлял свои лучшие качества и никогда не шел на поводу дешевых посул и пустых обещаний. А когда приходило время — принимал исторически правильные и выверенные решения. Издревне повелось, что выбор народа — закон. Когда белорусская номенклатура затеяла создание президентской республики и были назначены выборы первого Президента, народ сделал свой выбор, избрав первым Главой суверенного белорусского государства — Александра Григорьевича Лукашенко, вверив свою судьбу молодому и еще совсем малоизвестному депутату, человеку от земли, непримиримому борцу с коррупцией, решительному и неподкупному. Народ не ошибается. Президент сумел вывести страну из пике, реализовать социально-ориентированную направленность экономической модели, обеспечить устойчивое развитие. В государстве правилом стало принятие судьбоносных решений на всенародных референдумах, обсуждать актуальные вопросы жизни страны на Всебелорусском вече с согласия народа и с учетом пользы для сограждан.

Усилия двух десятилетий зримо приближают белорусский народ к реализации своей вековой мечты — стать сильным и процветающим государством в центре Европы, где царит мир и согласие, уютно и комфортно жить, созданы условия для эффективного труда на благо своей семьи и белорусского государства. Уже в первые, может быть самые трудные президентские годы, ощутив его человеческую суть, оценив по достоинству поступки и помыслы, люди стали называть своего президента по-народному очень уважительно и просто «батька». Сила Президента Александра Лукашенко в том, что он сегодня, как и 20 лет назад, не потерял способности слышать голос своего народа…

Поэтому и по Конституции, и по сути он стал для белорусского народа гарантом мира, стабильности и безопасности, защитником простого человека.

В жизни, а в науке особенно, важна правдивая и реалистичная оценка ситуации, чтобы своей комплементарностью и излишней похвальбой не навредить делу. Конечно, как любое мнение, даже самого непредвзятого эксперта, — субъективно. Никто из редакторов и составителей этой книги ни за кого из авторов не водил пером, не диктовал что и как писать, содержательно никого не правил…

Да и сами авторы из категории тех, кого особенно и не поправишь, мнения своего так просто не меняют. У них свой взгляд на мир и на ситуацию в нашей стране. Они её так понимают, и может быть, поэтому материалы книги в целом создают впечатляющую панораму жизни на Земле Беларуси, со всеми её достижениями и недостатками, победами и трудностями. Тут уж не прибавить и не убавить. Можно только соглашаться и не соглашаться, и еще — спорить, а в споре как говорится — рождается истина.

Книга «Национальная идея Беларуси — государственность» показывает, что в Беларуси еще полностью не завершен трансформационный процесс. Предстоит преодолеть последствия мирового финансового кризиса, вывести национальную экономику на новый инновационный этап своего развития, модернизировать сельскохозяйственную отрасль, существенно прибавить в гуманитарной сфере, науке, образовании, культуре. В Беларуси полным ходом идет трудный процесс формирования национальной идентичности и это еще раз подчеркивает правильность избранного пути по укоренению белорусской государственности. Он не носит ультимативного, резкого, неприемлемого для белорусского народа характера, но все более в сознании граждан утверждается мысль о ценности суверенитета, собственной ответственности за свою судьбу и судьбу своей страны. И это следует отнести к главным достижениям последних двух десятилетий нашего государства.

Александр Григорьевич из новой генерации политиков. Он не из старосоветской или партийной номенклатуры, никогда ранее не был на должностях в высшем эшелоне власти. Жизнь и судьба научили его самостоятельности… По жизни ему всегда было трудно, но за ним всегда стояла правда жизни. Всего добивался сам, своим трудом и упорством. Мог один идти против всех, и в конечном счете оказывался прав. Он, прагматик…

Сейчас Александру Григорьевичу — шестьдесят лет. Идеальный возраст для политика и государственного деятеля. За плечами уже более 20 лет безупречного служения своему народу на самом высшем посту белорусского государства. Он уже состоялся и навсегда вошел в историю Беларуси, как её первый Президент. Есть опыт и мудрость в понимании всей сложности современного мира, и знание как решать даже самые сложные задачи в собственной стране. И главное, что отличает белорусского Президента от постсоветских лидеров — у него есть политическая воля, есть сильный характер и высочайшая ответственность, которая с годами только возрастает. А. Лукашенко уже не раз спасал страну от неминуемой катастрофы. Так было в 1994 году, когда не было денег и никто не знал что делать…

Позже была полная блокада страны…, затем российский дефолт и много других проблем, которые любого другого политика давно бы уже отправили в небытие… Но не А.Г. Лукашенко… Кто-то скажет «везет…», но ведь везет тем, кто не пасует перед трудностями, не ропщет, а просто настойчиво и упорно тащит свой воз, не жалуясь на долю и не изменяя своим принципам и самому себе. Он равноудален от своих подчиненных, жестко требует от чиновников образцового исполнения своих обязанностей, не боится говорить с народом на самые сложные темы, говорить людям только правду. Вот вам и своя система жизни, власти, управления…

Он оказался нужным человеком в нужном месте в нужное время. Весь его профессиональный и личностный опыт оказался сполна востребованным для управления суверенной страной. Именно, в лихие, как сейчас говорят, 1990-е, обнаружились основные его качества и одно из главных — готовность к жестким и решительным действиям в ситуациях крайней необходимости. Именно тогда Лукашенко проявился как последовательный прагматик и незаурядный политик. И все, что можно было выжать из эволюционных методов упорядочения действующей системы, он выжал. Была создана сильная вертикаль власти, сохранена социальная направленность социально-политического курса. А.Г. Лукашенко доказал, что суверенитет Беларуси является для него первичной базовой ценностью. Он сумел спасти страну, когда его политический опыт был исчезающе невелик. Сейчас ему предстоит, опираясь на весь свой уже уникальный политический опыт, сделать новый шаг вперед — преодолеть санкции, недоверие Запада и вырваться на новый уровень развития, взять новую политическую высоту. 60 лет — это удобный рубеж, и сейчас очень удобный момент, чтобы такой А.Г. Лукашенко состоялся.

Когда Президент говорит о своем одиночестве… это больше как о мечте… совершенно несбыточной. Когда-нибудь, возможно, и наступит такое время, когда просто очень захочется уединиться, вспомнить… и самые радостные мгновения, и когда было невыносимо тяжело. И подумать, где только брались силы, чтобы преодолеть и всё это выдержать. И, все же одиночество — это несбыточная мечта…

Во всяком случае, не в натуре Александра Григорьевича…

Он весь принадлежит своему народу и другой жизни сегодня ему просто не дано.

Белорусский народ, как явление историческое, сформировался далеко не сразу, его появлению предшествовало несколько периодов в развитии общностей, вне которых невозможно представить нашу доисторию и протоисторию.

Самый древний период, его можно назвать внутриутробным, наше этническая «доистория», индоевропейский. Это период индоевропейского единства, общности, существовавшей в эпоху бронзового века (III–II тысячелетия до нашей эры) на территории Евразии — общих предков армян, славян, балтов, греков, германцев, кельтов, романцев, хетов, иранцев и ряда других этнических общностей. Древнейшее языковое наследие, сохранившееся и дошедшее до нас из той эпохи — санскрит. В лингвистике существует понятие общей индоевропейской лексики — тех слов, которые есть во всех современных индоевропейских языках. Это общее наследие сохранилось, дошло до наших дней, в общности преданий, легенд, сказок, традиционных орнаментов и символов, характерных для всех современных народов имеющих индоевропейское происхождение.

Следующий период нашей доистории — балто-славянский. Самые близкие языки из индоевропейских — языки балтской и славянской языковой группы. Это позволяет утверждать о существовании в эпоху раннего железного века (I тысячелетии до н. э) некогда единой общности — общих предков всех славянских и балтских народов. Подчеркнем — эта общность — общий предок для всех современных славянских и балтских народов, без исключения.

Очень важным этапом нашего протоисторического бытия является период общеславянского единства. Это время существования единой славянской общности, формирования самостоятельного славянского языка, самосознания и культуры (IV–VIII вв. н. э.). Именно земли Белорусского Полесья — от Бреста на юго-западе и Гомеля на юго-востоке, являются древнейшей частью славянской прародины.

Археологические исследования последних десятилетий показали, что здесь находятся древнейшие поселения на Земле первой, бесспорно славянской культуры, — пражской. Белорусское Полесье, таким образом, это исходная территория, где произошло рождение и оформление общеславянской общности.

Самые древние славянские поселения датируются здесь IV в. н. э. Белорусская Припять, Горынь, Днепр и Сож, а не Висла и Одер, являются древнейшими реками славянской прародины. Именно отсюда, в ходе последующих столетий, происходило расселение, освоение, завоевание и колонизация славянами иных европейских земель.

Правдой является и то, что Верхнее Понеманье и Белорусское Подвинье это те земли, которые были заселены балтами не только в эпоху раннего железного века, но и в раннем Средневековье. Здесь славянская колонизация столкнулась с балтской стихией, что существенно повлияло и на антропологию, и на фольклор, и на материальную культуру наших предков. И это тоже наше наследие.

Период восточнославянского единства, эпоха Киевской Руси, древнерусский период. Это время появление государственности у восточных славян и их трех древнейших государствообразующих центров, наиболее остро соперничавших между собой за гегемонию в Восточной Европе в IX–XI столетиях — Киевского, Полоцкого и Новгородского. Во время Владимира Святославича, Крестителя Руси, было создано государство, объединенное не только железом и кровью, но и заложенном в ходе христианизации единством духовной культуры, общностью веры Христовой. Эти процессы привели к возникновению и развитию единого культурного кода — книжности, единого литературного языка и самосознания, нашедшего отражение в терминах «Русь», «Руская земля». Именно эту общность ничто не мешает нам называть исторической Русью — общей колыбелью современных белорусов, украинцев и русских (великороссов). На протяжении столетий, в том числе и в эпоху ВКЛ, самоназванием наших предков оставался термин «Русь» и производные от него термины «русины», «руские».

Термин «Русь» в отношении к населению Беларуси первоначально являлся этносоционимом и означал принадлежность к княжескому дому, дружине, купечеству. Это в полной мере относится к Полоцкой земле. В восточнославянских летописях постоянно подчеркивается принадлежность полоцкой княжеской династии «Рогволожих внуков», к роду Рюриковичей^[1]. Для составителей Киевско-Печерского патерика также был бесспорным тот факт, что Полоцкая земля является составной частью Руси как конфессиональной общности^[2].

Распространение христианства привело к возникновению новой этноконфессиональной идентичности в восточнославянском регионе. Появление Киевской митрополии и крещение в «рускую» веру способствовало нивелировке былого племенного этнического своеобразия. Термины «русский» и «христианин» стали взаимозаменяемыми словами синонимами^[3]. Ефросиния Полоцкая в Иерусалиме «обита у Святое Богородици в Руском манастыри»^[4]. Весьма показательна и система самоидентификации Кирилы Туровского. Наиболее выразительно она нашла отражение в созданном им каноне на «Успение преподобныа княгини Ольги, бабы Владимеря». «Русь» в этом источнике пониается в широком смысле как территория всего государства, как совокупность всех восточнославянских земель, исповедующих «рускую» веру^[5]. Можно говорить о формировании в среде восточнославянской элиты в это время параметров новой коллективной идентичности, характерной для всех земель Киевской Руси. Вряд ли можно подвергать сомнению факт существования «политического народа» Киевской Руси («княжеского сообщества»). Очевидна и однородность городской материальной культуры на всем восточнославянском пространстве. Стремление употреблять термин «древнерусская народность» в советской историографии было продиктовано не в последнюю очередь желанием учитывать эти очевидные факты. Правда, само смысловое содержание этой дефиниции у разных исследователей был весьма неоднозначным. Кроме тех, кто делал и делает выводы о монолитной древнерусской общности, проблемы, характеризовали древнерусское единство как относительное, в первую очередь, в этническом плане^[6]. Белорусский археолог и историк Г. Штыхов в своих трудах целенаправленно проводит тезис о том, что об однородной этнографической общности восточных славян и наличия у них «живого», а не литературного, единого языка говорить не приходится^[7].

Весьма скептически оценивает возможность существования единого древнерусского самосознания современный украинский историк Наталья Яковенко. Она считает весьма спорным тезис о том, что все население Восточной Европы осознавало свое этническое единство. О невозможности такой формы сознания свидетельствует, согласно Н. Яковенки, отсутствие единого информационного поля на такой громадной, разделенной непроходимыми лесами и болотами, территории, которой была княжеская Русь, что исключает возможность сознания такого типа, кроме узкого круга образованной элиты^[8]. Достаточно близкая точка зрения на эту проблему обоснована украинскими историками и археологами Людмилой Иванченко и Александром Мотей^[9].

Говорить о существовании общего этнического самосознания основной массы населения (90 % — крестьяне) Киевской Руси вряд ли возможно. Трудно согласится и с суждением российского ученого Валентина Седова будто бы основой восточнославянской этноязыковой общности (древнерусской народности) было городское (!) население, которое якобы говорило на живом древнерусском языке, в то время как в сельских местностях прочно сохранялись диалектные особенности, которые легли в основу новых восточнославянских языков. Только монголо-татары и литовская экспансия, согласно мнению этого исследователя, «виновны» в исчезновении древнерусской этнической общности^[10].

Не совсем понятно тогда, какие данные исторической лингвистики подтверждают, будто бы городское население разговаривало на одном и том же языке на всей территории Киевской Руси? Берестяные грамоты свидетельствуют как раз об обратном^[11]. Вместе с тем, не может вызывать споров тезис об однородности материальной и духовной культуры горожан на всем пространстве Киевской Руси (за исключением языка). Этот культурный комплекс ничто не мешает называть древнерусским.

Совершенно иное дело деревня. Когда в 1128 году произошел поход на земли Полоцкого княжества, то летописец знал, что коалиция идет на «Кривиче», как и то, что Глеб Менский в 1113 г. «воевал дреговичи». А Владимир Давыдович, который писал в 1147 г. Изяславу Мстиславичу в Киев, ясно понимал, что его волость — это «Вятиче»^[12]. Когда говорим о сознании основной массы сельского населения, то кажется, не будет ошибочным утверждение о сохранении ими племенной (кривической, дреговической и радимической) самоидентификации еще и в начале XII в., о чем убедительно свидетельствуют письменные источники и специфика погребального обряда, характерные летописным племенам^[13]. Вместе с тем, успехи христианизации делали свое дело — во второй половине XII века «умирает» племенная этническая самоидентификация. Со страниц летописей навсегда исчезают кривичи, дреговичи, радимичи. Интересно, что нивелировка племенного своеобразия и «русификация» этноконфессиональной ментальности, с одной стороны, ускорила процессы языковой интеграции на пространствах будущих этнических территорий каждого с существующего сегодня восточнославянских народов, а с другой стороны, способствовала языковой дивергенции, очерчивала языковые границы между территориями будущих белорусов, великороссов и украинцев. Возникновению этнической территории белорусского народа непосредственно предшествовало возникновение двух частей восточнославянской территории — поприпятской и подвинско-поднепровской, которые сформировались к середине ХІІ века. В этих частях восточнославянской этнической территории появились многие элементы традиционной культуры и языка белорусского народа. На ее базе формировалась уже собственно белорусская этническая территория. Формирование первоначальной (центральной) части этнической территории белорусов происходило в XIII–XIV веках и в первой половине XV века на границе этих двух регионов. Это — Виленщина, Гродненщина, Минщина и Поднепровье^[14].

Тот же процесс набирал силу и в других восточнославянских землях. По свидетельству лингвиста Хабургаева современную лингвистическую карту восточнославянских языков можно рассматривать как трансформированное отражение основных диалектных зон, которые оформились в период феодальной раздробленности — примерно в XII–XIII веках»^[15].

Таким образом, именно христианизация и возникшая на ее базе конфессиональная самоидентификация закрепила в качестве самоназвания населения Беларуси этноконфессионим «Русь». С начала XIII века этот этнокофессионим постоянно встречается в источниках, созданных на территории Полоцкой и Смоленской земли^[16].

В границах этого государства окончательно оформляется языковое своеобразие, единая этническая территория и те этнографические признаки, которые мы сегодня зовем белорусскими. Эпоха ВКЛ для нас — отправная точка рождения и существования собственно белорусского народа. Эта эпоха — время великих культурных свершений, время культурной белорусской экспансии, время, когда наш язык, наша правовая и государственная традиция были образцами для подражания литовской политической элиты на ранних этапах существования ВКЛ.

Автор этих строк далек от той мысли, что ВКЛ можно называть только белорусским государством. Влияние и определяющая роль политической литовской элиты на его возникновение и развитие для профессионального историка очевидна. Однако ВКЛ никогда не стало бы ВЕЛИКИМ КНЯЖЕСТВОМ, если бы в его существовании не были заинтересованы и наши предки. Путь к сотрудничеству и уступкам нашей элите со стороны литовской знати был долог и тернист. Право на свою часть государственности в ВКЛ, на своё место под солнцем, наши предки отстаивали с оружием в руках. Были и попытки создать Великое Княжество Руское со столицей в Полоцке в XIV–XV веках, но русинский (старобелорусский) сепаратизм так и не стал реальностью именно из-за заинтересованности в сохранении ВКЛ не только со стороны литовской знати, но и нашей, для которой Вильно постепенно стала их столицей. Ни Полоцк, ни Смоленск не смогли на равных конкурировать с Вильно. Поэтому наше боярство и мещанство ожесточенно защищало свои замки и города во время почти беспрерывных войн «Москвы» и «Литвы» в XVI веке.

Миссионерская деятельность православной церкви в период до Кревской унии, на собственно балтских землях княжества, которая разворачивалась рука об руку со славянской колонизацией, в конце концов привело к определению этнолингвистической границы Беларуси с Литвой. Как известно, этот процесс начался еще в эпоху Киевской Руси. Освоение восточными славянами Завилейской земли началось уже в X–XIII веках. На восточной части этой территории, между реками Вилия и Дисна, выделяется мощный клиноподобный массив славянских могильников и поселений. Наличие в погребениях характерных для кривичей украшений позволяет говорить об освоении этих земель полочанами^[17]. Археологические исследования показывают, что на территории будущей столицы ВКЛ — Вильни, уже в XII–XIII веках существовало большое укрепленное восточнославянское поселение. Восточнославянский культурный слой был зафиксирован не только на территории Кривого города, но и Верхнем замке (гора Гедимина)^[18].

До Кревской унии великие князья литовские не чинили никаких препятствий миссионерской деятельности православной церкви на собственно балтских этнических территориях. Именно надежда на полную христианизацию Литвы толкала Константинополь к уступкам в вопросах создания отдельной православной митрополии для ВКЛ^[19]. О успехах христианизации (resp. рутенизации) в собственно литовских землях и возникновению на территории Виленщины и Ковенщины православных приходов свидетельствуют созданные в XIV–XV веках источники. В 50-х годах XIV века византийский историк Никифор Григора составил ученый экскурс, в котором он утверждал, что народ Рос делится на три либо четыре Руси: три христианские и одну языческую, которая, как он сам с гордостью отмечает, почти непобедима, противостоит татарам и не платит им дань, как это делают другие Руси. Эта четвертая Русь — Альгердова Литва^[20]. Notitiae episcopatuum, в которых упоминается об создании около 1300 г. литовской митрополии, также включают Литву в общность Руси^[21].

Показательным является и содержание привилея 1387 года великого князя Ягайлы князю Скиргайле. В нем находим свидетельства о русинах на юге и юго-востоке в окрестностях Вильни и в Троцком княжестве^[22]. Часть из перечисленных в документе названий деревень и имена бояр имеют выразительный восточнославянский характер^[23]. В хрониках Немецкого Ордена XIV века упоминаются русины, которых хронисты отличают от литовцев (в районах Вильно, Трок и Ковно, а также вдоль реки Невяжи)^[24]. Описывая поход Конрада Валенрода в 1390 году в район Трок (Тракая) хронист крестоносцев вообще воспринимает эту территорию как составную часть Руси. Он пишет, что магистр совершил поход «in Russen vor Traken» («на Русь перед Троками»)^[25].

Успехам миссионерской деятельности православной церкви в «докревский» период на этнически балтских землях способствовало присутствие здесь русинского боярства в XIV веке^[26]. О существовании русинской православной шляхты, которая имела владения в районе Вильно, Трок и Ковно свидетельствую и актовые документы XV–XVI стст^[27]. Приток русинского населения на собственно балтские земли княжества фиксируется и в начале XVI века, когда оно спасалось бегством с занятых московскими войсками территорий^[28].

Письменные и археологические источники свидетельствуют, что и после создания ВКЛ в XIII–XIV веках продолжался процесс восточнославянской колонизации и миссионерской деятельности православной церкви на собственно литовских землях княжества. Изменение этноконфессиональной самоидентификации, крещение балтов в «русскую» веру в конце концов приводило к их ментальной и языковой рутенизации (resp. белорусизации) и к выразительному противопоставлению себя крещеным после Кревской унии в католицизм литовцам. Именно это обстоятельство поспособствовало возникновению белорусскоязычных поселений в сердце этнической литовской территории, в районах Вильно и Трок.

Термин «Русь» в послемонгольский период начинает использоваться в качестве метоэтнонима, является самоназванием нескольких формировавшихся в то время восточнославянских народов. Однако наиважнейшим в этом процессе было как раз то обстоятельство, что именно только «своё» восточнославянское население начинает считаться «руским». Как показал в своих трудах российский историк Борис Флоря, на протяжении XIII–XV веков на пространствах былой Киевской Руси выразительно прослеживается тенденция отождествления своего политического образования с «всей Руской землёй». В результате развития этого процесса в XIV–XV веках как на Севере Руси, так и в ВКЛ, окончательно закрепилась система представлений в соответствии с которыми только свое политическое образование стало отождествляться со «всей Руской землёй», а население называлось «русинами», «рускими»^[29].

Во второй половине XV века в белорусской традиции окончательно закрепляются представления о том, что вся «Русь» находится в границах ВКЛ^[30]. С этого времени население Великого Княжества Московского начинает последовательно называться «москвичами»^[31]. Устойчивому закреплению данных представлений способствовало также окончательное разделение Киевской митрополии и использование «литовским» митрополитом титула «Всея Руси». В XV — начале XVI веков в письменных источниках созданных в ВКЛ, последовательно называют территорию России «Москвой», а ее население «московитами», «москвой», «москалями». При этом, согласно представлений восточнославянского (белорусско-украинского) населения, «вся Русь» была объединена именно в границах их государственного объединения^[32]. Православность русинов не мешала им дистанцироваться от населения Московского государства. В самых различных письменных источниках и XVI, и XVII веков встречаем выразительное противопоставление Руси и русинов «Москве» и «московцам»^[33], «руских» и «московских» книг, произведений искусства^[34].

В эпоху ВКЛ сформировалась единая государственная территория, в границах которой целиком был объединен весь белорусский этнографический массив. Это обстоятельство весьма существенно повлияло на закрепление и окончательное оформление языковой дифференциации между предками нынешних белорусов и великороссов, укрепила и углубила этноязыковые отличия восточнославянского населения ВКЛ от населения Московского государства^[35]. «Руский» (старобелорусский) язык стал официальным языком государства. В свое время еще Е. Карский показал, что белорусская языковая специфика прослеживается в памятниках XIII века, а самостоятельный комплекс старобелорусского литературного языка «не моложе» XV века. На нем говорят и пишут Ягайла, Витовт и последующие Ягелоны до Жигимонта Августа включительно^[36]. Еще в 1935 году норвежский лингвист Кристиан Станг доказал, что первоначально в ВКЛ употреблялось несколько отличных между собой типов актового языка. Выразительными были отличия между вариантами, составленными в северных канцеляриях (Полоцкой, Витебской и Смоленской земель), и южными: украинскими либо теми, что находились под украинским влиянием. Со временем, в конце XV — начале XVI веков, канцелярский язык стабилизировался, достигнув определенной общепринятой нормы, и на протяжении первой половины XVI века южные влияние были устранены окончательно. С этого времени канцелярский язык целиком опирается на старобелорусскую лингвистическую основу^[37]. В XVI веке статус старобелорусского языка определяется как официальный: язык государства, «власны, прирожоны» «руский язык». В Статуте 1566 г. он противопоставлен как «свой» язык делопроизводства «иному» языку, под которым понимался польский^[38]. Еще более выразительно подчеркнута роль старобелорусского языка в качестве символа коллективной самоидентичности в предисловии к Статуту 1588 года, адресованного Львом Сапегой «Всим вобец станом» ВКЛ^[39]. Уже с традиций, начатых еще Франциском Скориной, распространяются попытки создания «нового высокого» литературного языка, противопоставленного старославянскому, который самими книжниками определяется как «руский» и используется в сакральных текстах^[40].

При этом нельзя забывать то обстоятельство, что источники не дают оснований для выводов об отличном этническом самосознании населения украинских земель, которые вошли в состав ВКЛ. Элита и «белорусской» и «украинской» Руси ВКЛ в это время имела общее этническое и историческое самосознание. Люблинская уния создала предпосылки формирования собственно украинской «руской» особности, дифференциации на «Русь» украинскую и белорусскую да стала важнейшим фактором собственно украинского нациообразования^[41].

Со вторым десятилетием XVII века связано устойчивое отождествление региона Белорусского Подвинья и Поднепровья с «Белой Русью». При этом анализ письменных источников позволяет с уверенностью утверждать, что в письменных источниках того времени, созданных в местной, белорусской и украинской традиции, начиная с 1619 г., под «Белой Русью» всегда понимается только регион Белорусского Подвинья и Поднепровья^[42]. Белая Русь в памятниках того времени не более и не менее чем провинция, территориальный регион ВКЛ, такой же как Литва либо Жмудь.

Анализ письменных источников позволяет сделать вывод о устойчивом конфессиональном наполнении этой терминологии: только православное население и православная церковь определяются, соответственно, как «белорусцы», «белоруская вера». Показательно, что именно северо-восточная Беларусь называется «Белой Русью». Этот регион всегда являлся главным оплотом православия в Беларуси, влияние иных конфессиональных образований даже в конце XVI — начале XVII века не шел ни в какое сравнение с православной традицией. Православную веру здесь исповедало преобладающее большинство населения. Именно поэтому есть смысл согласится с теми авторами, которые очерчивая семантику термина «Белая Русь», характерную для того времени, обращают внимание на религиозный — православный — аспект названия, который означал «чистый от латинства»^[43]. Об этом косвенно свидетельствует и фольклорная традиция. Белый цвет в славянской традиции ассоциировался со светом и производительной силой. Воплощением белизны является день и серебро. Эпитет «белый» широко распространен в народных песнях и означает чистоту и красоту^[44].

Термины «белорусец» «белорусский язык» в XVII веке уже имели этническое наполнение, в первую очередь для представителей «московской» стороны, которая таким образом четко осознавала свои этнокультурные и политические отличия от православного населения Речи Посполитой. Эту позицию отстаивает наиболее компетентный знаток московских актов, в которых употребляется подобная терминология — Б. Флоря^[45].

Однако подобное суждение также целиком не решает данной проблемы, известен целый ряд российских источников того времени, в которых представители населения Северо-Восточной Беларуси сами «сказываются», определяют себя «белорусцами». При этом, так называли себя не только жители Северо-Восточной Беларуси, но и Западной: «родом литвин белорусец Шмянского повету <…> белорусец Лицкого повету»^[46].

Вместе с тем, как показал в своих трудах крупнейший белорусский специалист по данному вопросу, Александр Белый, есть факты отнесения к Белой Руси некоторых земель современной Западной Беларуси уже в XVI в. В частности, недавно найденный в Литовской национальной библиотеке им. М. Мажвидаса инволют, на титульном листе одной из вплетённых книг содержит собственноручную надпись Лаврентия Крышковского, известного деятеля Реформации в ВКЛ:

Laurentius Criscovius senex octogenarius

Vita mihi Christus, mors mihi dulce lucrum.

Scripsi Neogardiae Metropoli Abae Russiae 1602.

Таким образом, как верно подмечает ученый, Новогрудок здесь даже назван «столицей Белой Руси».

А. Белый проанализировал также и письмо знаменитого иезуитского проповедника Петра Скарги к провинциалу ордена Яну Павлу Кампана (1582 г.), в котором, в частности, говорится: «Несвиж отдален от Вильни на 28, от Полоцка на 40 миль, размещён в самом центре Новогрудской земли на Белой Руси, называемой Ломбардией литовской, плодородной и людной…»^[47].

Как известно, Новогрудок ещё и в XIХ в. чаще относили к Литве (не в этническом, а в определенном правовом значении, в качестве харонима). Однако с такой атрибуцией, очевидно, достаточно долго, конкурировала и атрибуция по этническому признаку, так как преобладание в Новогрудском воеводстве именно русинов (православных, а с конца XVI в. — преимущественно униатов) также ни у кого не вызывало сомнения. Выявленное Г. Голенченко в AGAD письмо Яроша Воловича (1592 г.) передаёт беседу короля Жигимонта III Вазы и Воловича о покойном виленском епископе Валериане Протасевиче: «A Valerianktobyll? Powiedziallem, їe Szlachcicz Rusibialley». Уточняя, что Протасевич, возможно, происходил из принадлежавшего ему имения Шушково возле Крайска (Менское воеводство), Голенченко даёт намёк на возможную локализацию Белой Руси в этом сообщении Воловича^[48].

Важное значение, с точки зрения долговременного процесса расширения ареала названия Белая Русь, имеет карта «Литовская провинция ордена Св. Франциска строгой регулы» (Provincia Litvana Ord. S. Francisci, O-sd-ri-a. Observatio.), выгравированную Гиршом Лейбовичем около 1760 г. в Несвиже. Это старейшая карта Литвы, не только подготовленная, но и выгравированная в ВКЛ. На ней показана сеть бернардинских монастырей ВКЛ, а также деление государства на три основных политико-географических региона — Жемайтию (Samogitia), Великое Княжество Литовское (Magnus Ducatus Litvaniae) и Белую Русь (Alba Russia). Жемайтия показана в хорошо известных исторических ее границах, Великое Княжество Литовское соответствует Тракайскому и Вильнюсскому воеводствам, а Белая Русь занимает почти всю остальную территорию государства, за исключением Полесья, которое не охватывается целиком картой (лишь в самом низу карты, где изображен фрагмент Полесья написано: Polessia). Выделение Полесья, впрочем, противоречит легенде карты и, возможно, носит случайный характер. В легенде карты есть пояснение: «Литва делится на собственно Великое Княжество Литовское, Белую Русь и Жемайтию. Эти классы поделены на воеводства и поветы, указываемые на общих и простых картах» (Litvania dividit in M[agnus] p[ro]prie D[ucatus] L[itvaniae], Alb[a] Rus[sia] et Samogit[ia]. Hae Classes subdividunt in Palatin[atus] et distri[ctus] uti inGeneral[is] ac Vulgatis Mappis)^[49]. Несвиж, в котором эта карта была издана, отнесен в ней к Белой Руси, и, следовательно, таким уже было мнение некоторых современников, живших непосредственно на этой территории.

И хотя такое понимание Белой Руси ещё не было единственным, как абсолютно верно замечает А. Белый, формирование именно такого значения изучаемого названия нельзя не отметить. К тому же Гродненский, Лидский и Ошмянский поветы на момент составления карты действительно в значительной степени были заселены этническими литовцами, так что если принять за критерий разграничения Литвы и Белой Руси язык большинства населения, с точностью до повета, то карту Лейбовича можно признать почти безупречной. Постепенное отступление границы преобладания литовского языка на северо-запад, в связи со славянизацией, в долговременной перспективе создавало своеобразный «вакуум легитимности» для пограничных территорий в междуречье Нёмана и Вилии.

Религиозное угнетение, жесткое конфессиональльное противостояние после Брестской церковной унии способствовали католизации поисков собственной самоидентичности в среде русинских интеллектуалов. Их ответы на данные вопросы были далеки от однообразия. Как раз в это время появляются не только зачатки национальных концепций развития, в которых «русские» народы Речи Посполитой трактовались как самобытные этнические образования, но возникают и альтернативные, конфликтующие с ними теории. Тогда же, в XVII веке, на украинско-белорусской почве были озвучены как исходные принципы западноруссизма=малоруссизма, так и концепция существования великой «малорусской нации», в состав которой входят не только украинские земли, но и современные белорусские.

Концепция «малоруссизма» была сформулирована киевские митрополитом Иовом Борецким, который еще в 1624 году просил московского царя заступиться за православных Речи Посполитой и трактовал украинцев как «младших» братьев^[50]. Представление об единстве Руси в границах Речи Посполитой с Русью Московской не были чужими и для представителей противоположного — униатского, католического — лагеря. Тодар Скуминович писал про две Руси «которая и под наияснейшим монархом польским и под царем московским живет»^[51]. Подобные взгляды и представления на этническую историю восточных славян были в полной мере характерны и для Симеона Полоцкого. Окончательное завершение эта концепция приобрела в написанном в 1674 г. Иннокентием Гизлем «Синопсисе». Именно здесь были выразительно сформулированы важнейшие тезисы малоросийства = западнорусизма.

Крах высокой старобелорусской культуры, разрушение традиционной конфессиональной структуры общества, изменение языковой и исторической идентичности в среде нашей знати и мещанства, приобретает лавинообразный характер с середины XVII века. Происходит абсолютный упадок «высокой» старобелорусской (русинской культуры). Тотальная полонизация — так можно определить общий контекст культурного развития Беларуси во второй половине XVII–XVIII вв.

На землях Беларуси и в XVII–XIX веках, как и в предыдущее время, на уровне массовых стереотипов, господствовавших в обществе, продолжало существовать выразительное отождествление религиозной и этнической принадлежности человека. Изменение православного или униатского вероисповедания на католическое в конце концов приводило и к языковой, и к ментальной ассимиляции, к появлению на территории Беларуси групп «поляков по выбору», предки которых с этнографически польским населением ничего общего не имели.

И «литвинскость» и «рускость» становятся «краевой», региональной формой сознания элиты ВКЛ. Безусловно, что и литовская, и белорусская шляхта отличала себя от «короняжей» (шляхтичей поляков), но и те, и другие начинают чувствовать свою принадлежность к общей родине — Польше (синоним Речи Посполитой в источниках второй половины XVII–XVIII вв.) и определяли себя поляками, в первую очередь в политическом смысле этого слова.

Как ни горько это признавать, но почти вся высокая культура XVIII — первой половины XIX столетия, созданная представителями местной знати, была вариантом польской культуры. Всё, что мы можем сказать и про Адама Мицкевича, и Станислава Монюшко, и Наполеона Орду, этот список можно еще долго продолжать, что это наши земляки, своим происхождением связанные с Беларусью. Повторим, земляки, но не белорусы по национальности. Не чувствовали они себя белорусами, никто их при жизни белорусами не считал да и сами себя они к белорусскому народу никогда не относили. На «краёвом» (региональном) уровне они себя считали литвинами, а на национальном — поляками. «Польша» для них — это синоним Речи Посполитой, включающий в себя и земли ВКЛ, и земли «Короны» (этнической Польши). Своим родным языком они считали польский, а не какой либо иной.

Однако среди и православного, и католического, и униатского духовенства, в среде мелкопоместной шляхты и мещанства Беларуси были те, кто поляками себя не считал еще и в первой половине XIX столетия. Люди этого круга стремились развивать белорусскую культуру, они ясно осознали, благодаря образованию, посредством изучения собственной исторической традиции, этнографии, фольклора, генеалогии, что их родина — Беларусь, а не Литва или Польша. Люди этого круга стремились институализировать белорусскую культуру, в первую очередь язык, стремились придать права гражданства белорусскому языку в начальной школе, церкви и костеле. Литовский историк Дариус Сталюнас весьма убедительно показал, что такие попытки имели место уже в середине XIX века^[52].

Особого разговора требует определение того круга авторов и их идеологической направленности, которые способствовали возникновению концепции о белорусском народе, конфессионально разделенном на православных и католиков, но при этом и те, и другие — это именно белорусы, которые имеют общее прошлое, общее этническое происхождение, родной (белорусский) язык. Основателями такой точки зрения были местные белорусские интеллектуалы западнорусской традиции и способствовавшие им отдельные представители имперской администрации «Северо-Западного края».

Именно представители российской администрации стояли за доктриной о «перерождении» местной шляхты. Упомянутая доктрина начинает активно использоваться после январского восстания 1863 года. Могилевский губернатор А.П. Беклемишев утверждал, что «католики в Могилевской губернии — по большей части ополячившиеся белорусы или литовцы», однако никак не особы «польского происхождения»^[53]. Ополячивание, таким образом, во всех выше указанных случаях не признается определяющим для национальной идентичности. Искусственно приобретенная в результате полонизационных процессов «польскость» признавалась маргинальной и инородной, а ее носителям, по существу, отказывалось в праве определять свою национальность как польскую.

Белорусские заподноруссы — это было магистральное, особенно в среде этнографов и историков, суждение — утверждали о принадлежности римо-католиков к белорусскому народ, так как и православных, и католиков объединяет в одно национальное целое их родной язык, обычаи, и жизненный уклад.

Творцы белорусской национальной идеи прилагали отчаянные усилия в конце XIX — начале XX века для того, чтобы сломать конфессиональный стереотип «польскости» на уровне массового самосознания в среде белорусских католиков. Они апеллировали к белорусскому языку как к важнейшему критерию национальной самоидентичности.

Весьма существенный удар по отождествлению конфессиональной и национальной тождественности населения Беларуси был осуществлен уже в 20-х годах XX века. Естественно, что это происходило на территории БССР, в эпоху белорусизации. Языковой критерий, для белорусских большевиков, был главным при определении национальности человека. Показательно, что католическое население Восточной Беларуси не протестовало против такой политики. Более того, именно в это время, как свидетельствует статистика, происходит добровольное превращение конфессиональных «поляков»-католиков в людей с белорусской национальной самоидентичностью. В результате — уже в 1926 году поляки составляли только 1, 96 % населения БССР^[54].

Совершенно иначе выглядела ситуация на «Крэсах Всходних», в Западной Беларуси, где польские шовинисты сделали костел инструментом ментальной ассимиляции и полонизации. Результаты деятельности пильсудчиков и их эффективность в этом вопросе бесспорная. Понятие «поляк» в белорусском случае и сейчас самым тесным образом связано с римо-католической идентичностью. Показательно вместе с тем и то, что значительная часть белорусских поляков при этом называет своим родным языком белорусский^[55].

Вместе с этим, взвешенная образовательная и конфессиональная политика современного белорусского государства дает свои результаты и в Западной Беларуси. Количество католиков, которые считают себя белорусами, а не поляками, существенно возросло и в этом регионе страны. Более чем красноречиво об этом свидетельствуют цифры. Если в 1989 г. поляками себя назвали 417720 граждан Беларуси, то в 1999 только 395712, а в 2009 количество поляков сократилось до 294549 человек. Иначе говоря, если с 1989 по 1999 год количество поляков уменьшилось на 22008, то с 1999 по 2009 на 101163 человек^[56]. При этом никакой массовой миграции не произошло. Часть респондентов, в отличие от своих предков, осознали свою национальность как белорусскую.

Таким образом, несмотря на религиозный ренессанс в нашей стране, значение конфессионального фактора, как формы идентификации граждан Беларуси с той либо другой национальной группой населения, существенно уменьшилось. Представления о том, что можно быть белорусом и одновременно либо православным, либо католиком либо протестантом, либо атеистом являются доминирующими в современном белорусском обществе.

Что же такое белорусская национальная идея? Какой смысл стоит за этим словосочетанием, в чем ее важность для общества и государства?

Само собой, что говорить о национальном идее можно лишь только в одном случае — если существует особый, самостоятельный народ стремящейся к созданию собственной государственности, или уже ее обретший, требующий суверенного права на управление своей землей — именно такая общность людей и называется нацией. Таким образом, говоря о белорусской национальной идее, в самом общем смысле этого слова, мы утверждаем факт существования самостоятельной белорусской нации. Под белорусской нацией, в свою очередь, понимается общность людей, которые свою страну называют Беларусью, а себя белорусами.

Любая национальная идея — это ответ на три фундаментальных для любого народа вопроса — откуда мы? — кто мы? — куда мы идем?

Вторая половина XIX столетия стала временем, когда белорусская интеллигенция в полный голос заявила о себе, требуя признания права белорусского народа на собственную государственность, развитие родного языка и культуры.

Поражение восстания 1863 года была знаковой, наиболее важной для нас, белорусов, вехой в нашем, белорусском, нациогенезе. С одной стороны — были осуществлены очень эффективные меры со стороны царской администрации по деполонизации территорий Беларуси. Была разрушена система возобновления традиции Речи Посполитой, польскости как основной историко-политической парадигмы на наших землях. С другой стороны — при участии белорусской интеллигенции заподнорусского толка была разработана новая этнокультурная парадигма, которая привела и к иным трансформациям. Начался настоящий бум этнографических, исторических, филологических исследований наших земель^[57]